Измена. Вторая семья моего мужа

Глава 41

— Римма, ты слишком энергична для человека, который столько времени провел в кровати, — пыхтит за спиной Настя. Она пытается не отставать, пока я маневрирую через толпу, обходя на повороте, то бабушку с тростью, то парочку влюбленных. И все это чтобы успеть на мигающий зеленый. Успеть это вообще главное слово моего утра. Еще не понимая, зачем, я мчу в Гостиный двор, чтобы остановить беду. Какую? Да, черт его знает! Огромную, как цунами и неотвратимую, как чума, но абсолютно мне неизвестную.

— Знала бы, что так будет, оставила бы тебя помирать в квартире дальше, да погоди ты, бок болит!

Савранская останавливается и, тяжело дыша, держится за бок.

— Ты можешь подождать меня здесь, — кручу головой в поисках кофейни, куда могу отвести подругу, но та возмущенно фыркает.

— И пропустить такое шоу? Ну, уж нет, я с тобой, только давай помедленней.

И мы идем, медленно и степенно, как две туристки, решившиеся прогуляться по Красной площади. На самом деле, здесь так и надо. Захоти я снова переключить скорость и побежать, меня остановят за первым же поворотом вон те парни в форме Росгвардии. И зададут кучу вопросов, на которые я буду отвечать до ночи. Ну, не принято вокруг Кремля скакать сайгаком!

Так что, когда мы доходим до Двора, Настя успевает восстановить дыхание.

Охрана на входе лениво досматривает наши сумки и пропускает вниз, где располагаются касса и гардероб. Пока я покупаю билеты, Настя выстаивает вторую очередь, чтобы сдать куртки. Все это занимает минут двадцать. Сегодня последний день выставки, еще и выходной. И даже не смотря на высокую стоимость билета, здесь собралось очень много людей. Так много, что в какой-то момент у меня начинает рябить в глазах.

— Туда, — киваю в сторону амфитеатра. Там обычно проходят самые знаковые конференции, и если уж Белого пригласили закрывать нон-фикшн, он сделает это на сцене амфитеатра. Один в окружении софитов. Но не их свет привлек мое внимание, а девушка в розовой кофте со спутанными, как у русалки, волосами. Она встает со своего места и, поддерживая огромный живот рукой, пытается спуститься вниз. Понимает, что толпа не даст ей добраться до Филиппа и замирает на месте.

На секунду наши с Кузнецовой взгляды встречаются, и я замечаю в них безумный блеск. Сейчас она выглядит по-настоящему сумасшедшей.

— Господи, ну зачем вы его слушаете! — Голос Нюры срывается на противный писк. — Филипп, хватит этого фарса, ты же просто делаешь шоу!

Все вокруг замолкают и с удивлением осматриваются, чтобы найти, кто это кричит. Смешно, но никто не думает на беременную девушку в самом центре зала. Еще смешнее, что она чуть ли не слово в слово повторяет свою речь в книжном магазине в Питере. И сейчас, когда ее приветственный спич обращен не на меня, понимаю, как же нелепо все это звучит. Ну правда, все за этим и пришли — получить свое воскресное шоу! И им плевать, за счет чего они это сделают, любой скандал сгодиться для крохотной дозы эндорфинов. Так что, Нюра работает на репутацию Белого, а не против нее. И он бы даже сказал своей любовнице спасибо, не будь он так самолюбив.

Сама того не понимая, Аня нащупала слабое место Филиппа и точно била в цель и сейчас крушила его образ благородного рыцаря под одобрение толпы.

— Охрана, нам нужна охрана, девушка явно не в себе, — от злости Филипп не контролирует собственный голос и тот трусливо пищит.

— О нет, ma Cherie, — передразнивает его Кузнецова, — я то, наконец, в порядке, и теперь открою глаза остальным…

Дальнейшие ее слова тонут в испуганном крике женщины, что стояла рядом с Нюрой. Та отпрыгивает в сторону и с ужасом смотрит себе под ноги, затем на раскрасневшуюся соседку, и снова под ноги, будто там ползает огромная мерзкая змея.

Я могла бы долго соображать, что здесь произошло, но Настя все поняла сразу. Схватила меня за руку и, перепрыгнув через два пролета, слетела вниз, туда, где стояла Аня.

Она еще пытается что-то кричать, но ее уже не слушают. Все гомонят, пересказывая друг другу новость — у кого-то в зале отошли воды.

Черт.

Вот же черт, понятно у кого! Не понятно, почему виновница всей этой истории так спокойна. Меня вот уже колотит, и я с трудом соображаю что делать.

— Римма, вызови скорую, — из состояния паники меня вырывает холодный, строгий голос. Сейчас рядом со мной не подруга, а врач и эта резкая перемена в Насте отрезвляет. — Когда сделаешь, прогони еб*чих блогеров, иначе, клянусь, я кому-нибудь засуну камеру в то место, которым сейчас Анна изволит рожать.

— Поняла, — киваю я, и параллельно, набирая телефон скорой, сбегаю на сцену. Там в окружении незнакомых людей что-то обсуждают Филипп и его литературный менеджер

— Антон, нужно, чтобы вы увели отсюда людей, — обращаюсь сразу к последнему. Судя по шальному взгляду Белого, с ним не получится вести диалог.

— Римма, сколько лет, сколько зим, — расплывается в улыбке Фомичев. — Ты очень хорошо выглядишь, похудела?

— Выгони всех отсюда, я не хочу, чтобы какие-то фотографии Анны попали в прессу, — во-второй раз повторяю я. Опускаю лицо вниз и натыкаюсь на белесые, нечитаемые глаза Белого. Тот пребывает в шоке. В то время как его агент во всем ищет выгоду и, кажется, получает удовольствия от грядущего скандала. Я же говорила, всем нужно просто шоу, а какой ценой — не важно.

— Зачем же, Риммочка? Мы сделаем из этого сенсацию! На презентации книги великого Ф. Л. Белого родился первый фанат саги. Бесплатная подписка на все томы и фото с кумиром гарантированы.

Он издевается. Или нет. Подлости в Антоне столько, что он реально может состряпать такую статью. А мне этого совсем не хочется.

— Если сделаешь так, то следующий материал, который выйдет о Белом, будет посвящен нашему разводу, со всей грязью, которую я смогу вытряхнуть, включая интимную переписку моего мужа и его молодой любовницы. Кстати, Антошка, там еще нужно выяснить, была ли Анна совершеннолетней, когда начался их роман?

Я блефовала. Но делала это так уверенно, что даже Филипп засомневался.

— Римма, ты не посмеешь, — прошелестел он, не раскрывая рта.

— О, милый, хочешь, проверим?

Антон оценивает меня вдумчивым взглядом, в котором впервые за все годы нашего знакомства читается не интерес к женщине, а уважение к человеку, способному дать ему отпор. Затем он так же смотрит на Белого. На этот раз со смесью брезгливости и сожаления. И, прикинув что-то в уме, нехотя бросает:

— Жаль, вышел бы хороший материал. Света, Рита, увозите нашего гения, и разгоните толпу. И сделайте мне, наконец, кофе!

Я облегченно выдыхаю. Кажется, только что я одержала крохотную, почти незначительную победу. Но ее сладость окрыляет меня на дальнейшую борьбу, так что обратно я возвращаюсь почти счастливая. Скорая приедет минут через двадцать, а люди, которые еще недавно окружали Настю и Аню, нехотя расходятся по сторонам. И только я думаю, что все закончится хорошо, как мои мысли снова обрывает Савранская.

Не та, которая подруга, а врач.

— Римма, я не дождусь бригаду, соберись, пожалуйста, и помоги мне.

И только тогда я замечаю, как дрожат Настины руки. Красными от напряжения пальцами она стягивает с себя свитер и подгладывает его под Анины бедра — мокрые и грязные, в какой-то розово серой жидкости. За время, пока меня не было, Савранская успела раздеть ее и теперь Нюра лежала на деревянной ступеньке в хлопковых трусиках и дурацком розовом свитере. А зубы ее звонко клацали друг об дружку.

— Что делать?

— Постарайся успокоить эту дуру, и если вдруг я не сдержусь и убью ее, будешь носить мне передачки в тюрьму. А ты, — это уже Кузнецовой, — не реви! Как можно было с такими схватками сюда ехать, что в голове у человека?!

Я опускаюсь вниз и поворачиваю Анино лицо к себе.

— Римма Григорьевна, — ее зрачки занимают чуть ли не всю радужку, — мне так страшно, я ведь совсем не готова рожать.

— Угу, — бурчит с другой стороны Настя, — ебстись мы, значит, все готовы, а рожать строго через одного. Нет, милая моя, придется поработать.

— Я не хочу, — плачет Аня. Она хватает меня за кофту и тянет на себя. — Мне так больно!

— Знаю, — глажу бедную заплаканную девушку, — но не переживай, все забудется, когда ты увидишь своего малыша.

— Какого малыша?! Я ведь, Господи, я ведь его даже никогда не хотела! Я хотела родить сына Белому, подарить ему бессмертие… ой как больно… — вопит она в сторону. Ее нелепое, непропорциональное тело сводит очередной судорогой, от которой она сжимается в комок.

— Аня, ты какать хочешь? — Раздается Настин голос.

— Очень, — воет Кузнецова мне в кофту. Та уже намокла от ее слюней и слез.

— Вот же… в отпуск, называется, сходила. Хорошо, девочки, сейчас поработаем. Аня, на счет три тужься. Только на счет, поняла? И дыши. И слушай меня.

— А мне что делать?

Настя бросает на меня быстрый взгляд:

— А ты не мешай.

И я стараюсь не мешать. Глажу Аню по волосам, говорю что-то поддерживающее, вытираю у нее со лба пот.

— Раз, два три. Давай, давай же, сонная тетеря, — рычит Настя.

Но Аня ее почти не слышит. Она такая слабая, что просто не может сделать то, что мы от нее ждем. Вместо этого она дрожит и плачет.

— Сумка, Римма Григорьевна, вон та, в клетку, это я вам принесла, — я накланяюсь над ее лицом, чтобы разобрать, что она говорит.

— Хорошо, сумка, а теперь тужься. Тужься, моя хорошая.

Раз… два… три…

Аня слышит этот счет так часто, что перестает воспринимать его как команду. Просто белый шум, под который так хорошо спать. И она засыпает. Смеживает веки и замирает, будто неживая.

— Эй, — я бью Аню по щеке, чтобы та очнулась — ты так себе хуже сделаешь!

— Куда уж хуже, — воет Кузнецова. — Я полюбила ужасного человека, которому на меня плевать, меня выгнали из университета, от меня отвернулась семья. Ни денег, ни образования, ни перспектив, и рожаю в какой то дыре на полу, как блохастая кошка!

— Ничего себе дыра, — возмущается Настя, — тут вообще-то сам Владыка выступал. В Кремле рожаешь, девонька. Так что давай, раз, два, три!

Живот Ани напрягается, она наклоняет голову вперед и пытается тужить, но силы ее кончаются быстрее, чем Настя дает новую команду. Боже… Кузнецова физически не может родить ребенка.

Я оглядываюсь в надежде, что вот-вот увижу бригаду в белых халатах, у которых и носилки, и оборудование, и все-все, вот только не вижу никого кроме ошалевших помощниц Фомичева по верхнему краю амфитеатр и о чем-то орущего управляющего. Все они кое-как разгоняют зевак, которых тянет сюда как мух на то самое. Зато все довольны, потому что получили шоу, о котором даже не мечтали.

— Римма Григорьевна, — тянет меня за рукав Нюра, — вы сумку не забудьте. Я там все для вас подготовила, хорошо?

И снова где-то надрывается Настин голос — раз, два, три.

И снова сжимается от боли крохотное тельце. И снова ничего не происходит.

— Анечка, сумка, хорошо. Ты мне все потом расскажешь, а пока постарайся.

— Да не могу я, — кричит она мне прямо в лицо. — Я не могу, понимаете! Я не хочу всего этого, я не справлюсь! Я не хотела стать мамой, я хотела стать мамой сына Белого, это же совсем другое! Я так любила его, а теперь что мне делать? Ради чего жить?

Закрываю ей рот, плотно прижимаю к губам ладонь и угрожающе шиплю:

— Ради себя и ради своего сына, поняла? А теперь заткнись и тужься. Раз, два, три, — повторяю вслед за Настей.

Раз, два, три.

Раз, два, три.

И когда даже дыхание дается тебе с трудом, когда не остается ни сил, ни надежды, когда кажется, что все, что совсем все, я слышу тонкий, похожий на мяуканье котенка, крик.

— Слава Богу, — выдыхает Настя, прижав малыша к груди, — слава Богу…

Но вместо радости, я испытываю странную необъяснимую тревогу, потому что девушка, чье лицо лежит у меня на коленях, выглядит неправильно.

— Настя, а вот так и должно быть?

Я тычу пальцем в белую Аню, которая, как мне кажется, уже даже не дышит. Просто лежит с закрытыми глазами и таким спокойным лицом, будто это не человек, а гипсовая маска.

Савранская чертыхается, кричит, чтобы я взяла младенца и меняется со мной местами. Она пытается привести Нюру в чувства, что-то тычет ей под нос, трет уши, щиплет за щеки, а я… замираю с ребенком в руках.

Маленький, красный с большими распухшими губами, он кричит и размахивает своими крохотными, будто кукольными ручками.

Господи, как странно и нелепо подчас складывается жизнь. Я мечтала выйти замуж за Белого, родить ему дочь, но вместо меня это сделала другая женщина. И сейчас я баюкаю эту только появившуюяся девочку, и плачу от того, как все случилось и не случилось вместе с тем.

Кто-то трогает меня за плечо, отчего я пугаюсь и прижимаю малышку еще крепче к груди.

— Римма, передай младенца врачу, — за спиной высится несколько фигур. Я так сосредоточилась на маленькой вселенной у себя в руках, что не заметила ни как к нам подбежала бригада медиков, ни как на Аню надели какую-то прозрачную маску, чтобы она, наконец, принялась дышать. — Давай, Римма, все закончилось, передай мне младенца, — повторяет Настя.

И я медленно отдаю малышку. А вместе с ней отдаю часть своего сердца. Зачем оно мне теперь? Пускай будет ее.

— Пожалуйста, осторожнее, — шепчу я, когда врач, как мне кажется, неаккуратно держит девочку за голову.

— Все хорошо, милая, они разберутся.

Савранская прижимает меня к себе и гладит по плечу, до тех пор, пока медики не уносят носилки из зала. Вслед за врачами на выход бредут остатки толпы, будто еще надеются получить свое шоу, будто им не хватило.

— Там не должна быть девочка, — непонимающе шепчу Насте, пока та обнимает меня.

— Эта идиотка ни разу не была в больнице, Римм. Она не встала на учет, не делала УЗИ, не сдавала никаких анализов. Ребятам из восьмерки столько дерьма придется с этой вашей Нюрочкой разгребать, ты бы знала! Там бумаг заполнять на неделю. Ответственности в ней как у… а впрочем, не хочу об этом.

— Но она же сказала, что сын…

— Сама придумала, сама поверила. Дура, говорю ж тебе. Беспросветная дура, но может материнство ее немного в чувства приведет. Фух, как я устала, просто ног не чувствую. Ты как? Ты плачешь? Римм, ты чего? Ну чего ты?!

— От счастья, что это закончилось, — я вытираю с глаз слезы и стараюсь больше не смотреть на Настю. А иначе, та все поймет…