Измена. Вторая семья моего мужа

Глава 28

Я привыкла скидывать звонки с незнакомых номеров, но на этот почему-то ответила.

Заработалась, продумывая очередную главу.

Замечталась в ожидании Никиты и расслабилась.

Тем неожиданней оказался этот удар по голове:

— Ma Cherie, я вернулся, — шепчет Филипп.

От звуков его голоса все внутри сжимается и холодеет. Вместо органов — ледяной кисель. Хватаюсь рукой за стену, пол шатается так, что мне нужно найти где-то опору, иначе упаду.

— Дыши, милая, — усмехается Белый в трубку.

Сукин сын, он слишком хорошо меня знает, и легко угадывает ужас… нет не в голосе, в моем молчании. От злости на себя сжимаю зубы и силой заставляю собраться. Хватит! Я больше не та Римма, которую было так весело ломать. Теперь я могу дать ему отпор. И потому, когда Филипп снова говорит, я не каменею, как прежде, а спокойно отвечаю.

— Нам нужно встретиться, Римма. Когда мы можем увидеться?

— Никогда.

Слышу смешок на том конце провода.

— Был уверен, что ты так и ответишь, поэтому приехал к тебе сам. Я под дверью, Римм, откроешь? Или хочешь организовать шоу для своих новых соседей?

«Новых». Значит, он уже в курсе, что я переехала. Настолько в курсе, что нашел мой новый адрес и приехал — лишь бы застать меня врасплох.

В следующую секунду слышится стук в дверь. Сначала деликатный, какой-то женский и сразу после тарабанят всерьез. Кулаком.

Подождут. Я Белого к себе не приглашала, и по его требованию стол дорогому гостю накрывать не намерена.

«Подожди!», — кричу в сторону коридора и иду переодеваться. Сейчас на мне домашний костюм — футболка и шорты, но это не та одежда, в которой можно появиться перед чужими людьми. А мой муж, как ни иронично, теперь мне чужой.

Надеваю брюки, белый шелковый топ, собираю волосы наверх и подвожу глаза черным карандашом. Я не тороплюсь, даже специально тяну время, но как назло, все получается слишком быстро. Всего через пять минут я стою на пороге своей квартиры — готовая ко всему, от истерики до войны.

Короткий вдох, глубокий выдох.

Открываю.

И напарываюсь взглядом на круглый как мячик живот. Господи, сколько времени прошло с ее беременности? Нюра похудела еще сильнее и сейчас ее живот кажется чем-то неправильным, инородным. Как и само присутствие этой женщины в моем доме.

— Филипп, а ты мадам Кузнецову всегда с собой тягаешь? По типу чемодана, или комнатной болонки?

Перевожу взгляд вниз, на Белого. Да, он все еще в инвалидной коляске, какой-то навороченной, с огоньками и кнопками, отчего вся конструкция напоминает космический корабль. И мощность у «корабля», видимо, побольше, потому что Белый просто жмет на кнопку, и переезжает через порог в квартиру, так и не воспользовавшись помощью Нюры, которая тянет к нему руки.

— Мог бы не утруждаться, Фил, а просто попросить. Я бы вынесла телефон небе на улицу.

— Я не за ним, точнее не только за ним, — стекла очков Белого вспыхнули на солнце, заставляя мужа зажмуриться. Он отворачивается от окна и что-то шепчет себе под нос.

— Что? — не слышу я.

— Нам надо поговорить, — уже громче, но все равно так, словно во рту Филипа каша. — Анна, подожди меня на кухне, а лучше выйди в подъезд.

Кузнецова бросает на нас двоих полный боли и отчаяния взгляд, но молчит. Безвольной куклой соглашается на все, топчется на пороге, в тех же кроссовках, которые ей купила я. Какой ужас!

Мне даже становится жалко эту дурочку, но в следующую секунду жалость вытесняют новые чувства — брезгливость и злость. Особенно злость, такая сильная, что дух захватывает.

— Римма, — Филипп перехватывает мою ладонь и прижимает к своей щеке, царапает щетиной нежную кожу, — девочка моя. Я так скучал…

Резко выдираю руку из его вялого захвата. Да, как бы Филипп не бодрился, выглядит он плохо, и терапия в Берлине не дала того результата, на который он надеялся — Белый никогда не сможет ходить. Я это понимаю на уровне интуиции, просто знаю, что он может потратить все деньги, привлечь всех врачей, но ему уже ничего не поможет. Бледный, изможденный, с желтыми кругами под глазами, он больше похож на призрак, чем на живого человека. И в таком виде мой муж больше не страшный, он… жалкий! Жалкий и отвратительный одновременно.

— Ты приехал за телефоном, вот он.

Я достаю из шкафчика и протягиваю Белому его мобильник. Все, как объяснил мне юрист. К сожалению, Филипп не держал в телефоне информацию о других своих счетах, и я до сих пор не представляла, где он прячет наши общие деньги, но кое-что найти нам удалось. Информацию о покупке билетов на самолет для него и Нюры, и бронь номера, одного на двоих. По суду, я могу взыскать с мужа половину от этой суммы, и я собиралась сделать это. И конечно же я верну свои деньги.

Главное сейчас не провоцировать конфликт и вообще не контактировать с Белым.

И не отвечать грубостью, когда он смотрит на тебя вот так как сейчас — взглядом уставшего от работы Бога, который потратил семь дней чтобы сотворить Землю, а когда приступил к созданию человека, то вместо Адама получил инфузорию туфельку.

— Кажется, я теперь староват для тебя Римма. Не думал, что у тебя такой дурной вкус на мужчин, ты ведь никогда не тяготела к слащавым красавчикам.

От страшной догадки у меня холодеет спина, но внешне я скала. Ни один мускул не дрогнул, когда я произношу:

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь, — ухмыляется Белый.

Ну вот, он успел узнать не только мой новый адрес, но и то, что живу я по этому адресу не одна, а с Никитой. И как бы сложно это не было для меня самой, ни Филиппу осуждать наш выбор. Он моего разрешения не спрашивал, когда строгал сына на стороне, так что я тоже не должна ставить его в известность о том, что полюбила другого.

— Филипп, я очень занята, — стараюсь, чтобы голос звучал ровно, — так что если ты закончил, прошу тебя уйти.

— Нет, Cherie, мы не закончили оба. И не закончим никогда, потому что сейчас ты и я совершаем ошибку.

— Какую же?

— Живем с нелюбимыми.

Кажется, все это мне снится. Потому что весь этот бред давно перевалил за границы нормального. Я моргаю. Но картинка не меняется, передо мной все тот же Филипп, все в том же кресле. Только выражение лица его поменялось и теперь он смотрит на меня с нежностью, как когда-то раньше.

— Повтори, — хриплю я.

— Римма, ты никогда не жаловалась на проблемы со слухом, так что, пожалуйста, обойдемся без этих штампов. Что я должен сказать, чтобы ты поверила мне? — Он нажимает какую-то кнопку на кресле и то бесшумно движется ко мне, как в фильме ужасов. — Римм, возвращайся. Я не справляюсь без тебя, ни по работе, ни в жизни, нигде. Мы ведь идеальные детали пазла, мы как джин с тоником, так подходим друг другу, что нельзя представить нас порознь.

— Задница с геморроем тоже подходят друг другу, но не могу сказать, что мне нравится это сочетание.

Губы Белого кривятся в брезгливой усмешке:

— Фи. Это твой школьник привил тебе дурные манеры? Придется снова переучивать тебя. С такой компанией, боюсь, ты даже вилкой разучилась пользоваться.

— Что ты, милый. Вилкой я пользуюсь так хорошо, что без труда могу ею выколоть твои глаза. Но я этого конечно не сделаю, потому что сейчас ты уедешь и больше не будешь нас беспокоить.

Его большие, грубые руки ложатся на бедра, когда Белый упирается лбом в мой живот. Прижимается и часто дышит. Это так интимно, и так мерзко, что меня сейчас вырвет.

— А если буду? — С надрывом хрипит он.

— Прекрати!

Я пытаюсь вырваться из этих объятий, но даже так, в находясь в инвалидном кресле, Филипп оказывается сильнее меня. Проходит целая минута, почти вечность, пока мне не удается разжать его пальцы. Делаю шаг назад, готовая вот-вот сбежать из комнаты.

— Не делай этого с нами, Римма, — Белый уже не сдерживает истерику. Он говорит так громко, что нас могут услышать. Мне кажется, или я уже слышу, как скрипят половицы в коридоре?

— На кухне тебя ждет Нюра. — Пытаюсь воззвать к его благоразумию. Но бесполезно. Лицо Белого снова скукоживается в болезненной гримасе, будто его одолела отрыжка.

— Анна. Давай, хотя бы имя ей дадим благородное. Нюрой могли бы звать телушку в деревне, но не мою женщину.

— Так ты сам эту женщину выбрал!

— Не правда. Я выбрал способ снять напряжение, где-то даже разгрузил тебя.

— Разгрузил?!

— А что — нет? Или ты не заметила, как стала меньше работать, больше времени проводить с подругами, гулять. Даже командировки, которые тебя тяготели, я переложил на нее. И да, у всего есть своя плата, в нашем случае она оказалась завышенной, согласен. Но все что я делал, делал исключительно для твоего блага.

— Спасибо, благодетель, — я в порыве прижимаю ладони к груди, — а трахал Кузнецову ты тоже ради моего блага?

И снова как по кругу я вижу те же самые гримасы Фила, который не понимает, откуда я набралась таких слов. Наверное, ему даже обидно. Все, что муж вписывал в меня последние десять лет, будто ластиком стерли. И теперь я сама могу сочинять свою историю: говорить неприличные слова, носить джинсы с дырами, есть в кровати, кроша на простыни, слушать непристойную музыку и танцевать еще более непристойные танцы. Теперь я могу жить, счастливо и без него. И этого Белый мне никогда не простит.

Он хмурится. Снимает с лица очки и протирает без того безупречно чистые стекла. А потом говорит, но так, что лучше бы молчал и дальше:

— Я просто переспал с Кухнецовой. Совершил одну единственно ошибку, которую был готов исправить. А все остальное сделала за меня ты. Не прогони ты меня, я бы не улетел с ней в Германию. Не было бы ничего, понимаешь? Римм, девочка моя, неужели твоя обида стоит нашего счастья?

— Счастья? — Не верю я. — То есть ты думаешь, после всего, что ты сделал, мы можем быть счастливыми? Ты, я и твой сынишка, которого нам родит твоя любовница, ты про это счастье сейчас говоришь?

Я замечаю, как глубокая складка прорезает лоб мужа. Раньше у него не было таких морщин, как и седины на висках, как и мятых рубашек. Вместо моего некогда безупречного мужа на меня смотрел осунувшийся старик.

— Я не уверен, что этот ребенок мой, — наконец сообщает мне Филипп.

И циничность этих слов, срывает с меня стоп-кран. Я хватаюсь за голову и произношу, куда громче, чем следовало:

— Серьезно? Именно поэтому ты хотел избавиться от него? Чтобы не плодить бастардов? Меня ты по той же причине отправил на аборт? А что, неплохой сюжетный ход, милый — гениальный писатель и его неверные жены. С таким количеством баб и беременностей, ты у своего Боголюбова можешь просить корпоративную скидку. Или акцию — каждое третье прерывание беременности в подарок.

Меня несет. Я говорю все это, совсем не следя за словами, просто выплескиваю яд, который давно отравлял мне душу. Филипп же слушает и как будто получает удовольствие от нашей ссоры, наслаждается, пока я медленно умираю. И никто меня не успокоит, не остановит, не спасет.

Так я думаю, пока не слышу тонкий, перепуганный голос:

— Римма Григорьевна, что вы такое говорите?