Извращённое чувство

1. ЯСМИН

— Он не выглядит больным.

Слова прорезают сквозь мою одежду и ударяют в грудь. Если бы меня не воспитывали так, чтобы я оставалась политически проницательной и радушной, я бы сорвалась и сказала что-нибудь невпопад, например…

«Включи голову, Дебби. Ты говоришь как клоун.»

Вместо этого я жую внутреннюю сторону щеки и беру свою воду, позволяя весу хрусталя в моей ладони и прохладной жидкости у губ заставить меня замолчать.

Кроме того, я уверена, что слова Дебби, молодой, блестящей жены губернатора Нью-Йорка, не были предназначены для моих ушей. А может, и были. Невежливо с её стороны, учитывая, что мы у меня дома, но полагаю, что не у всех из нас есть хорошие манеры.

Я прослеживаю за тем, куда устремлён её взгляд, вдоль всей длины обеденного стола, заляпанного эспрессо, пока мой взгляд не натыкается на голову моего отца, темная кожа которого выглядит бледной и изможденной. Глубокие мешки подчеркивают его усталые глаза, а фиолетовые пятна указывают на то, что он, на самом деле, очень болен. Но я полагаю, что для кого-то, кто не потратил годы своей жизни на запоминание мельчайших изменений каждой черточки его лица, он может выглядеть просто усталым. А для человека, который владеет и управляет многомиллиардной империей, контролирующей большую часть мировых драгоценностей, усталость — это синоним нормы.

Уверена, он будет рад тому, что люди не видят изменений в его здоровье.

Ревность сжимает меня изнутри, и на мгновение мне хочется поменяться местами с кем-нибудь ещё в этой комнате, с кем угодно, если только это будет означать, что я смогу притвориться, что с ним всё ещё всё в порядке.

Тилапия из нашего последнего блюда грозит снова подступить к горлу, тошнота скручивает желудок, потому что я знаю, что моё желание невозможно исполнить. Может быть, они и не видят разницы, но я вижу.

Я вижу это по тому, как скованны и неестественны его движения, словно его кости покрыты бетоном, от которого он, кажется, не может избавиться.

Я вижу это по тому, как он поджимает губы, когда думает, что никто не видит, по тому, как он впитывает мелкие несущественные детали, которые мы все каждый день принимаем как должное.

И больше всего я вижу это в его отсутствие, каждый раз, когда он запирается, избавляя меня от необходимости наблюдать, как радиация и химиотерапия прожигают его вены, уничтожая всё на своем пути.

Вот что делает рак. Он разрушает тебя изнутри, не заботясь о том, кто ты такой. Не имеет значения, держите ли вы весь мир у себя на ладони или то, что у вас денег больше, чем у Бога.

Он просто питается смертью.

И смерть всегда побеждает, так или иначе.

Мой взгляд перемещается с отца на французские двери, расположенные вдоль дальней стены и ведущие в заднюю часть нашего поместья. Я сосредотачиваюсь на том, как мерцают звезды на фоне черного неба и как темно-синие огни большого бассейна создают призрачное сияние на всем, к чему они прикасаются.

Всё, что угодно, лишь бы не дать себе сосредоточиться на проблемах, от которых я, кажется, не могу убежать.

Дебби хихикает и привлекает моё внимание на то, что она практически мурлычет мужчине, сидящему рядом с ней.

Джулиан Фарачи⁵.

Его темные глаза, черные, как бездонные пропасти, уже смотрят на меня, прожигая насквозь мою маску вежливого спокойствия и раздевая меня до тех пор, пока я не чувствую себя маленькой, никчемной девчонкой, готовой к тому, что её раздавит его ботинок.

Я помню, когда он впервые появился, нанятый главным исполнительным директором «Sultans», когда мне было пятнадцать, и, как наивная девочка, которой я была восемь лет назад, я влюбилась. Он был властолюбивым двадцативосьмилетним мужчиной, и всякий раз, когда я приезжала домой из школы-интерната на каникулы, я боготворила его, ослепленная его внешностью и поглощенная властной натурой, которая сочилась из его пор.

Но мне потребовалось всего один раз подслушать, как он пытался убедить моего отца держать меня взаперти, чтобы бабочки у меня в животе перестали трепетать в его присутствии.

Она приносит вред бизнесу. Ты не должен позволять своей дочери появляться и отвлекать тебя, когда ты должен быть сосредоточен на происходящем здесь. Жаль, что она не мальчик. Кому ты всё это оставишь?

Эта последняя фраза стала гвоздем в крышку гроба моей влюбленности в Джулиана Фарачи, и всё, что я чувствовала с тех пор, было немногим большим, чем ненависть.

На самом деле никаких потерь. К тому времени я всё равно обратила свой взор на своего лучшего друга.

Мои глаза сужаются, пока я смотрю на Джулиана, раздражение вонзается в мою кожу, как иглы. Он ухмыляется, поднимая бокал с вином и наклоняя его в мою сторону, татуировки на его другой руке меняются от движения костяшек пальцев, когда он проводит ими по своим растрепанным черным волосам.

Маленькая капля воды из моего напитка попадает на тыльную сторону моего запястья, и я быстро ставлю стакан, отводя глаза от его насмешливого взгляда, параллельно засовывая дрожащие пальцы под бедра.

Мой телефон вибрирует у меня на коленях, и я наклоняю голову, видя уведомление от парня, который владеет моим сердцем с тех пор, как мы были детьми.

Эйдан⁶: Ты прекрасна

Мое сердце трепещет, и я невольно улыбаюсь, оглядываясь вокруг, чтобы посмотреть, где он. Его мама стоит в углу комнаты, её светлые волосы собраны сзади в тугой пучок, так велено ходить всем сотрудникам в нашем доме, и её взгляд направлен вниз.

Он работает с ней сегодня вечером?

— Ясмин⁷.

Резкий голос моего отца прорезается сквозь туман, и я резко отвожу взгляд, встречаясь с глазами двадцати человек за столом, которые теперь сосредоточены на мне.

— Прости, — я заставляю себя улыбнуться и поднимаю руки, чтобы сжать столовое серебро. — Должно быть, я пропустила мимо ушей то, что ты сказал.

— Губернатор спросил, что ты думаешь о новом приобретении твоего отца, — голос Джулиана холоден, но в то же время мягок, как масло, и у меня по спине пробегает холодок. С его стороны невежливо иметь такой голос и такое лицо, как у него, когда его душа настолько прогнила. Он смотрит на губернатора Кассума, сардонически улыбаясь. — Ясмин понятия не имеет о тонкостях нашего бизнеса. Она была занята, резвясь в… — он бросает на меня взгляд. — Где это было? В Орегоне, в колледже?

Моя вилка стучит о тарелку, когда я кладу её на стол и обращаю своё внимание на губернатора Кассума, мои зубы стискиваются от того, что мне приходится сдерживаться, чтобы не швырнуть нож через стол в надежде, что он вонзится Джулиану в его холодное, мертвое сердце.

Несмотря на то, что все, кажется, думают, я на самом деле знаю, что происходит в бизнесе моего отца. Он может пытаться скрыть его от меня, но то, что я выросла рядом с таким могущественным человеком, как он, означает, что я видела и слышала больше незаконных сделок, чем должна была.

Помимо этого, то, что Мемфи Романо, по слухам, главарь итальянской мафии, каждый год лично привозит подарки к праздникам, на самом деле не так уж и необычно.

Однако для большинства людей в мире мой отец просто специализируется на продаже идеи любви с помощью драгоценностей по завышенной цене. Одного названия бренда достаточно, чтобы произвести впечатление, но добавьте к этому броские слоганы и миллионы долларов, ежегодно вкладываемые в маркетинг, обеспечивающий то, что всё телевидение и рекламные щиты украшены бриллиантами «Sultans», и он станет воплощением элегантности и блеска.

«Превратите свою любовь из необработанной в эффектную с бриллиантом «Sultans»».

— Я бы не стала предполагать, что знаю все тонкости бизнеса моего отца, — говорю я, делая акцент на слове моего исключительно ради Джулиана. — Но если вы спрашиваете моё мнение о моральных последствиях продолжения торговли алмазами в зонах конфликтов, то я буду более чем счастлива поделиться с Вами своими соображениями.

Кто-то усмехается слева от меня, и мой взгляд возвращается к Джулиану. Его острый подбородок подергивается, подчеркивая короткую щетину, которая подчеркивает его загорелое лицо.

Теперь моя очередь ухмыляться, что я и делаю, приподнимая уголок рта и свирепо глядя на правую руку моего отца. Его глаза сужаются, раздражение отражается на его лице, как вспышка фотоаппарата. Мне чрезвычайно приятно видеть, что я задела его за живое своим замечанием, именно так, как я и надеялась.

В конце концов, я произнесла вслух тихую часть, ту часть, которую ты никогда не должен был произносить на самом деле.

Все за этим столом знают, что, несмотря на то, что бриллианты, которые продает «Sultans», помечены как «бесконфликтные», это не означает, что они на самом деле бесконфликтны. Они просто… регулируются. И я достаточно хорошо знаю бизнес своей семьи, чтобы понимать, что регулирование — это скорее дымовая завеса, чем реальность. Это было так с тех пор, как мой дед иммигрировал из Ливана и построил «Sultans» с нуля, налаживая отношения с теми, с кем ему было нужно, чтобы получить доступ к алмазной промышленности.

Мой отец, посмеиваясь, снимает напряжение.

— В наши дни дети бегут в университет и думают, что они готовы покорить весь мир. Это просто ещё один пример того, почему мужчины должны управлять страной, а женщины должны оставаться дома и заботиться о детях.

Жар обжигает мои щеки, и я снова опускаю взгляд на свои колени, когда вокруг стола раздаются смешки. На самом деле я не смущена. Я привыкла к женоненавистнической риторике моего отца, и, несмотря на то, что он говорит, я знаю, что он любит меня. Может, он и не очень хороший человек, но он всегда был добр ко мне, и я люблю его, несмотря на его устаревшие идеи и не слишком удачную деловую тактику.

Удивительно, на что мы способны не обращать внимания, на что мы готовы пойти, когда дело касается наших любимых.

Взгляд моего отца смягчается, когда он смотрит на меня.

— Ты станешь замечательной матерью с таким заботливым сердцем, habibti⁸.

Правда в том, что я даже не хочу быть матерью. Всё, чего я хочу, — это фотографировать. Но это неприемлемая карьера для дочери Али Карама⁹. Не уверена, что какая-либо карьера была бы приемлемой. Мой отец счастлив как огурчик, зная, что я вернулась домой навсегда и покончила с «опытом» получения высшего образования.

Джулиан наклоняется и начинает говорить с моим отцом, в то время как другие высокопоставленные лица заводят свои поверхностные разговоры, которые ничего не значат и не делают ничего, кроме как тешат собственное эго, и вот так все внимание отвлекается от меня. Мой телефон снова вибрирует.

Эйдан: Я не могу дождаться, когда прикоснусь к тебе

Мои пальцы скользят по губам, волнение бурлит внутри, когда я думаю о способах сбежать с этого скучного ужина и найти Эйдана. Моя нога постукивает по мраморному полу столовой, и я оглядываюсь по сторонам, внутри у меня всё переворачивается.

Я, наверное, могла бы уйти так, что никто бы даже не заметил.

Но я этого не делаю, потому что независимо от того, как сильно я этого хочу, этикет, который был вбит в мою психику с рождения, царит безраздельно. Только когда с десертом покончено и мужчины, извинившись, удаляются в сигарную комнату моего отца, я прижимаю руку к голове и притворно зеваю.

— С тобой всё в порядке, Ясмин? — спрашивает Дебби, сдвинув свои медные брови.

Несколько других женщин, оставшихся за столом — в основном жены, несколько любовниц — смотрят на меня с притворным беспокойством.

— Боюсь, у меня болит голова. Ничего такого, чего не исправил бы хороший сон, — мои глаза устремляются в сторону коридора. — Если вы меня извините.

Мои пальцы обхватывают дерево, когда я отодвигаюсь от стола и прохожу мимо нескольких сотрудников поместья, убирающих грязную посуду, оглядываясь, чтобы увидеть, не один ли из них Эйдан. Его здесь нет. Я достаю свой телефон в ту же секунду, как заворачиваю за угол, мои пальцы начинают летать по клавиатуре, в то время как я набираю сообщение о месте встречи, бабочки порхают у меня в животе.