Я стискиваю челюсти, подслушивая под дверью разговор Ясмин и ее отца. Я не удивлен, услышав, что Али говорит, что ей нужно выйти замуж, поскольку я уже знал, что это произойдет, но внутри меня всё равно разгорается огонь.
Честно говоря, я немного оскорблен тем, что он не додумался предложить мне жениться на Ясмин. Полагаю, это связано с нашей разницей в возрасте или с тем фактом, что он «видит во мне сына». Но есть мысль, которая укоренилась с тех пор, как я узнал, что он приводил женихов, которая шепчет, что, возможно, как и все остальные, он не считает меня достаточно достойным.
У меня в груди щемит от этой мысли.
Это неважно.
У меня еще есть время подрезать ниточки и переставить их, пока марионетки не будут двигаться так, как мне нравится. Как только Али умрет, у меня не будет нужды в принцессе, которая думает, что кровь, текущая в ее жилах, и деньги, на которых ей посчастливилось вырасти, делают ее лучше всех остальных.
Мое сердце подскакивает к горлу, когда из-за тяжелой деревянной двери раздается кашель, и в тот же момент телефон вибрирует у меня в кармане, заставляя меня отшатнуться.
Сделав глубокий вдох, я качаю головой и достаю сотовый.
Отворачиваюсь от того места, где подслушивал, и иду по дорогому мраморному холлу, украшенному огромными картинами Клода Моне и Ван Гога и освещенному тусклыми лампочками за тысячу долларов. То, что они висят здесь, — банальность, но такова их цель. Это известные произведения искусства, которые узнает даже непрофессионал. На самом деле, всё, что здесь есть — роскошная обстановка и блеск денег — это шоу.
Но мне нравится сниматься в этом фильме.
Я мечтал побывать в таких местах, как это, с самого детства, когда у меня не было практически никаких средств к существованию.
Это быстро надоедает — быть беспомощным и без гроша в кармане.
Когда мой дерьмовый отец умер, я вступил в дело и продал химчистку, на вырученные деньги посещая вечерние курсы по бизнесу, а сам, восемнадцатилетний, устроился на низкооплачиваемую работу в почтовом отделе «Sultans».
После получения диплома мне потребовалось пять лет, чтобы пробиться в руководящие кабинеты, и еще пять, чтобы стать правой рукой Али. Было утомительно устранять всех, кто вставал у меня на пути, но после печальной кончины предыдущего главного операционного директора я, наконец, добился своего.
Но не все они погибли напрасно. Они навечно увековечены на моей коже в виде рисунков.
Назовите это трофеями, если хотите. Напоминанием обо всем, чем мне пришлось пожертвовать, чтобы добиться того, чего я достиг.
Мой телефон снова вибрирует, и я опускаю взгляд: на экране мелькает Mamma.
Я сжимаю челюсти, мое тело разрывается между чувством долга поднять трубку и поговорить с ней и абсолютным страхом сделать это. Тяжесть оседает у меня в животе и опускается свинцовым грузом, когда я останавливаюсь посреди коридора, наблюдая, как огни загораются снова и снова.
В последнюю секунду я ставлю телефон на беззвучный режим, и тяжелое бремя сразу же сваливается с моих плеч, когда я отправляю её звонок на голосовую почту.
Она — это битва для другого дня. А до тех пор я крепко запру ее в тайниках своего сознания, где мне вообще не придется о ней думать.
Я не кладу телефон обратно в карман, вместо этого набираю цифру «1» для быстрого набора номера моего помощника Иэна.
— Босс.
У него высокий, дерзкий и грубоватый голос, который звучит так, что мне хочется заклеить ему рот скотчем и вырвать голосовые связки, пока он не превратится в немого щенка, которому запрещено лаять.
Если бы он не был так чертовски хорош в своей работе и так неизменно предан мне как в личном, так и в профессиональном плане, я бы, наверное, так и поступил. Но всегда полезно иметь кого-то под рукой, когда он тебе нужен, и я упорно трудился последние пять лет, с тех пор как Иэн13 присоединился, чтобы быть уверенным, что он мой. Никто в моей жизни не был таким преданным, а я вознаграждаю преданность независимо от её источника.
— Ты в офисе? — спрашиваю я его.
— Конечно.
— Я уже еду.
— Отлично, — прохрипел он. — Я буду здесь, если тебе что-нибудь понадобится.
— Мне нужно…
— Эй!
Мой голос обрывается на страстном вопле, и я останавливаюсь, оборачиваясь от того места, где я шел по коридору, мои брови приподнимаются, когда я вижу, как Ясмин ускоряет шаг, в ее темных глазах горит огонь, когда она догоняет меня.
— Я скоро буду, — говорю я, не отрывая взгляда от Ясмин, когда кладу трубку и засовываю ее обратно в брюки. Мои руки скользят в карманы, в то время как я покачиваюсь на пятках.
Она останавливается передо мной, скрестив руки на груди, отчего она поднимается и опускается в такт ее тяжелому дыханию. Мой взгляд скользит вниз, вспоминая, как затвердели ее соски, когда она кончала на язык другого мужчины, но я заставляю себя не поддаваться временной потере контроля.
— Я хочу поговорить с тобой о прошлой ночи, — быстро говорит она.
Уголок моего рта приподнимается в ухмылке. Я не был уверен, что она когда-нибудь заговорит об этом. Удивительно, но мне нравится, что она решила это сделать.
— Разве у тебя нет более важных вещей, о которых стоит беспокоиться?
Ее глаза сужаются, и эти темно-янтарные драгоценные камни пронзают меня насквозь.
— Это ты вбил эту нелепую идею в голову моего отца? — шипит она.
— Тебе нужно быть более конкретной, — растягиваю я слова.
— Думаю, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — она протягивает палец и тычет им мне в грудь, ее идеально наманикюренный красный ноготь задевает черную ткань моей рубашки. — Ты годами нашептывал всякую чушь на уши моему отцу. Не прикидывайся дурачком.
Вынимая руку из кармана, я протягиваю её и смахиваю палец Ясмин, как какую-то ворсинку, напуская на себя скучающий вид, хотя мои нервы вибрируют от дискомфорта. Я не люблю, когда ко мне прикасаются, если только я не инициирую это прикосновение.
— Если он чем-то расстроил тебя, Gattina, клянусь, я с этим никак не связан.
Её лицо мрачнеет.
— В чем дело, Джулиан? — мурлычет она, ее тело в паре сантиметров от моего. — Не можешь справиться с небольшой конкуренцией со стороны женщины? Боишься того, что я буду делать, когда «Sultans» станет моим, и я начну выносить мусор из компании?
Смех вырывается из моего горла, даже несмотря на то, что меня охватывает раздражение, ее слова задевают за живое, и я не хочу этого признавать.
Должно быть, она заметила перемену в моем поведении и поняла, что зашла слишком далеко, потому что ее уверенность в себе падает, когда я придвигаюсь ближе, пока наши тела почти не соприкасаются, и из ее идеального маленького ротика вырывается сердитый вздох. Она задыхается и пятится назад, как будто ей нужно отойти как можно дальше от меня.
Я протягиваю руку и крепко сжимаю ее запястье, притягивая к себе, пока моя тень не нависает над ее роскошной фигурой, погружая ее в темноту. Не уверен, почему я это делаю, кроме того факта, что я не могу этого не сделать, как будто что-то внезапно связало нас воедино, побуждая меня прикоснуться к ней, или трахнуть ее, или заткнуть ее к чертовой матери, чтобы она никогда больше не говорила о «Sultans».
Она приводит меня в бешенство, и я не могу это контролировать, но, мои прикосновения доставляют ей дискомфорт. Я вижу это по тому, как она извивается. Мне хочется делать это чаще, просто чтобы я мог утвердить свою власть и быть уверенным, что одержу верх.
Я медленно провожу пальцами по обнаженной коже ее руки, по плечу, по обнаженной ключице, по шее.
Она сглатывает, ее горло двигается под подушечками моих пальцев.
— Если бы я этого захотел, — бормочу я, наклоняясь так, что наши носы соприкасаются, — я мог бы заставить тебя не нуждаться ни в чем, кроме меня.
Она скалится, отворачивая лицо.
Возникает желание притянуть ее к себе, заставить стоять неподвижно, пока я не разрешу ей двигаться, но я сопротивляюсь искушению, отпускаю ее и выпрямляюсь, проводя ладонью по своей рубашке.
— Я обещаю… — я делаю паузу, протягивая руку и касаясь пальцами её щеки. — Я не тот, кому стоит переходить дорогу.
— Ты не тот, кого я хотела бы видеть рядом в принципе, — отвечает она.
— Нет? — я поднимаю бровь. — Глупое решение для такой образованной девушки.
— Знаешь, я думаю, ты самый высокомерный мужчина, которого я когда-либо встречала.
Я смеюсь.
— Ты меня даже не знаешь.
— Я знаю достаточно, — отвечает она. — Я знаю, что ты мерзкий тип.
— А ты избалованная паршивка, — я пожимаю плечами. — Но я бы все равно использовал тебя в своих интересах, если бы мог.
Она склоняет голову набок.
— Что?
Мое сердце начинает учащенно биться в груди, отчего внутри все сжимается, когда мысль, которая зудела в моем мозгу, превращается в полноценную идею. Ту, которая могла бы решить всё.
Али хочет, чтобы она вышла замуж, не желая ничего оставлять своей идеальной дочери, если у нее не будет мужчины, который мог бы управлять компанией, и я… я мог бы стать тем, за кого она выйдет замуж.
Я думал об этом раньше, но отмахивался от мысли, вместо того чтобы позволить плану воплотиться в жизнь, потому что, хотя мне не составило бы труда заполучить ее в свою постель, я боюсь, что у меня из ушей потечёт кровь от раздражения из-за ее голоса, а моя вспыльчивость в отношении ее несносного поведения может не позволить ей пережить даже одну ночь.
Но это будет временный раздражитель, который решил бы почти все мои проблемы. И теперь, когда она стоит здесь, передо мной, и я не иду на поводу у собственного члена, а в голове крутится план, который складывается в моей голове, он звучит почти привлекательно.
Жениться на девушке, дать старику умереть, а потом убить ее и покончить со всем, унаследовав всё без этой стервозной дочери, привязанной ко мне.
Моя спина выпрямляется, и я позволяю своему взгляду скользнуть вниз по ее фигуре, впервые глядя на нее так, словно она моя добыча, которую я жажду съесть.
— Очевидно, Али сделал что-то, что расстроило твоё хрупкое самолюбие. И ты сама это сказала. Он слушает меня.
— Его самый большой недостаток, на мой взгляд, — она ухмыляется.
— Мило, — я улыбаюсь. — Умная женщина увидела бы во мне возможность.
— Я… что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что хочешь… помочь мне?
— Я говорю, что мне кажется выгодным иметь меня на своей стороне. Я, тот, кто имеет власть над самым важным мужчиной в твоей жизни, — я вздергиваю бровь. — Я ведь правильно предполагаю, он самый важный мужчина в твоей жизни?
Она слегка сгибается. Очевидно, она понимает, что я намекаю на ее тайного любовника, и не хочет об этом говорить.
— Конечно, да, — бормочет она.
Хмыкнув, я киваю и протягиваю руку, касаясь большим и указательным пальцами нижней части ее подбородка, слегка сжимая.
— Тогда я предлагаю тебе спрятать коготки, Gattina. Зачем делать из меня врага, если я могу быть твоим союзником?
В ее глазах бушует огонь, и я оборачиваюсь, испытывая болезненное удовлетворение, разливающееся по всем венам моего тела, от того, что она не успевает мне ответить.