Как поцеловать кинозвезду

Глава 18

Флинт

Я ждал Одри несколько часов, предвкушая её приход, и всё равно оказался совершенно не готов к тому, что она появится на моём пороге — как видение, будто сошедшее с картинки в моих самых личных фантазиях.

Впервые я увидел её возле магазина Feed 'n Seed и сразу заметил. Особенно глаза.

Потом мы познакомились, я узнал её поближе, и она только стала привлекательнее. Даже в своих карго и футболках, с волосами, стянутыми в практичный хвост, с чистым, ничем не накрашенным лицом. Даже когда она была наряжена в куст — я находил её милой.

Но сейчас?

Я не знаю, что думать. Как дышать.

Я уж точно не знаю, как говорить.

— Привет, — хриплю я, всё ещё держась за дверную ручку. — Ты выглядишь... Вау.

Я выгляжу полным идиотом, и мне плевать. Любой мужчина на моём месте чувствовал бы то же.

Одри поднимает руку к своим распущенным волосам, пробегает пальцами по блестящим прядям. Глаза опускаются вниз, будто она нервничает или, по крайней мере, чувствует себя не в своей тарелке. Я стараюсь взять себя в руки. Последнее, чего бы мне хотелось, — чтобы она подумала, будто внимание она заслужила только благодаря новой причёске и платью.

— Это не значит, что... Я имею в виду, ты всегда выглядела... — О боже. Стоп! Отбой! Всё идёт не туда. — Я просто хотел сказать, что ты красивая. Вот и всё.

Я наконец отхожу от двери и машу рукой в сторону дома.

— Заходи.

Она следует за мной в гостиную и бросает сумку на кресло. Опускает руки к подолу платья, разглаживая его, и я стараюсь смотреть только на её лицо, а не на длинные стройные ноги.

— Можешь сказать, что я выгляжу по-другому, — говорит она, поднимая взгляд. — Я видела себя в зеркале, Флинт. — Она смотрит на платье, разводит руки в стороны, чуть приподнимая их. — Довольно радикальное преображение, да?

Я засовываю руки в карманы.

— Ты выглядишь великолепно. Правда.

Она закатывает глаза.

— Ты просто говоришь так, потому что обязан.

— С чего бы это?

Она машет руками в воздухе, будто подчёркивая очевидное.

— Ну, ты знаешь. Вся эта история с фальшивой девушкой. Спектакль. Сказать мне, что я красива, — это же как бы твоя роль.

Я приподнимаю брови и оглядываюсь по сторонам.

— Здесь больше никого нет, Одри.

Она с лёгким, почти обиженным вздохом опускается на диван.

— Я знаю. Но я подумала, что ты, может, ну... репетируешь?

Я сажусь на другой край дивана, разворачиваясь к ней.

— Есть, конечно, вещи, которые стоит отрепетировать, — говорю я, наклоняясь вперёд, сцепив пальцы и опершись локтями о колени. — Но, Одри, если мы наедине, если нас никто не видит и не слышит, для меня важно, чтобы ты знала: я не стану тебе врать. Не буду притворяться.

Она кивает и прикусывает губу.

— Хорошо. Это важно знать.

— Я правда считаю, что ты сейчас выглядишь прекрасно.

Она глубоко вздыхает.

— У меня до сих пор болят брови после всех пыток в салоне. Удивительно, что они вообще на месте.

Я улыбаюсь.

— Тебе станет легче или хуже от того, что я считал тебя красивой и до этого?

Она поднимает одну из безупречно оформленных бровей.

— Ты серьёзно? Даже когда я была в своей шляпе-кусту?

— Особенно тогда.

Она качает головой, поднимает руки к щекам.

— Такое ощущение, будто с тех пор прошла целая жизнь. Столько всего произошло. Ну, у меня, по крайней мере. У тебя, наверное, всё по-прежнему?

Я долго смотрю ей в глаза.

— Нет, у меня тоже всё изменилось.

В её взгляде — вопрос, и как бы мне ни хотелось, я не могу на него ответить. Я и сам не до конца понимаю, что происходит между нами. Знаю только, что мне нравится сидеть напротив неё.

— Флинт, спасибо за сегодняшний день, — говорит она тихо. — Это было как волшебство. И твоя семья — потрясающая.

Грудь наполняется теплом.

— Пожалуйста. Я рад, что тебе понравилось.

Пальцы подрагивают от желания прикоснуться к ней, и я сжимаю кулаки. Если так и дальше пойдёт, мне придётся сесть на руки.

— Ну что, — говорит она наконец, обхватив колени, — фото сделаем сначала?

— Точно. Да. Давай.

Я беру телефон со стола, благодарный за возможность хоть на что-то направить энергию.

Сейчас чуть больше восьми, и солнце только что скрылось, оставив в небе алые, жёлтые и оранжевые полосы.

— Сейчас, наверное, как раз идеальное время. Посмотри на это небо.

Одри подходит к окну.

— Красота.

— Подожди. Стой так. Можно я тебя сфотографирую?

Она оборачивается через плечо, губы чуть приподнимаются в мягкой улыбке.

Моё сердце, кажется, выпрыгнуло из груди и упало на пол.

— Смотреть в окно? — уточняет она, поворачиваясь обратно к закату.

— Именно.

Я смотрю на неё. Она поднимает руку, откидывая волосы набок, открывая длинную линию шеи. Одна рука покоится на голове, волосы струятся вниз — и я делаю снимок. Когда смотрю на фото, мне хочется рассмеяться. При таком свете, на фоне заката и гор, с её силуэтом в оконной раме — это выглядит как обложка журнала.

Я подхожу, показываю ей снимок.

— Ты прирождённая модель.

Она берёт телефон.

— Что? Это не я. Как ты вообще так снял?

— Это ты всё сделала. Я только кнопку нажал, — говорю я, забирая телефон. Открываю Инстаграм. — Можно выложу?

Она кивает, и я публикую фото, озвучивая подпись.

— «Наслаждаюсь видом, как она наслаждается видом...» — Показываю экран. — Подходит?

Она тихо смеётся.

— Мне нравится игра слов.

Она облизывает губы, и я заставляю себя отвести взгляд. Нельзя думать о поцелуях. Не сейчас, когда нам ещё столько надо обсудить. В том числе — поцелуи. Согласится ли она? И хочу ли я, если это будет не по-настоящему?

— Готово. — Я бросаю телефон в кресло, решив больше его не трогать. Саймон увидит пост и сам разберётся с реакцией. Пока моя часть выполнена.

— Что теперь? — спрашивает Одри.

— Теперь — детали.

Она кивает и возвращается со мной на диван. Я начинаю с расписания, используя схему, которую принесла Джони. Сейчас план такой: мы летим в Лос-Анджелес вместе и появляемся в аэропорту, держась за руки. Саймон предупредит пару папарацци о нашем прибытии, чтобы пресса отметила, что я прилетел не один. С утра начнётся пресс-тур — серия интервью, вечером — премьера, а на следующее утро — обсуждение с участием всего актёрского состава в UCLA, куда будет допущена пресса.

— Во время пресс-тура ты тоже будешь рядом, — говорю. — Чтобы журналисты тебя видели, но на камеру ты попадать не будешь. Я не буду напрямую говорить о наших отношениях, но мы дадим понять своим поведением, что мы вместе.

— Ага. Только... что именно это значит? Как мы это покажем? — Она теребит край платья, складывая его гармошкой, а потом разглаживая.

Я жду, чувствуя, что она хочет что-то сказать, но слова так и не приходят.

— Эй, — говорю я, касаясь её колена. Пальцы задерживаются достаточно, чтобы я успел ощутить, насколько мягкая у неё кожа. — Не обязательно всё должно быть так. Если тебе что-то некомфортно, это сразу исключается. Ты можешь сказать, что вообще передумала, и я приму это — без вопросов.

Она тихо смеётся.

— Ты сегодня потратил на меня миллиард долларов. Я уже не отступлюсь.

— Ну, не совсем миллиард. Но ладно. Тогда скажи, как тебе будет удобно.

Она долго молчит, а потом встаёт и протягивает мне руку.

Я вкладываю пальцы в её ладонь, и она тянет меня на ноги. Мы оказываемся прямо друг напротив друга, между нами не больше тридцати сантиметров.

— Покажешь? — спрашивает она тихо. — Если я просто начну представлять, как это будет, то моя фантазия уведёт меня куда-нибудь не туда, в какую-нибудь неловкость. А если ты покажешь, я буду точно знать, чего ожидать.

— Показать, как мы будем касаться друг друга?

Она кивает, серьёзная. Если бы это была любая другая женщина, я бы мог подумать, что она просто ловит момент. Но Одри не играет. Ей действительно нужно это понять. А может, не просто нужно — необходимо.

Я беру её руки в свои, переплетаю пальцы.

— Мы можем держаться вот так, — говорю я, понижая голос. — И когда мы рядом, будем стоять близко, будто нас постоянно тянет друг к другу какой-то магнит.

Это ощущение совсем несложно представить, потому что я и вправду каждый раз это чувствую, когда Одри рядом. Но вслух я этого не говорю. Что-то подсказывает: такая правда только напугает её и заставит бежать.

— Хорошо, а ещё? — спрашивает она.

Я поднимаю её руку и кладу на свою грудь, прямо над сердцем.

— Ты можешь положить сюда ладонь во время разговора. Или, например, на плечо.

Она двигает руку вверх, потом дальше — к шее, и пальцы запутываются в моих волосах.

— А так? — шепчет она.

Я сглатываю, ощущая ком в горле.

— Да... так подойдёт.

Я кладу свободную руку ей на талию, скольжу к пояснице и притягиваю к себе. Она отпускает мою руку и обхватывает меня за плечи, сцепив пальцы у меня за шеей.

Мы стоим так близко, что тела почти соприкасаются. Я на грани.

Она — всё, что я вижу. Всё, что чувствую. Всё, чем дышу.

Я хочу её.

Это чувство яркое, обжигающее, как бушующий пожар. Но сразу же оседает где-то глубоко в груди, наполняя меня пугающей уверенностью.

Я хочу её. Но больше того — мне правильно её хотеть. Держать её так в объятиях.

Это ощущается как нечто настоящее. Как будто мы предназначены быть вместе.

Одри поднимает на меня глаза. Я не разбираюсь в макияже, но что бы она ни нанесла, это заставляет её глаза казаться вдвое больше. Вдвое голубее.

— Мне придётся тебя поцеловать? — спрашивает она. — Это будет частью спектакля?

Если такое возможно, сердце начинает стучать ещё сильнее.

— Ты не против?

Она прикусывает губу, взгляд падает вниз, на щеках появляется лёгкий румянец.

— Я не умею целовать кинозвёзд, Флинт.

Я сильнее прижимаю её к себе, и она уступает, её тело расслабляется в моих руках.

— Не думай обо мне так. Просто представь, что я парень, который любит ухаживать за двором, копаться в саду и проводить время с братьями и сёстрами. Дядя, который обожает племянников. Сын, который каждую неделю звонит маме.

Она смотрит на мои губы, но я не двигаюсь. В её взгляде — вопрос. У меня его нет. Я готов. Готов поцеловать её по-настоящему. Но если это случится, то только потому, что она этого захочет. Потому что выберет это сама.

Она подаётся вперёд, голова чуть наклоняется, и я тоже тянусь к ней. Наши носы едва касаются друг друга… Но вдруг она резко вдыхает, отстраняется, руки соскальзывают, и она отходит, поворачивается и начинает шагать по комнате, прижав ладонь к животу.

Она резко разворачивается, в глазах — пламя.

— Что мы делаем, Флинт? Что это было?

Она качает головой, будто пытается разобраться в происходящем, но потом из неё начинают вырываться слова.

— Мы репетировали. Ты показывал мне, как всё будет, когда мы будем притворяться парой. — Она упирает руки в бока. — А потом мы чуть не... и мы не можем. Это не...

Она снова опирается руками в бока. Я чувствую, что бы она ни пыталась сказать, мне нужно подождать. Дать ей дойти до конца.

— Ты говоришь мне думать о тебе как о простом парне, но это же не обычная ситуация. Мы едем в Голливуд, чтобы я красовалась на красной дорожке как твоя фальшивая девушка. В этом нет ничего обычного.

Я упираюсь ладонями в спинку дивана. Она права. Но почти-поцелуй не был притворством. По крайней мере, не для меня.

— Я знаю, что ты не просто кинозвезда. Знаю, — говорит она. — Но я должна думать о тебе так. Это единственный способ защититься.

Плечи её опускаются, она обхватывает себя руками, будто сдерживая что-то внутри. Я едва сдерживаюсь, чтобы не подойти и не заключить её в настоящее объятие. Но её слова останавливают меня.

Она хочет защититься? От меня? От чувств ко мне?

— У тебя пятьдесят шесть миллионов подписчиков в Инстаграме, Флинт, — продолжает она. — Куда бы ты ни пошёл — тебя узнают.

— Это правда, — медленно говорю я. — Но, Одри, это не всё, кем я являюсь.

Я морщусь, потому что даже мне эти слова кажутся фальшивыми. Я не люблю это, но это всё равно часть правды — нравится мне это или нет.

— Это не всё, чем я являюсь, — поправляюсь я, но и эта версия кажется недостаточной.

— Я понимаю, — тихо говорит она. — И верю тебе. Но это не меняет реальность. Люди, папарацци, внимание. Я вчера смотрела видео. Интервью с тобой. Эти толпы, как все орут, как пытаются привлечь твоё внимание. Я не понимаю, как ты это выдерживаешь. Я справлюсь с премьерой. Потому что буду знать, чего ждать. Знать, на что иду. Но потом мне, наверное, неделя потребуется, чтобы отойти. Ты сам увидишь. Я не... не приспособлена к такому.

Я всю жизнь изучаю язык тела — малейшие движения, тонкие сигналы, которые говорят в десятки раз больше, чем любые слова. И сейчас язык тела Одри кричит: она боится.

Но чего она боится? Моих фанатов? Моих чувств? Или своих собственных?

— Ты не готова к настоящим отношениям? — осторожно спрашиваю я, стараясь понять, о чём речь.

Она пожимает плечами.

— Я ошиблась? То, что было между нами... почти поцелуй. Это не казалось притворством.

И то, что она признаёт это — не отступает, не отрицает — только заставляет меня хотеть её ещё сильнее. И это паршиво, потому что она как раз говорит, что, несмотря на всё это, она не хочет нам давать шанс.

Но и отрицать я не стану. Я чувствую то же самое.

— Это тоже не казалось фальшивым для меня, — говорю я, усаживаясь на диван. — И что нам теперь делать?

Она садится рядом.

— Мы справляемся с премьерой. Играем свои роли. Затыкаем Клэр. Спасаем твой фильм.

Я киваю, усмехаясь её честному резюме. Наклоняюсь вперёд, локти на коленях.

— А потом?

Она снова пожимает плечами.

— Всё возвращается на круги своя. Ты — в свою жизнь. Я — в свою.

— А белки? Ты больше не приедешь их проведать?

Она тяжело вздыхает.

— Я не говорю, что мы больше никогда не увидимся. Просто... мы не можем. Я не хочу...

Я кладу руку ей на колено.

— Эй. Всё в порядке, — мягко говорю я. — Я понимаю.

Она поднимает глаза.

— Правда понимаешь?

— Я никогда не буду настаивать на том, чего ты не хочешь, Одри. Это не моя цель.

Она обхватывает себя руками, и мне даже кажется, что на её лице мелькает тень... разочарования?

— Это хорошо. Здорово, — говорит она. — Я это ценю.

— Ты уверена, что по-прежнему хочешь поехать со мной в Калифорнию?

Она кивает.

— Конечно. Я же дала обещание. И всё, что... — Она делает неопределённый жест рукой, и я замечаю, как дрожат её пальцы. — Все эти прикосновения. Всё это — нормально. — Она поднимает подбородок. — И поцелуи тоже, если понадобится. Я могу... мы можем... как потребуется.

— Не думаю, что это обязательно, — говорю я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало разочарование. — Но, возможно, это поможет.

— Значит, включим в план, — отвечает она, и голос её становится всё более деловым.

Если бы я мог заглянуть в её голову, то, наверное, увидел бы армию строителей, возводящих кирпичную стену — толстую, неприступную, с единственной целью: отгородить меня от Одри.

И тут до меня доходит: даже если она согласна, я не хочу целовать её просто ради притворства. Потому что теперь, когда я действительно хочу её поцеловать, всё, что не по-настоящему, кажется дешёвым. И даже жестоким. Нет ничего хуже, чем получить крошечную толику того, чего ты по-настоящему хочешь, зная, что больше тебе не светит.

— Только если это будет абсолютно необходимо, — говорю я, уже зная, что сделаю всё, чтобы этого не понадобилось.

Потому что, если коротко, я слишком сильно к ней привязался.

Между нами повисает долгая, неловкая тишина. Настолько неловкая, что я почти уверен: вот-вот Одри сорвётся и сбежит. У нас ужин на кухне, фильм готов к просмотру. Но что-то подсказывает — она не останется. Не если я срочно не вырулю разговор обратно в зону дружеского общения.

Часть меня хочет просто отпустить её. Устроить себе вечер самобичевания, зализывать раны. Я не признался ей прямо в своих чувствах, но намекнул достаточно ясно.

Но другая часть — возможно, глупая — хочет, чтобы она осталась. Этот дом — большой, пустой и одинокий. А мне нравится её компания. Просто нужно сменить угол зрения. Как-то выбить её обратно в категорию «друг».

Придётся сыграть роль. К счастью, у меня есть опыт.

Я встряхиваю плечами, легко задеваю её колено своим и заставляю себя улыбнуться дружелюбно и беззаботно.

— Эй, — говорю я, мягко сжав её плечи, а потом убирая руки. — Всё в порядке. Я в порядке. Благодарен тебе, что согласилась, и рад, что мы делаем это как друзья.

Я смотрю ей в глаза.

— Просто друзья.

— Думаю, это лучший вариант, — тихо говорит она. — Я рада, что ты понял.

Я пожимаю плечом.

— На самом деле, ты, наверное, права. Наши жизни слишком разные. Мы, скорее всего, избавим себя от кучи проблем, если определим всё сейчас.

Она кивает, но при этом всё ещё хмурится.

— Да. Конечно.

Я поворачиваюсь к кухне.

— Я же обещал тебе ужин. Останешься? Я подумал, что мы можем поесть и посмотреть кино.

На её лице мелькает сомнение, взгляд скользит к входной двери, а потом снова возвращается ко мне.

— Как друзья, Одри. Обещаю. Никаких скрытых мотивов. Мне просто приятно с тобой, и я бы хотел, чтобы ты осталась.

И я произношу это настолько убедительно, что почти сам в это верю.

Почти.

Но этого недостаточно. Я должен поверить в это сам. Найти способ быть довольным тем, что Одри — просто подруга.

Она кивает.

— Хорошо. Мне бы этого хотелось. Мне нравится, как звучит «друзья».

Я веду её на кухню, готов — пусть и не в восторге — принять новые правила игры. Сначала всё немного напряжённо, но потом мы оба расслабляемся и снова входим в ту лёгкую, живую динамику, какая была у нас у бассейна. Разговор идёт легко, между нами летит энергия, и Одри часто улыбается — искренне и беззаботно.

Мы едим, сидя за островом на кухне, наши колени почти соприкасаются под столешницей, и каждый раз, когда Одри встаёт — за салфеткой, налить воды, взять ещё хлеба — она обязательно касается моего плеча. Я даже не уверен, осознаёт ли она это. Но одно я знаю точно — это подтверждает моё предыдущее предположение. Она, возможно, боится. Возможно, борется с тем, что между нами.

Но оно есть.

Она тоже это чувствует.

И это наполняет меня очень сильным и очень опасным чувством.

Надеждой.