Какие планы на Рождество?

Глава 14

Думала, что спать буду плохо — ведь я привыкла ворочаться с боку на бок, — но вышло наоборот: я дрыхла как убитая.

Да и подумаешь — не так уж трудно спать в одной постели с парнем, сложенным как те типы, что позируют для календарей.

Открываю глаза и с ужасом вижу, что лежу лицом к Давиду, а правая нога полузакинута на него. И ко всему прочему на этой моей ноге лежит его рука.

Напрашивается вывод: не умею владеть собой даже во сне.

Тут просыпается и Давид, и сразу же его взгляд останавливается на моей ноге и его руке. Лицо озаряется лукавой улыбкой.

— Это программой не предусмотрено, — говорит он, — и все-таки…

— Первый раз и в постели — никогда, — сразу возражаю я, стараясь скрыть волнение от того, что его рука лежит на моем бедре. — Ты меня знаешь. Я предпочитаю менее банальные места.

— Какой же я дурак! Зачем мягкая пушистость матраса, когда так близко шершавость бетона! К счастью, в этой комнате есть и стены, — и он подмигивает.

Потом убирает руку с моей ноги, встает и подходит к окну — нажать автоматическое раскрытие ставен. Когда комната понемногу наполняется светом, он потягивается.

Не подумайте, что я его внимательно рассматриваю, нет — только окидываю беглым взглядом, как наблюдали бы за кошечкой, вытягивающей лапки, — как равнодушная девица, не более.

Плечи у него широкие, и спина мускулистая. Некоторым нравятся мужские попы, а вот я предпочитаю спины. Мужчина с хорошо сложенной спиной — это многообещающе.

Не желая начинать день, нарвавшись еще на какой-нибудь непрошеный совет, я тоже встаю и иду в ванную комнату — принять хороший душ.

Холодный душ.

В половине десятого мы спускаемся вниз, где все уже собрались. Не могу противиться желанию на несколько минут задержаться у широких стеклянных панелей — полюбоваться фантастическим видом. Солнце сверкает на заснеженных вершинах гор, а небо такое голубое, каким бывает в погожий летний денек.

С кухни долетают такие божественные ароматы, что я наконец отрываюсь от созерцания природных красот. Как и вчера, стол накрывают Элен и ее подруга Валери, попутно болтающие о всяких пустяках.

Я сажусь рядом с Давидом за огромный деревянный стол в центре комнаты. На нем уже всего полным-полно: булочки, круассаны, тосты с шоколадом, блины, но стоит и блюдо с салатом, творог, гранола, нарезанные сыры и колбасы.

— Сосиски с яичницей-болтуньей будут через пару минут, — объявляет Элен. — Представляю, как вы проголодались, — говорит она, обернувшись в мою сторону и, кажется, подмигивая. — Активные упражнения вызывают аппетит!

И опять подмигивает.

Ну да, на всякий случай — вдруг я прозевала первое подмигивание.

Давид, намазывая внушительный кусок конфитюра из ревеня на не менее толстую булку, делает вид, что ничего не понимает.

А вот Маделина покатывается со смеху.

— Мама, оставь ты их обоих в покое. Видишь, Полина покраснела как помидор!

От этого, разумеется, мои щеки становятся просто пурпурными.

— Что я такого сказала! — возмущается Элен, ставя перед каждым из нас по тарелке: на яичнице-болтунье лежат по три весьма аппетитные маленькие сосиски.

В ответ в животе очень громко урчит.

И конечно, это именно мой желудок подает голос.

— Неужто это разворчался Гринч? — спрашивает Донован, который только что вошел.

— Нет, это желудок Полины, — откликается Маделина, засовывая в рот какой-то чудовищно огромный блин. — Она так сильно проголодалась после ночи, проведенной с нашим братом, — говоря это, она продолжает пожирать все, что перед ней стоит.

— Не замечал, что ты такой половой гигант, братишка, — подкалывает Давида Донован.

— А тебе-то какое дело? — откликается тот без тени улыбки.

Видимо, о моем присутствии все забыли. Ладно, возьму-ка я лучше немного творога? Да, именно творога, он свежий и вкусный. Есть и, главное, ни с кем не встречаться взглядами.

— Вам обязательно начинать пикироваться уже за завтраком, а? Не так часто мы все собираемся вместе! А раз Давид к тому же приехал не один — мог бы и порадоваться за братика. Иди же, садись есть.

Слава богу, Доновану нечего возразить, и он тоже садится за стол.

— Мама, как вкусно, — продолжает Маделина как ни в чем не бывало. — Вот я рожу, и у меня больше не будет нормальных ночей, а когда превращусь в жалкое подобие человека, обещай приезжать и жарить мне омлеты!

— Надеюсь, ваша жизнь застрахована? Потому что предупреждаю: если вашей дочери не дать вволю поспать, она превращается в злобную фурию.

— Погоди-погоди, еще же будет клиника и роды! И не исключено, что я попытаюсь тебя убить, если мне станет слишком больно. Потому что, сам понимаешь, этот ребенок появится только по твоей вине.

Я улыбаюсь, совершенно счастливая оттого, что тема моих сексуальных подвигов с Давидом больше никого не интересует.

Уже почти час продолжается завтрак, подогреваемый сплетнями, рассказанными Элен, и шутливыми подколами Маделины и Людовика. Давид с Донованом почти все время едят молча.

— Ну, доели еще не все, но уже пора готовиться к бегам, — объявляет Элен и встает. — Нам нужно подтвердить титул чемпионов.

Существует масса видов забегов: лошадиные бега, бег на длинные дистанции, бег в определенном направлении, не говоря уж о беготне по супермаркету… А я вот, облачившись в любезно одолженный мне Маделиной зеленый светящийся лыжный комбинезон, готовлюсь принимать участие в санных бегах.

Стою на нижней точке спуска, который мне с моим астероидом на веревочке кажется головокружительным, и мне становится как-то не по себе. Как теперь признаться, что я боюсь всего, что быстро движется? Заметьте, я не испугалась Эрве, хотя у меня были все причины. Но, пожалуй, надо согласиться, что тут совсем иное.

Как я успела понять, речь идет об индивидуальном спуске. Каждый загружает свой зад в смертоносное пластмассовое орудие, три, два, один, старт! (Ну а в моем случае — или сразу скажем «стоп», или въедем прямо в гроб.)

В прошлом году выиграли Давид, Маделина и Донован — три первых места именно в таком порядке.

— Предчувствую в этом году женский реванш, — утверждает Валери. — Ты понимаешь, Элен? Покажем им, этим молокососам, из какого мы теста. Давид, твоей череде побед конец!

— Да ради бога, — отвечает он. — Тем более что я в этом году не участвую. Флаг нашей пары отдаю Полине в руки. Не так ли, дорогая? — Он поворачивается ко мне, чуть замявшись перед нежным обращением.

Совсем недавно, прихорашиваясь в спальне, я попробовала уклониться от этого развлечения, но Давид напомнил мне о моих обязательствах: я здесь, чтобы избавить его в этом году от участия в семейных увеселениях.

— И кстати, — вспоминает он, — надо ведь кому-нибудь остаться и с Мэдди. А вдруг ей придет в голову разродиться своим зеленым мохнатым монстриком прямо в снег.

— Помни: монстр слышит все, что ты говоришь. И не жалуйся потом, если он описает тебя в тот самый миг, как ты будешь менять ему подгузник.

— Ты будешь лицезреть мой триумф из первого ряда, братишка, — бахвалится Донован.

— Я свято верю в мою пару. Она распылит за собою по ветру все рекорды скорости.

До этого дня все мои манипуляции с распылением ограничивались пульверизатором для борьбы с насекомыми — опыт, который сейчас, думаю, мне не пригодится. А кстати, что они имеют в виду под «рекордом скорости»? Или это рекорд для тех, кто еле-еле движется, прибывает последним и оказывается в самом низу зачетной таблицы? Если так, то это как раз для меня.

Не успеваю даже сформулировать свое недоумение и высказать его вслух, как Донован уже берет меня под ручку и тащит на вершину спуска.

— Так ты что же, чемпионка по санным бегам?

— Вовсе нет, — признаюсь я, предпочитая сразу раскрыть все карты. — И если честно, сейчас я вообще впервые залезу в санки. Давид немного погорячился.

— Зная его, я не удивлен… А хочешь, я тебя научу ими управлять? Мы можем проехать небольшой участок спуска: ты сядешь у меня между ног, а я сожму бедра и буду тебя удерживать, — приятные ощущения тебе гарантированы.

— Уф, ну да, почему бы и нет, ты очень любезен…

Не успеваю договорить и уже вижу, как Давид стремглав бежит к нам, волоча за собой санки, которые он, несомненно, где-то стащил.

— Я все-таки решил поучаствовать!

— Ба, тогда уж и я! Смотрю, всем наплевать, если я рожу прямо в снегах? — во весь голос вопит Маделина. Ну что за веселая семейка!

Я уже почти улучила момент, чтобы сбежать с соревнований, но тут Давид хватает меня за руку.

— Вот увидишь, это симпатично! — говорит он.

Надо будет все-таки объяснить ему правильное значение слова «симпатично».

Через пятнадцать минут, отдуваясь, как бык весом в десять тонн, сожравший тройную порцию картошки под сыром, я наконец взбираюсь на вершину спуска. Взгромождаюсь на санки, удобно сложив ноги под себя и сжав рукоятки управления. И вдруг думаю: если хоть немного повезет — мой зад перевесит, и все застопорится, а я так и останусь здесь, на вершине.

Немного приободрившись от такой перспективы, я тут же испытываю горькое разочарование, осознавая, что служащие, прибывшие из города для организации этого великосветского мероприятия (наверняка ненадежные), подталкивают вас сзади, чтобы вы успели набрать нужный разбег. Полный отстой.

И вот, пока Давид посылает мне широкую обнадеживающую улыбку, а мне хочется пришибить его лопатой, события разворачиваются с головокружительной скоростью.

Некий тип в черном пальто, наброшенном, понятное дело, поверх лыжного комбинезона, пускает в небо ракету — сигнал к началу бегов. Я чувствую, как другой тип за моей спиной толкает меня вниз, вместо того чтоб подумать, что и его жизнь тоже в опасности во время такого разбега.

Мои санки мгновенно разгоняются так, что мне кажется, они вот-вот подо мной развалятся. Я никак не могу понять, что лучше сделать: зажмуриться, чтобы не видеть, как придет моя смерть, или в ужасе завопить. Выбираю второе и, как Жозиан Баласко на лыжах, ору во всю глотку: слишком бы-ы-ыстро-о-о!

Надо полагать, не слишком — потому что мимо, подымая вихри снежного воздуха, бьющие мне прямо в лицо, проносятся опережающие меня соперники, стремительно исчезающие за поворотом спусковой трассы.

Поворот? Так там еще и поворот?!

Я не успеваю как следует изучить этот вопрос — ибо, к моему полному отчаянию, это искривление санной дорожки исчезает из моего поля зрения, а вместо него мои сани несутся прямо в здоровенный сугроб.

Повинуясь инстинкту выживания, я изо всех сил жму на рычаги, и сани почти мгновенно останавливаются.

Сани-то да.

А вот мое тело — нет.

По какому-то ненормальному закону физики, на который в обычной жизни всем плевать и никто не смог бы вспомнить его формулировку, я лечу вперед, выставив руки, и в позе благословляющего ангела врезаюсь в снежную стену.

Образ, конечно, высокохудожественный, но знаменующий завершение моей многообещающей карьеры в санном спорте.

Лучше уж съесть живых тараканов, чем снова взгромоздиться на этот реактивный снаряд…

Ну, может, и не живых…

Может, и не тараканов…

Но с санками у меня все кончено, и это бесповоротно.