Какие планы на Рождество?

Глава 17

Когда мы возвращаемся в шале, на часах уже почти шесть вечера. Я весь день провела в обществе сестры Давида, сама не заметив, как пролетело время.

После посещения магазинчика Маделина пожелала непременно показать мне все места, которые ей нравятся в Санта-Две-Ёлки. Правда, хоть она и всячески это отрицала, мне кажется, что ей просто осточертело быть вместилищем Гринча, и она пытается приблизить момент его появления на свет с помощью долгих прогулок.

Нас привлек сильный аромат попкорна. Почти всюду, куда бы я ни посмотрела, стояли салатницы, доверху наполненные этим лакомством. Это ж сколько же нам предстоит фильмов пересмотреть, чтобы все это проглотить?

— Ага! Вот и вы, девочки, — засуетилась Элен, заметив нас. — Давайте скорее нанизывать гирлянды. Мы уже начали, ибо раз уж решили соблюдать распорядок дня, так надо его держаться.

— А попкорн — чтобы придать нам храбрости? — Мой вопрос, наверное, прозвучал очень глупо — если судить по тому, что кругом все покатились со смеху.

— Нет, ну что ты — попкорн для гирлянд! Они будут висеть над танцполом на балу эльфов. Да беритесь же наконец немедленно за дело! В одиночку такую работу не осилить.

Я ищу поддержки во взгляде Маделины, но та рассеянно жует попкорн.

— Мэдди! — мягко выговаривает ей мать. — Подожди хотя бы, пока мы закончим!

— Это все из-за Гринча! — парирует Маделина. — Если я не буду каждые десять минут его чем-нибудь кормить, он брызнет кислотой из пуповины прямо мне в желудок. Однажды этот малыш станет диктатором — и не говорите мне потом, что я вас об этом не предупреждала!

— Это ты про моего сына так? — спрашивает Людовик, обнимая ее и целуя в шею. — Как я скучал по тебе весь день, женушка моя.

Какие же они трогательные. В смысле любят друг друга трогать.

— Эй-эй, для этого есть отели! — покрикивает на них Донован, вольно развалившийся на диване. — Тут среди нас, оказывается, блюстители целомудрия!

— Неужели! Это кто же? Я что-то таких не вижу, — возражает Маделина, весело хохочет и плюхается на диван, закидывая ноги на колени Доновану. — Бедный мой братец. Желаю тебе когда-нибудь полюбить кого-то, кроме самого себя.

— Удар ниже пояса, Мэдди, — с обидой отвечает Донован.

— А это не я. Это все говорит Гринч, — и она весело уворачивается от подушки, которую в нее запускает брат.

— А где же Давид? — осторожно интересуюсь я, заметив, что среди собравшихся нет только его.

— Думаю, поднялся наверх, к вам в комнату, — отвечает мне Элен. — Что-то мне подсказывает, именно он хочет избежать изготовления гирлянд с попкорном.

— Не стоит беспокоиться, мама, он нам и не нужен, — говорит Донован, — я могу поработать за двоих.

— Пойду к нему, — говорю я.

В конце концов, я ведь считаюсь его девушкой, а девушка в такой ситуации поступила бы именно так. И вот я поднимаюсь по лестнице и, подходя к двери, вижу, что она полуоткрыта.

Давид там, он лежит на кровати, а в руках… тот самый роман, который вчера начала читать я.

— Ха! Вот я тебя и застукала! — кричу я, настежь распахивая дверь, так что он почти подскакивает. — Вот, значит, как — мы забросили полицейские романы с их брызжущим во все стороны тестостероном ради слащавых розовых любовных историй?

— Это исключительно в научных целях, — он качает головой. — Всего-то главку-другую, чтобы утвердиться во мнении.

— Главку-другую? Да ты уже на сто пятьдесят седьмой странице! — констатирую я, вырывая книжку у него из рук. — Давай сознавайся, что тебе нравится и тебя увлекает сюжет!

— Ну вот уж! Я только… Ладно, сдаюсь. Он не так уж и плох, романчик этот твой. Только тут не хватает трупов, расчлененных тел и хмурых полицейских комиссаров, но в целом — ничего так. Особенно смешная тут вышла Джесси. Ну а ты, — спрашивает он, — как провела денек с Мэдди?

— О, это было замечательно. Твоя сестра мне очень нравится. Мы прошлись посмотреть ее магазинчик, и хочу сказать, что у нее настоящий талант. И еще… Она рассказала мне про бал…

— Ах да. Точно, а я почти забыл… Бал эльфов. Нечего и пытаться слиться, моя матушка — президент оргкомитета.

— Мне придется пережить и это. И потом, обещание есть обещание.

— Да, и правда… Обещание.

На миг мне слышится разочарование в его голосе. Но только на миг. Так или иначе, у меня не остается времени об этом думать, потому что вмешивается Элен — она призывает нас к порядку, окликая снизу: раз семья в сборе, то в полном составе привлекается к изготовлению гирлянд из попкорна.

Еще пара часов, и вот уже есть несколько метров гирлянд, и вот я клянусь себе больше ничего не есть до завтрашнего утра. Принцип «нанизав три зернышка, проглоти четвертое» обрек мою печень на страдания.

И это не говоря уже об Элен — она, сияющая от радости, что вся семья собралась на празднества за общим столом, видимо, намеревается уничтожить наши желудки. В обеденном меню гусиная печень с жареным инжиром, куриный рулет с эстрагоном и мандариновый мусс.

Обед, как и накануне, затягивается до позднего вечера за чрезвычайно оживленной беседой в кругу семьи — я к такому совсем не привыкла. Элен говорит о завтрашнем дне, в планах подготовка к балу и поход в лес за самой лучшей рождественской елкой; Мэдди уплетает за четверых и вяло отмахивается от подколов братьев, а Людо ее защищает. Короче, у всех улыбки на лицах, и я, раскрепостившись, чувствую себя полностью в своей тарелке.

Давид с Донованом и на сей раз не перекидываются ни словечком, если не считать пары-тройки весьма обидных подколов. У такой неприязни явно должно быть какое-то объяснение, кроме того факта, что они братья.

Но, по правде говоря, я не успеваю долго поразмышлять над этим, потому что Элен, едва убрав тарелки после ужина, предлагает поиграть в настольные игры. Кажется, никто не удивлен, и из этого я заключаю, что речь снова о традиционных развлечениях семейства в канун Рождества.

Я не фанатка настольных игр. И честно говоря, причина проста — я ненавижу проигрывать. В мои тридцать с хвостиком я такой же скверный игрок, каким была и в пять лет, когда бабушке приходилось идти на стратегическое самопожертвование и позволять мне победить, только бы потом часами не любоваться на мою недовольную мордаху. И теперь мне самой страшновато представлять, как я буду играть со своим ребенком — придется сделать вид, будто я забыла хорошие карты в игре «Мемори».

А в программе нынешнего вечера — «Рисовалки». Поскольку мои способности к рисованию слабее, чем курица лапой, то я жду самого худшего. Наскоро формируются команды: Элен с Валери, Мэдди с Людо, а раз остается непарное количество игроков, то Давид, Донован и я формируем команду из троих участников.

Мэдди снова благодарит меня за то, что я приехала к ним, — в этом году она наконец-то играет в одной команде с любимым мужем. Нетрудно догадаться, что до этого из-за неприязни братьев друг к другу она была вынуждена выбирать в пару кого-нибудь из них двоих, из опасения, как бы они не стали саботировать игру и не испортили вечер.

Предположив, что мы еще можем проголодаться, Элен расставила на маленьком столике в гостиной домашнее печенье и шоколадные конфеты. За неимением места в желудке я удовольствовалась только одной печенюшкой — ну ладно, парочкой! — и тремя шоколадными конфетками.

По жеребьевке начинать игру выпало нашей команде, и мы выбрали Давида первым рисовальщиком. Я сразу почуяла: нас ждет выигрыш. Давид вытаскивает карту, и как только он заносит ручку над листом бумаги, уже закрепленным на деревянном мини-мольберте, я начинаю выступать с предположениями:

— Человечек? Пожарник? Огонь? Дровосек? Серийный убийца? Тот, кто готовится добыть огонь?

По-видимому, тут не привыкли к такому серьезному отношению к игре, когда простое угадывание в «Рисовалках» такое пылкое, будто на кону жизнь, — вокруг громкий хохот. А песок в перевернутых часах все убывает! Я не отвлекаюсь на них. Все-таки начало партии, расслабляться нельзя ни в коем случае!

— Давай же, Давид! Продолжай! Не так много времени у тебя! Рука? Человек, а у него рука? Человек, который стоил три миллиарда? Взять ребенка за руку?

Полусмеясь, полураздражаясь, Давид пытается подсказать нам правильный ответ, стуча ручкой по руке нарисованного им человечка и потом отводя от нее к голове длинные линии.

— Это он что, блюет? — пытается догадаться Донован, отчего его брат немедленно хмурит брови.

Проходит еще несколько секунд.

— Он что-то выбрасывает? Это человек, который выплевывает воду? Или слюну?

Возбужденная молчаливой поддержкой Давида, я подскакиваю как на иголках.

— Человек-паук? — выпаливаю я одновременно с гонгом, возвещающим о падении последней песчинки в песочных часах.

— Да, точно! — поздравляет меня Давид. — Человек-паук!

Переполненная счастьем от победы в первой партии, я поворачиваюсь к Доновану и выставляю вперед ладошку, чтобы он хлопнул по ней своей — что он и делает, а потом крепко прижимает меня к себе в дружеском объятии. Объятие короткое, но его хватает, чтобы застигнуть меня врасплох. Когда я протягиваю руку Давиду, тот потерянно смотрит куда-то в стенку, но овладевает собой и вот уже улыбается мне.

— Человек, который выплевывает слюну? — подшучивает он. — Ты не могла бы объяснить, где поднабралась таких странных выражений?

Затем настает черед Мэдди и Людо, и тут уж хватает десяти секунд, чтобы угадать, что речь идет об иллюстрации поговорки «голодный как волк». Я уже готова возмутиться — задание слишком простое. К тому же они уже несколько лет муж и жена, знают друг друга вдоль и поперек, а это дает им серьезную фору. А я с Давидом общаюсь — и то это уж слишком громко сказано — не больше трех дней, а с Донованом и вовсе не больше трех часов! В таких обстоятельствах нужно сделать какие-нибудь послабления, а?

Я уж было приготовилась попросить изменить правила игры, как снова наступил наш черед, после того как Элен не смогла угадать фильм «Пролетая над гнездом кукушки» — птицы оказались уж слишком реалистичными в рисунке Валери.

На сей раз название фильма загадывает Донован. Он вытаскивает карту и, присев на корточки, протягивает к листу бумаги руку с карандашом, а Мэдди в это время переворачивает песочные часы.

— Кот? Лошадь? Собака? Корона? Стул? Собака на стуле? Так это стул? Кресло? Трон! Ах, я знаю, — воплю я точно одержимая. — Это король-лев!

— Ах, все-таки догадалась! Больше не путай моего льва с лошадью! Если провалишься еще раз, я усомнюсь в твоих способностях различать животных.

Теперь уже Донован, снова усаживаясь на диван, протягивает мне ладонь, и мы радуемся нашему второму баллу.

А Давид ни слова не выдавил.

Партия продолжается еще около часа — команды показывают рисунок за рисунком, звучит безумный хохот. Мы пытаемся всячески помочь Мэдди, которая безуспешно старается подсказать Людовику название фильма «Основной инстинкт» — она нарисовала женщину без трусиков, сидящую на стуле. Отсутствие нижнего белья должны были символизировать густые леса Амазонки между ног.

Наш последний балл — и мы с их командой на равных, а это значит, что если выиграем еще один раунд, то победим во всей игре. Моя очередь рисовать, и тут мне становится не по себе. Победа зависит только от моих жалких творческих способностей и от неукротимой энергии товарищей по команде — от них требуется угадать, что скрывают эти жуткие каракули. Но если на Донована я могу рассчитывать, то с Давидом все иначе — его, кажется, совсем не волнует, одержит ли победу наше трио.

Трясущимися от напряжения руками я вытаскиваю карту. На ней написано: «Нос течет».

Едва успевают перевернуть песочные часы, как я бросаюсь к бумаге. Донован явно привык к моим карандашным линиям — совсем немного времени ему понадобилось, чтобы угадать, о каком выражении речь, хотя сперва и выдал мне предельно обидное: «Это что, Ниагарский водопад?»

— Ха-а-а-а-а-а-а-а, мы выиграли! Мы выиграли! — кричу я, бросаясь Доновану на шею. — Мы самые лучшие!

— Браво, браво, — поздравляет нас Мэдди, — да ты прекрасно играешь!

Под конец вечера Элен и Валери предлагают попкорн и чай их собственного приготовления с мандаринами и корицей. Отказывается только Давид — он предпочел пойти спать. Но никто и не ожидал, что он обрадуется выигрышу в «Рисовалке»!

Через полчаса, тихонько открывая дверь спальни, я ожидаю увидеть, что он давно спит глубоким сном. Но не тут-то было. Он неподвижно стоит лицом к окну, засунув руки в карманы. Стоит мне только закрыть за собой дверь, как он тут же оборачивается ко мне — лицо напряженное, губы поджаты.

— Он тебе нравится?

— Чего?

— Донован тебе нравится?

— Нравится ли он мне? Не знаю, он симпатичный, я бы даже сказала — красивый мужчина, но на этом все. С чего такой вопрос? Опять хочешь меня разыграть? Ты что, ревнуешь? — спрашиваю я весело.

— Разыграть, говоришь, хочу? Угу, просто мечтаю. Ты проводишь полвечера в объятиях моего брата и думаешь, что я тебя разыгрываю?

— Я, наверное, чего-то не понимаю: мы только что провели приятный вечер с твоей семьей, смеялись и играли, как и хотела твоя мать. Так в чем проблема-то?

— Проблема? Проблема в том, что тебя должны считать моей девушкой! А впечатление такое, что ты вот-вот потрахаешься с моим братом…

— Я не позволю тебе…

— Я тебя не заставлял, — перебивает он. — Это ты угодила в неловкую ситуацию и просила о помощи, умоляла меня, чтобы я дал тебе шанс сделать для меня что-нибудь. И в итоге сейчас именно я выставлен посмешищем перед матерью и сестрой. А Донован… вот уж кто, должно быть, ликует, знаешь, уже в который раз… Помнишь, что сказала мне недавно? «Обещание есть обещание». Если ты привыкла вот так держать свое слово, то дверь вон там. И повторяю: я не нуждаюсь в тебе, это ты просила меня о помощи.

Считая разговор оконченным, он уходит в ванную комнату, запирая дверь с той стороны на два оборота. Меня так изумила его ярость, что мысль пойти за ним или хоть что-то возразить не приходит в голову.

Да что же я, скажите на милость, сделала такого, чтобы прямо сейчас паковать чемоданы и уматывать? К тому же Давид прав — это он нужен мне. Мне нельзя уезжать, мне нужно стереть это проклятое видео.

А раз уж он, кажется, решил лишить меня ванной, то я быстренько раздеваюсь, с той же скоростью влезаю в пижаму, а потом ложусь и выключаю свет, не желая сознаваться себе, что при мысли о неминуемом отъезде в моей душе пробуждается какая-то грустная нотка.