Какие планы на Рождество?

Глава 23

Праздничный зал Санта-Две-Ёлки уже полон под завязку, когда наконец появляемся мы. У всех нас в руках по картонной коробке с гирляндами из попкорна. Нагрузили коробкой даже Мэдди, несмотря на ее внушительное пузо.

А вот Элен несет плетеную корзину. В ней — ее драгоценное печенье, и она торопится занять свое место за столом для участвующих в конкурсе, пока печеньки еще не зачерствели. Многие конкуренты уже стоят у своих шедевров. Тут печенья любых форм и всех цветов. Я скептически поглядываю на зеленеющее нечто, представленное его создателем под названием «Растакукис».

Осматриваясь, пытаюсь понять, где же этот пресловутый Жильбер, и наконец замечаю его — он поглощен беседой с дамой, в которой я по характерному кудахтанью угадываю эту самую Мирей. Жильбер — тщедушный долговязый, почти лысый мужик, в очках с тройным увеличением, зато голос у него проникновенный и чувственный. Никогда не стоит недооценивать потенциал красивого голоса в деле обольщения!

Рядом со столом для участников конкурса сидят трое в фиолетовых одеждах с оторочкой вокруг шеи из искусственного белого меха, да еще и в странных шапочках. Каждый держит в руке металлический шланг с круглым отверстием на конце — в него продевают гирлянды с попкорном.

— А это кто такие? — спрашиваю у Мэдди — она держится поближе ко мне.

— Это президиум братства попкорновых гирлянд.

— Ты серьезно? Так оно существует? Я-то думала, Давид шутил, когда говорил о нем.

— Какие уж тут шутки — это как братство ветчины в Байонне или братство пирога на вертеле. С гирляндами из попкорна все строго — их диаметр должен отвечать точным критериям.

— А если вдруг не отвечает?

— Тогда их сразу же съедают, и они уже не могут претендовать на то, что ими украсят бал эльфов. А быть сожранной сразу — это, знаешь ли, для гирлянды попкорна своего рода позор…

Я уже готова от души расхохотаться, но сдерживаюсь — настолько серьезный вид у Мэдди.

— Да-да, разумеется, я понимаю. И как стать членом такого братства? — спрашиваю, тоже изо всех сил пытаясь сохранять серьезность.

— Это преемственность поколений. Членство передается от отца к сыну.

— Привет из будущего! — восклицаю я, уже не в силах терпеть.

— Я отдала бы все на свете, лишь бы родиться мальчиком и войти в это братство.

Растерявшись, я в упор смотрю на Мэдди, и та вдруг весело хохочет.

— Видела б ты сейчас свое лицо! Прости, но искушение было слишком велико. А если серьезно, ты и вправду способна представить меня в той компании старых подагриков в фиолетовых одеждах?

— Признаюсь, я уже за тебя испугалась. А передается и правда от отца к сыну?

— Да, действительно так. Но если деревня хочет сохранить это братство, единственное в своем роде, то правила пора менять. Эта троица, посмотри-ка на нее, — у каждого из них только по одной дочери. Так что оно скоро случится — пришествие женщины в мир попкорновых гирлянд! Все это не сподвигло тебя пойти съесть кусок пирога с пеканом? Вон там есть киоск. Я умираю с голоду.

— И это после всего печенья, которое твоя мать заставила нас съесть?

— С тех пор прошел как минимум час, и тот, кто сейчас у меня в утробе сучит ножками, их уже переварил. Клянусь тебе, этот малыш хуже людоеда, даже думаю, не начать ли мне ставить себе капельницу с глюкозой. А каштаны в сахаре — ты их любишь? Я вот порву любого за каштаны в сахаре, — говорит она, уже утаскивая меня к столу, уставленному рождественскими пирожными и другими лакомствами.

Там мы встречаем Донована — он занят оживленной беседой с женщиной, рядом с которой маленькая девочка.

— Как дела, Крис? — приветствует ее Мэдди. — Привет, Эмми. Как ты выросла, крошка моя!

— А глянь-ка, я в новеньких сапозках, — гордо отвечает малышка, поднимая ножку в красных лакированных сапожках. — А посему у тебя такой зывот? Ты съела много картофки?

— Мне пришлось бы съесть много-много-много, чтобы у меня вырос такой живот. Нет, это у меня внутри малыш.

— А мозно мне на него посмотлеть? — спрашивает Эмми, подбегая к Мэдди и поднимая подол ее широкого платья.

— А он сейчас прячется. Ты не сможешь его увидеть. Но я тебе обещаю: как только он появится, мы с ним придем тебя навестить.

— Плекласно! Мама, мозно я поиглаю с моей подлугой Зоэ?

— Иди, крошка моя. Только не выходи из зала.

Мы провожаем взглядом убегающую Эмми, потом Мэдди нас знакомит.

— Крис, представляю тебе Полину, девушку Давида. Полина, а это Крис. Мы с ней подруги с детства. И еще она — жена Бенджи, которого ты уже видела сегодня утром.

Мне кажется, что я уже слышала имена Крис и Эмми. Остается лишь надеяться, что ее муж не раскрыл ей мой настоящий статус.

— Девушка? — спрашивает Крис, целуя меня в щечку. — Давид скрыл от нас! Очень рада с тобой познакомиться.

С облегчением понимаю, что она явно ни о чем не догадывается.

— О да. Он и нам ничего не рассказал, — вмешивается Донован. — Это был рождественский сюрприз. А, что там говорить, думаю, я и сам на его месте сделал бы так же — из опасения, как бы ее кто-нибудь другой не украл.

Жду, что на этом выпаде он улыбнется — но нет, он как нельзя более серьезен. А вот девушки не замечают в этом ничего, кроме легкой игривой шутки, и прыскают со смеху.

— Донован, ну ты просто душка! Сколько тебе лет — пора бы понять, что это уже не работает, — насмешливо подкалывает Мэдди.

— Известны случаи, когда это сработало, и даже очень классно, — парирует он с широкой улыбкой. — На этой ноте я оставляю вас, дорогие дамы, мне пора идти на утверждение моих гирлянд.

— Ох уж этот Донован, — вздыхает несколько секунд спустя Крис, — никогда не изменится. Что ж, мой черед вас оставить, пойду искать дочь, а не то она съест все печенье, приготовленное для конкурса. Надеюсь, в этом году твоей матери наконец удастся его выиграть. Кажется, между Жильбером и Мирей пробежал холодок… Ты, главное, сообщи мне самую важную новость, когда родится твой ребенок.

Она умолкает, чтоб помахать рукой кому-то в толпе, потом продолжает:

— Очень рада познакомиться с тобой, Полина. Знаю, что на первых порах Давид может показаться немного холодным, но на самом деле это парень что надо.

Парень что надо. Она права. Вот поэтому сегодня утром я и раскрыла всю правду Бенжамену, ибо все это мошенничество начинает действовать мне на нервы. Уже думаю, не вывести ли из заблуждения и ее тоже — теперь, когда Донован исчез из поля зрения, — но она уже ушла искать дочку.

— А Лизу ты знала?

Немного попозже мы с Мэдди уже сидим на краю сцены, и она жадно дожевывает третий кусок торта с пеканом.

— Лизу? Сестру Бенджи? — переспрашивает она с набитым ртом. — Знала ее, да. Они много лет были неразлучны с Давидом и Донованом, как три мушкетера. Она переехала жить в Австралию, но уже сколько времени прошло. Ты почему спросила?

— Из чистого любопытства… Сегодня днем Давид мне про нее рассказывал. Это ж чертовски далеко отсюда — Австралия!

— Да уж, точно. Получила степень бакалавра и укатила учиться дальше. Почти сразу после разрыва с Донованом. Они не очень-то красиво расстались. И я всегда думала, что это и было одной из причин ее отъезда.

— Думаешь, Давид был в нее влюблен?

— Давид? Нет. Хотя, по правде говоря, не знаю. Он никогда не был болтлив на эти темы. Собственно, поэтому я сразу и поняла, что ты ему не девушка, как только вы приехали, — он был уж слишком спокойный. Давид и Лиза были лучшими друзьями. Это точно. Но в глаза так и бросалось, что она без ума от Донована. Не пойму, как Давид мог этого не заметить. Разве что если он… Так говоришь, он ее любил? Что ж, это бы многое объяснило.

— Вчера вечером Донован признался мне, что всю жизнь только и слышит, насколько же он глупее Давида. Так, может быть, он знал, что Давид втрескался в Лизу, и воспользовался этим, отбив ее для себя.

— Ну что я за сестра! Полное ничтожество, — поразмыслив несколько секунд, восклицает Мэдди. — Безусловно, ты права. Но все это было много лет назад, и уже давно пора бы обоим подумать о чем-нибудь другом.

— Кажется, обида укоренилась и с той и с другой стороны.

— Да ведь это просто смешно. Еще не знаю, как мне в этом поучаствовать, но можешь смело на меня рассчитывать — я заставлю их обо всем рассказать. А между вами-то вроде лед начал таять? Он тебя повез кататься в собачьей упряжке — это самое романтичное развлечение, какое тут только есть…

— Он просто хотел извиниться за спуск на санях. Ничего такого. Через три дня у каждого опять будет своя жизнь.

— Ну, если я пень с глазами, то и ты тогда ненамного лучше, если хочешь знать. Ты ему нравишься. Это очевидно.

— Кажется, я слышу свою подружку Жозефину. Если я здесь, то лишь потому, что умоляла его помочь мне.

— А посмотри-ка мне в глаза и поклянись головой Гринча, что ты не втюрилась в моего брата?

— …

— Ну вот, так я и знала! — восклицает Мэдди куда-то в небеса. — Это мне уже нравится.

— Что это тебя вдруг так осчастливило, сестренка? — спрашивает Давид, подсаживаясь к нам.

Взглядом я умоляю ее ничего не говорить.

— Даже не знаю, как тебе сказать… только что с удовольствием покакала. Знаешь, при беременности бывают такие запоры!

У меня изо рта едва не выпал на пол кусок пирога.

— И… от этого такая радость?

— Уж поверь, будь ты на моем месте, понял бы.

Как этой женщине удается всегда сохранять серьезный вид — это поистине тайна. Они бы прекрасно спелись с Жозефиной. Жаль, что у них не будет возможности познакомиться.

— Верю тебе на слово… Да, а вот как раз, — спохватывается Давид, — начинают объявлять итоги конкурса печенья.

— Надо как-то приготовиться, чтобы утешить маму. Как меня бесит, что она все еще питает надежды. Все победители известны заранее.

— А может быть, в этом году нас ожидает сюрприз?

— Да прям уж! Эта Мирей ни за что не откажется от своей ежегодной порции секса.

Звякает колокольчик, и в мгновение ока в зале наступает тишина. Все взоры устремлены на стол с разложенными печеньками, к нему с торжественным видом приближается Мирей. Элен с доверчивым лицом стоит у своих «Коко-кукисов». Пусть это покажется странным, но хоть я и знаю ее всего пару дней, мне тоже неловко оттого, что ее снова ожидает провал.

Давид оборачивается ко мне, и по его лицу пробегает лукавая усмешка.

— Гхм, гхм, — Мирей начинает с того, что прочищает горло. — В этом году мы собрались отметить восьмидесятую годовщину конкурса печенья в Санта-Две-Ёлки. Как вам известно, это величайшее событие для нашей деревни, и я благодарю всех, кто принимал участие в соревновании, как и всех тех, кто отведал разнообразные варианты печенья. Премия за кулинарные инновации присуждается… Эльвире за ее «Растакукис»! Потреблять рекомендуется, конечно, в умеренных количествах!

Присутствующие вовсю аплодируют. Эльвира, молодая женщина — ей не больше тридцати, — подходит, покачиваясь на высоких зеленых каблуках. Она явно потребляла свои печеньки в неумеренных количествах.

— Поощрительный приз жюри, — продолжает Мирей, — присуждается Жаннетте за ее «Кукинозавры» с тыквенными семечками!

Пока восьмидесятилетняя бабулечка, гордо выставив напоказ красную кожаную куртку «Перфекто» с вышитым на спине Санта-Клаусом, взгромождается на сцену за признанием своих заслуг, я чувствую, как накаляется обстановка: несомненно, близок торжественный момент объявления главного лауреата. Сердце сжимается — мне обидно за мать Давида.

— Первая премия конкурса присуждается… (барабанный бой) — Элен за ее «Коко-кукисы».

Ошеломление среди гостей.

— Чего-чего? — удивляется Мэдди как-то уж слишком громко.

— Повторяю, — снова начинает Мирей ввиду отсутствия аплодисментов. — Первое место — Элен за ее «Коко-кукисы».

Давид захлопал первым, а за ним и все остальные. Элен просто лучится от гордости.

— Невероятно! — восклицает Мэдди. — Мама восторжествовала над Жильбером и его пенисом. Так тому и быть!

Теперь на лице Давида самая искренняя улыбка. Тут без него не обошлось. Я в этом уверена. Неужто он осуществил свой план и… переспал с Мирей?

Элен, донельзя гордая тем, что выиграла-таки соревнование, размахивает призом — тарелкой в форме печеньки и чеком на астрономическую сумму — аж целых двадцать евро. Мэдди аплодирует от всей души. Странно, но счастлив, кажется, даже Жильбер.

Из колонок льется начало рождественской песни, Мирей с Элен спускаются со сцены, и весь зал запевает хором:

Сегодня мы поздно укладываемся спать. Я не могла упустить случая спросить Давида о загадочной победе его матери, но решила дождаться, пока мы останемся наедине, чтобы окончательно добиться от него ясности в этом вопросе.

Сняв макияж и подготовившись ко сну, я возвращаюсь в спальню. Он лежит в постели с новым романом. Я чувствую себя немножечко виноватой за тот спойлер в прошлый раз, но ведь он сам нарвался. Сейчас такой опасности нет — роман, выбранный им из семейной библиотеки, я не читала.

— Не боишься замерзнуть? — спрашивает он, не отрываясь от чтения, когда я юркаю под теплое одеяло.

— Нет, с чего бы? — удивляюсь я, осматривая себя в фиолетовой коротенькой ночной рубашке — Жозефина убедила меня взять ее с собой, и вот, случайно раскопав ее на дне чемодана, я в ванной облачилась именно в нее, решив сегодня спать в ней.

— Ничего, ничего. А что случилось со вчерашней пижамой, которая напоминает комбинезон Бумазея?

— А-а… она вся грязная… и как раз из-за Бумазея, между прочим! Он своими испачканными в земле лапами на меня несколько раз напрыгнул.

— Бумазей, конечно. Есть на кого свалить…

Он продолжает читать, но я догадываюсь, что так Давид прячет улыбку.

— Так почему же твоя мать все-таки выиграла конкурс?

— Невероятно, правда? Кто бы мог подумать!

— Уж точно никто из твоей семьи, и тем более сама Элен.

— Ну что ж, хорошо все то, что хорошо кончается.

Не в силах больше сдерживаться, я ловко вырываю книгу у него из рук.

— Что ты сделал?

— Не понимаю, о чем ты. Сама ведь пробовала печенье моей матери — оно на голову выше всех остальных.

— Если хочешь знать мое мнение, ее печеньки ничуть не лучше других… Признавайся, ты переспал с Мирей?

Давид смотрит на меня удивленно и вдруг смеется от души.

— Мирей и впрямь женщина обаятельная, но ведь ей за шестьдесят.

— Я знаю, что без тебя не обошлось, и нечего отнекиваться! Не отстану, пока не скажешь, как тебе это удалось. А этот роман, который ты начал читать, — я и его уже читала и сейчас могу сказать, кто там убийца.

— Только посмей…

— Осторожнее. Сам вспомни, я готова на все.

— Эх. Хорошо бы помучить тебя еще немного, но уж очень этот роман многообещающий. Так что лучше признаюсь во всем. Да, без меня не обошлось. Но не так, как ты думаешь.

— Ты убедил Мирей отказаться от ночи безумного секса?

— Наоборот. Скажем так, я убедил Жильбера пойти с ней на мировую. Если хочешь знать мое мнение, они влюблены друг в друга и благодаря моему скромному вмешательству, быть может, наконец признаются в этом.

— Блестяще. Ох, так намного лучше, а то я как представила тебя и Мирей… Слушай, а давай поговорим о влюбленных, которые не смеют признаться друг другу в чувствах.

— Это ты о ком? Ты тоже хочешь мне в чем-нибудь признаться? Откуда такая ночнушечка?

— Чего? Да нет же. Я о твоей матери… и Этьене, хозяине елочного питомника.

— Этьене?

— Да, Этьене. Ты, наверное, не слишком внимательно наблюдал за ними сегодня утром, когда мы приехали выбирать елку. Они нравятся друг другу, это очевидно.

— Сомневаюсь. Мать все еще ждет возвращения отца, хоть и много воды утекло с тех пор, как он уехал. Все еще надеется, что он бросит свою двадцатилетнюю кошечку.

— А утром я видела совсем другую женщину, которая с благодарностью принимает знаки внимания от мужчины.

— Если честно, будь это так, я бы первым за нее порадовался. Этьен мужик хороший. Ну, теперь я могу наконец взять свою книгу?

Отдаю ему томик и берусь за свой.

— А ночнушка твоя и правда прелесть, — несколько минут спустя говорит он, не отрываясь от романа.