Какие планы на Рождество?

Глава 32

Давид уехал, и вот я выхожу к Мэдди — она так и лежит на диване в ночной рубашке.

— Ты уговорила его поехать поговорить с Донованом?

— Да. Так не может дальше продолжаться. Пусть вывалят друг другу все, что накипело за эти годы.

— Ты и правда добрая девушка. Я очень рада за тебя и Давида, — и она снова кривится.

— По твоему лицу этого никак не скажешь, — говорю я в шутку.

— Да боль в спине никак не проходит. Она у меня какими-то приступами — то есть, то нет. Это уже выше моих сил…

— Приступами — то есть, то нет? Ой, Мэдди… А не схватки ли это? — беспокоюсь я уже всерьез.

— Схватки? Да нет, еще слишком рано. Мне рожать только пятого января… Нет, нужно просто переменить позу. Или подвигаться — мне, наверное, мышцы судорогой свело.

Она приподнимается, и тут мы обе, застыв, смотрим на одно и то же. Под Мэдди — лужа воды, жидкость медленно стекает по ее ногам. Тут у нее вырывается такой пронзительный вопль, что задремавший у меня на коленях Бумазей в ужасе закрывает лапами глаза.

— Кажется, у меня только что отошли воды… Или Гринч все-таки разорвал мне мочевой пузырь, прыгая на нем.

И она снова громко кричит.

— У тебя отошли воды, а Гринч, скорее всего, появится на свет сейчас, в самое Рождество. Какая ирония, ты не находишь?

Пытаюсь изобразить веселый смех, но Мэдди отвечает мне гримасой боли. Шутки явно придется отложить на потом.

— Я предупрежу Людо, пусть возвращается из булочной и отвезет тебя в роддом. Говори номер его телефона.

— Дорога из деревни займет как минимум двадцать минут, разумнее поехать ему навстречу, чтобы выиграть время. Отправь ему сообщение с предупреждением, что мы уже выезжаем.

— Навстречу? Но как? Машин больше нет.

Меня как-то не волновал этот вопрос, ведь у меня все равно нет прав. Но что-то не хочется сейчас говорить Маделине об этом. Не уверена, что эта информация сейчас кстати.

— Можем взять сани с мотором. Одни стоят в гараже, остались от моего отца.

Решительной походкой, хотя и на каждом шагу оступаясь из-за отходящих вод и схваток, Мэдди идет прямо ко входу, по дороге хватая теплый пуховик, напяливая его кое-как, и сует ноги в меховые сапоги — они явно ей слишком велики.

— А ты переодеться не хочешь?

— Как будто мне сейчас есть дело до того, как я одета!

Снова схватка — и она сгибается пополам.

— Ты права — плевать, что ты в ночной рубашке и можешь до смерти замерзнуть.

Я раздвигаю ворота гаража, и вот мы, с трудом поддерживая друг друга, входим внутрь, где действительно стоят моторные сани. Хотя я бы сказала, что это больше похоже на какое-то гигантское чудовище.

Мэдди берет с этажерки шлем и в промежутке между схватками устраивается верхом на заднем пассажирском сиденье.

Не сейчас ли самый удобный момент сказать, что у меня не только нет прав, но я еще и ни разу не управляла хоть какой-нибудь штуковиной с мотором? Даже машинкой для стрижки волос…

Вся на нервах, я нахлобучиваю на голову шлем и тоже усаживаюсь верхом на чудовище.

— Трога-а-а-а-а-а-ай! — орет Мэдди, вдруг так вцепившись мне в бок, что, кажется, сейчас сломает мне пару ребер.

Я кладу руки на переключатели. А если я слишком разгонюсь? Перед взором вырисовывается истинно апокалиптическая сцена: Мэдди в ночной рубашке сваливается с сиденья, ноги задираются выше огромного живота, а я так и застыла, изо всех сил выжимая максимум скорости, мотосани несутся в бешеной гонке… Нет, это очень, очень скверная идея.

— Мэдди… Я должна тебе кое в чем признаться…

— Уже не тро-о-о-о-о-о-ога-а-а-а-а-ай!

— Что? Не поняла тебя!

— Слишком поздно. Гринч приезжа-а-а-а-а-ет! — вопит она мне прямо в ухо.

— Как это — приезжает?

— Он приезжа-а-а-а-ет, а я рожаю! — стонет она.

— Но… А ты не могла бы его хоть как-нибудь задержать?

— Нет, не могу-у-у-у-у-у. Ах! черт, как мне больно! Он зубами кусает мне бок! Это невыносимо!

Я помогаю Мэдди слезть с мотосаней и подставляю ей плечо. Возвращение в дом занимает вдвое больше времени, чем путь туда, и — ох, прощайте еще два или даже три моих ребра. С другой стороны, кому вообще нужны эти ребра?

Войдя в дом, Мэдди сразу идет в комнату, прижимая руку между ног, и валится на диван.

— Мне больно, больно, бо-о-о-ольно-о-о-о-о-о!

А мне страшно, страшно, стра-а-а-а-а-ашно! А никому, видать, до этого нет никакого дела!

— Мне надо тужиться!!!

— Нет же! Ты бы лучше попыталась сжать ноги, а? О боже! Я вижу его голову. Сейчас вылезет голова!!!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ай!!!!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ах!!! Господи боже! Появилась головка.

— Ради всех святых, скажи, он не зеленый?

— Нет, не зеленый. И никакой шерсти на нем нет.

Вытянув руки, я принимаю малютку — его рождение состоялось.

Мэдди стонет.

Я плачу.

Младенец орет.

Родившийся двадцать пятого декабря Гринч в итоге оказался Гринчеттой.