Ровно в пять часов вечера Жозефина и Эрве звонят в дверь. Такая пунктуальность меня поражает.
Сама я вечно всюду опаздываю, даже если и наручные, и настенные часы на целых пять минут спешат. Проблема — и я хорошо ее понимаю — в том, что когда я смотрю на часы, то говорю себе, что времени еще полно. И вдруг — хоп! — минуты стремительно утекают, и мне приходится опрометью надевать ботинки, одновременно откусывая от бутерброда, который я держу в одной руке, и причесываясь другой. Уж не помню, сколько раз я кусала расческу и вытаскивала из волос вишневое варенье.
Приходится признать — я из тех, кто приходит последним или опаздывает к началу фильма. Кое-кто скажет, что в этом и есть мое обаяние. А вот мать без устали повторяет мне еще с моих пятнадцати лет, что я опоздаю даже на собственные похороны. Что, скажем честно, меня не очень-то волнует: уж если придется умирать, так подождут сколько надо.
Открываю дверь и окидываю взглядом коридор — убедиться, что никто не видел, как они вошли. С самого утра, как только встала с постели, я чувствую себя тайным агентом, наделенным миссией похитить сокровища Короны.
— Это ты чего? — интересуется Жозефина.
— Проверяю, нет ли за вами «хвоста». Иначе испоганим всю операцию.
Подруга разражается хохотом, в очередной раз демонстрируя мне, до чего серьезно она относится к миссии «Спасти честь Полины». Можно подумать, я не догадалась.
— А я и есть Эрве, — представляется Эрве, протягивая Жозефине руку.
— Тот самый Эрве?
— Да, именно! — Я вся вспыхиваю.
— Какая прелесть, — она просто воркует.
Эй, стоп, он ей нравится, что ли? Похоже, да. А все этот секс у стенки. На миг я жалею, что не пригласила еще и Эстеллу, но у Эстеллы отношения с обманом такие же, как у Дональда Трампа с культурой: радикальная оппозиция.
Эрве уже весь расплылся в улыбке.
— Ладно-ладно. Садитесь, я вкратце изложу вам план. Жозефина…
— Здесь! — восклицает моя подруга, поднимая руку.
— Жо, все это всерьез! От того, что случится в ближайшие минуты, зависит моя жизнь. Ну, жизнь, может, и нет, но сама знаешь… Итак, ты выманиваешь Давида из его закуточка и уводишь как можно дальше, чтобы мы с Эрве могли проникнуть к нему и стереть эти записи.
— Выманить его. Увести. Есть, шеф! Подумать только, мои родители считали, что их деньги за мои занятия на курсах Флоран[5] были потрачены впустую! Вот жаль, что их здесь нет, а то полюбовались бы на мою первую главную роль.
— Ты ходила на курсы Флоран? — Я удивлена. — Ты никогда мне не говорила.
— Ого! Да. Да вы еще столько обо мне не знаете! Скоро тебе откроется все величие моего таланта, и надеюсь, ты сможешь оценить его по достоинству.
— Да, поняла. И все-таки смотри не переигрывай. Он не должен ничего заподозрить, — говорю я ей, испытывая небольшое облегчение. — Не заставляй меня пожалеть, что я не привлекла к операции Эстеллу.
Еще через пятнадцать минут, когда каждый уже получил задание, мы крадемся гуськом по стеночке в тот коридор, в конце которого закуток.
— У тебя все о’кей, Жозефина? — шепчу я. — Главное, не забудь — уведи его как можно дальше отсюда. Я не знаю, сколько нам потребуется времени, чтобы вскрыть замок.
Да, с утра я посмотрела кучу роликов на Ютьюбе, но я не уверена, что смогу сразу нащупать нужную пружину в замке своей заколкой для волос.
Жозефина сложила руки на груди, закрыла глаза и теперь пытается успокоиться с помощью дыхательных упражнений.
— С ума сошла, что ли? Замечу, что есть маленькая неувязочка — любой может заехать сюда в любой момент, и весь план полетит к чертям!
— Давай ты не будешь портить мне настрой? Я должна вжиться в роль. Хорошая актриса всегда готовится перед тем, как выйти на сцену.
Бог ты мой, да я пробудила в ней Сару Бернар или кого-то вроде нее…
А вот Эрве все норовит спрятаться за моей спиной, бледный как полотно, не говоря ни слова. И это называется команда! Но вот наконец Жозефина бросается в коридор и готовится произнести реплику номер один, а значит, alea jacta est — то есть жребий брошен.
Оказавшись у двери Давида, она вдруг отшатывается от нее с воплем, от которого едва не вылетают все стекла.
— Ай-й-й-й-й-й! Сюда, ко мне, помогите! — орет она, падая и трепыхаясь.
Я слышу, как дверь открывается, немного выглядываю из укрытия. Ну конечно, это Давид, охранник.
— Мне больно, как же больно! — надрывается Жозефина, словно Лара Фабиан перед микрофоном. — Отвезите меня в больницу! Я ног не чувствую! Наверняка я уже парализована!
А ведь знала же я, что привлечь Жозефину — плохая идея. Предел ее нервной системы — разок сыграть в «Уно»!
— Дышите глубоко, — приказывает ей Давид, — и объясните мне, что с вами произошло.
— Знаете, иду я, значит, по вашему коридору, навестив сперва мою двоюродную прабабушку, и вдруг чувствую — моя нога ни с того ни с сего сама пошла назад! Вот так вот, — объясняет Жозефина, сопровождая рассказ не поддающимися описанию жестами.
— Ваша нога сама пошла назад? Вы в этом уверены?
— Ну разумеется, уверена. Я же была здесь и могу это подтвердить.
— Гм.
— Как это «гм»? Хотите сказать, вы лучше меня знаете? — негодует она, оскорбленная тем, что правдивость ее падения можно подвергнуть сомнению. Как, впрочем, и ее актерские способности.
«Эх, Жозефина, Жозефина. План же! Придерживайся плана, — пытаюсь я передать ей мысленно. — Сейчас ты от него отошла…»
— Дело в том, что если уж ваша нога смогла сама шагнуть назад, как вы говорите, то, значит, она всегда так и ходила. Однако ноги не слишком любят ходить назад. А ну-ка, дайте я взгляну…
— Хотите сказать, вы умеете оказывать первую помощь?
— В казарме у себя в деревне я много лет служил пожарным-добровольцем. Так что давайте-давайте. Показывайте.
И вот я наблюдаю, как Давид хватает ногу Жозефины и принимается ее ощупывать.
— Сдается мне, перелома нет, — заключает он, — а ну-ка, попробуйте выпрямить ее, поглядим.
«Придумай же что-нибудь, Жозефина, ну хоть что-нибудь», — умоляю я ее мысленно.
— У меня голова кружится, — вдруг заявляет она. — Меня сейчас вырвет. Да, думаю, вот прямо сейчас. Должно быть, падая, я получила сотрясение.
— Сотрясение?
— Да. Теперь я точно вспомнила — моя голова стукнулась о пол. Меня нужно отвезти в больницу и обследовать. Уж кто-кто, а пожарный это понимает. Правда же?
— В случае подтвержденной черепно-мозговой травмы…
— По-вашему, я мифоманка, а? Если я сильно ударилась, у меня может случиться кровоизлияние в мозг, мы попросту теряем драгоценное время!
Она это серьезно? Или это я слишком серьезна? Нет, я точно нет. А вот Жозефина явно настроена на победу. Причем до такой степени, что, быстро забыв о своей травмированной ноге, кажется, вспоминает о плане Б и падает Давиду в объятия.
— Мне невыносимо больно, скорей же, отвезите меня в больницу, — умоляет она с тем же правдоподобием, с каким Эмманюэль Макрон расхваливает вкус кордон блю.
— Могу ли я сперва сообщить вашей двоюродной прабабушке?
— А кто это?
— Ваша двоюродная прабабушка. Вы же сказали мне, что шли от нее, когда вас угораздило навернуться.
— Ах да. Правда. Вот видите, у меня уже ретроградная амнезия от перенесенного шока! — выдает она не без гордости за свое нешуточное медицинское словцо, несомненно придуманное. Однако оно явно произвело впечатление. — Если я говорю вам, что это срочно, значит, нам нужно отправляться прямо сейчас. А моя двоюродная прабабушка наверняка уже спать легла. Так что…
— Это в половину шестого вечера-то?
— Она очень, очень старая.
Только бы он проглотил эту наживку. Я никогда больше не стану трахаться в паркинге, клянусь головой Эрве, который так и стоит позади меня, застыв как статуя. Надо бы проверить, дышит ли он вообще.
— Хорошо, — вздыхает Давид, — дайте мне минуту, я заберу ключи и отвезу вас.
Стоит ему исчезнуть в глубине своего закутка, как Жозефина поворачивается к нам, торжествующе подняв оба больших пальца вверх и явно гордясь своими талантами. Чувствую, она нас еще удивит. Ей удалось даже подгадать время и изобразить на лице гримасу боли — типа нога все же сломана, а может, еще и сотрясение, — когда наконец появляется Давид.
— Поехали, — говорит он.
Я несколько минут выжидаю, потом, убедившись, что они вышли из дома, подбегаю к двери и вынимаю из прически шпильку.
— Теперь твой ход, малышка Полина, — так я тихонько подбадриваю себя.
Оборачиваюсь посмотреть, идет ли следом Эрве, и вижу, что он все на том же месте и вот-вот рухнет в обморок.
— Эрве! — зову я резким тоном.
Нет, ну что за жалкий слизняк! Впервые в жизни решила заняться сексом на улице, и надо ж было, чтобы именно он подвернулся мне. Кажется, в прошлой жизни я совершила какой-то страшный грех, если сейчас за это приходится так расплачиваться. Наверное, рубила головы цыплятам или топила новорожденных котяток.
Вдруг Эрве оживает и подходит ко мне.
Я вставляю шпильку в замок и пытаюсь что-то провернуть внутри, как учит инструкция на Ютьюбе. Не выходит — я не чувствую ни поворота заколки, ни щелчка самого механизма. Ну что я за…
Слышу, как позади меня Эрве что-то шепчет. На миг оставляю свои попытки взлома, как я теперь уже знаю, обреченные на провал с самого начала, и пытаюсь разобрать, что он там бормочет.
— Ты сможешь. Эрве, давай же, ты сможешь. Сможешь, Эрве, сам знаешь, что ты сможешь!
Кажется, я уже где-то это слышала. Но когда? Несколько секунд роюсь в памяти, и вдруг меня осеняет — да вот здесь же, в паркинге.
— Не говори мне… Ну да, точно! Это что же, ты так себя подбадриваешь? — немного обиженно спрашиваю я.
Если б я не стояла скрючившись и уставившись в замок, то, наверное, расхохоталась бы во все горло. Пусть это послужит тебе уроком, малышка Полина. Больше никаких рождественских корпоративов на работе!
Снова возвращаюсь к цели. Не думаю, что все так уж сложно. В «Кох-Ланта»[6] они добывают огонь, имея только две палочки и сухую соломинку. А мне всего-то надо открыть дурацкую дверь шпилькой для волос!
— Вижу, вам нужна помощь?
— Если только не разыщете где-нибудь ключ, в другом случае не знаю тогда, чем вы можете помочь…
О черт.
Ну что за дерьмо.
Я медленно поднимаю взгляд. Надежда, что это сказал Эрве, еще теплится… Но тает на глазах. Увы, это Давид, скрестив на груди руки, стоит позади нас и спокойно наблюдает. В нескольких метрах от него я замечаю Жозефину — она вовсю улепетывает, перепрыгивая через три ступеньки и не издав при этом ни звука. Курсы Флоран, каково, а?
Я никогда еще не видела Давида так близко, поэтому невольно разглядываю его.
Выше среднего роста и, насколько я могу судить по обтягивающей торс майке, хорошо сложен. Шатен, короткая стрижка, голубоглазый, свежевыбрит, гладкая кожа…
Вот странно: кажется, его все это не столько раздражает, сколько забавляет.
Я натягиваю свою самую милую улыбочку, выражающую чистосердечное раскаяние.
— А на дворе хорошая погодка для декабря-то, да?
Такая фразочка была бы уместна разве что у парикмахера.
— Вам чем-то помочь?
Только у парикмахера, разумеется…