Около половины одиннадцатого вечера мы наконец приходим туда, где будет проходить бал эльфов. Было непросто переместиться после ужина, да еще такого вкусного, что нам пришлось преодолеть все мыслимые и немыслимые законы всемирного тяготения, чтобы съесть побольше. Как и объяснила мне Мэдди, все гирлянды из попкорна, успешно прошедшие устроенный братством придирчивый отбор, сейчас украшают танцплощадку, на которой уже расположился оркестр.
Все перила и ограды тоже украшены множеством зажженных ламп, вид просто великолепный. Тут же установлено немало жаровен, и распространяемое ими мягкое тепло заставляет нас почти забыть о том, что мы под открытым небом, на деревенской площади, а вокруг — настоящие горы.
Мне неизвестно, сколько всего жителей в Санта-Две-Ёлки, но готова держать пари, что почти все они сейчас здесь — столько народу на площади и танцполе, причем один элегантнее другого. Мне вдруг кажется, что я попала в сцену из сериала «Доктор Куин, женщина-врач», и я не удивлюсь, если сейчас услышу, как рождественскую песнь поет голос Грейс.
Замечаю Бенжамена — он приветственно машет нам и добродушно улыбается. Рядом с ним его жена и очаровательная дочурка, явно счастливая оттого, что на ней настоящее платье принцессы из голубого бархата, расшитого золотыми звездочками.
— Ну как? — толкает меня Мэдди. — Что скажешь?
— Это… бесподобно. Поистине бесподобно.
— Подожди, вот посмотришь, как все танцуют вальс!
— Вальс?
— Ну конечно вальс, ты же не думала, что оркестр станет играть тяжелый рок, а мы все будем трясти шевелюрами в такт — в наших-то бальных нарядах.
Вот теперь я точно знаю — с минуты на минуту приедет принц и спешится с коня.
Оркестр, словно услышав слова Мэдди, начинает играть. Над нашими головами плывут мелодии Иоганна Штрауса. Остолбенев, я смотрю, как пары одна за другой заполняют танцпол, открывая настоящий великолепный бал. Это так прекрасно, что у меня по всему телу ползут мурашки.
— Замерзла? — беспокоится Давид. Поздоровавшись со своими друзьями, он подошел ко мне.
— Нет, совсем нет. Просто у меня по телу дрожь от вида этих людей. Как же они хорошо танцуют!
Среди танцоров я отыскиваю взглядом Элен с Этьеном. Они вальсируют, не сводя глаз друг с друга, не замечая ничего вокруг. Потом музыка стихает, вальс заканчивается, и Этьен быстро целует партнершу в губы — доля секунды, одно мимолетное касание. Но его достаточно, чтобы у меня вырвался тихий радостный возглас.
— Потанцуем? — приглашает меня Давид, когда музыканты начинают другой вальс.
Не слушая ответа, он берет меня за руку и тащит на танцпол.
— Но… Я совсем не умею! Макарену, танец «Виллидж Пипл» или даже танец маленьких утят — это пожалуйста. Но только не вальс!
— Просто следуй за моими движениями. Я поведу, а ты ни о чем не думай, смотри на меня и позволь вести тебя.
— Ты уверен? — бормочу я, уже представляя, как спотыкаюсь и грохаюсь ногами вверх, прямо на задницу.
— Совершенно уверен.
Он подходит совсем близко, кладет руку мне на спину и другой рукой кладет мою себе на плечо. Его правая рука — в моей. Он смотрит мне прямо в глаза и начинает делать шаги, сперва очень сдержанные, потом все шире и шире, и вот я сама не заметила, как мы уже кружимся в вальсе на танцполе. Я расслабляюсь и наконец совсем забываю о своих ногах — меня волнует только устремленный прямо на меня взгляд Давида.
Я не спотыкаюсь, не падаю, я танцую вальс. И если бы перед моим отъездом в Санта-Две-Ёлки кто-нибудь сказал мне, что я буду это делать, — я первая спросила бы, не слишком ли много рома он плеснул себе в мохито. Такое случается разве что в фильмах. Или я ошибаюсь?[22]
Когда музыка стихает, я уже на последнем издыхании, мое сердце колотится как сумасшедшее. Я и не заметила, что начинают падать снежные хлопья, и они оседают на мерцающих лампочках гирлянд.
— Так ты отдашь мою руку? — прошла целая минута, прежде чем Давид спросил об этом.
— Прости. Вот она, — и я размыкаю наши пальцы.
Я не могу отдышаться, ноги как ватные, и мне кажется, что эти проклятые бабочки порхают уже и внизу живота, а это мне совсем-совсем не по душе.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — продолжаю я, поспешно убегая в направлении киоска. — Мне так хочется пить. Пойду поищу что-нибудь для нас…
Элен и Этьен держатся за руки, они говорят о чем-то с людьми, которых мне не видно, Донован оживленно беседует с Бенжаменом, жена которого чуть поодаль хохочет над чем-то вместе с Мэдди.
Выйти бы на воздух, — думаю я, совсем позабыв, что нахожусь под открытым небом. Мне необходимо привести себя в порядок, снова стать той Полиной, которой уже за тридцать, которая трахается в паркингах без всяких бабочек в животе…
Подхожу к киоску, когда звучит уже новая мелодия, сворачиваю за угол улицы и замедляю шаг, только осознав, что музыка теперь не громче шепота за моей спиной.
И как только сердце восстановило ритм, как только хлопья снега наконец перестали падать, я вдруг чувствую, что веду себя смешно. Да почему же я должна бежать, словно в чем-то виновата? Он холостяк, я — тоже. И не важно, по каким причинам я оказалась здесь. В конце концов, нет ничего страшного в том, чтобы… влюбиться.
О проклятье!
— Полина? Что-то случилось?
Это уж слишком. Я даже не могу вспомнить, когда влюблялась в последний раз. Причем влюблялась всерьез. Зато прекрасно помню, до чего же больно было потом.
— Полина?
— Слушай, Донован, сейчас момент совсем неподходящий, — резко бросаю я, поворачивая назад.