В кадре нас было двое. Поэтому вчера, пока мы с Эстеллой, Тибо и Жозефиной выдумывали план, достойный самых крутых голливудских фильмов, я пришла к заключению, что мне совершенно не обязательно выкарабкиваться из этой истории в одиночку. В конце концов, честь моего сексуального партнера тоже поставлена на карту, и вот почему я решила втянуть еще и его.
В час дня я незаметно заняла наблюдательный пост неподалеку от входа в издательство и стала дожидаться Эрве. Проще было ему позвонить, да вот только я не потрудилась даже номер его мобильного спросить (да и зачем вообще мне было это делать…). А звонить на рабочий телефон рискованно — можно вызвать слухи и всякие ненужные вопросы, любопытных носов вокруг хватает. Кто-нибудь точно видел, что в тот вечер празднования Рождества мы выходили вместе, и этого более чем хватит для обсуждений на несколько недель вперед.
Моя вера в надежность убежища медленно тает — сейчас, когда я то прижимаюсь к стене, то чуть отхожу (что-то мне это напоминает, кажется, подозрительно похоже на те две минуты в паркинге), — мне уже пришлось помахать по меньшей мере троим коллегам.
Наконец выходит и Эрве, и я пытаюсь знаками привлечь его внимание. Но он тупо уставился в свой телефон.
— Псст! Эрве, псст! Эрве, — безуспешно шепчу я. — Ну же, Эрве! — почти перехожу на крик, окончательно разрушив остатки конспирации.
— Полина? — удивленно спрашивает он, отрываясь от смартфона. Его лицо бледнеет, в вопросе явно сквозит неловкость. — А ты что здесь делаешь? Ты разве не в отпуске? О! Нет, ты, наверное, беременна? — в ужасе шепчет он, растерянно озираясь кругом — а вдруг кто-нибудь услышит.
— Слушай, — говорю я ему в тон, — ты либо прогуливал уроки биологии в школе, либо уж слишком большие надежды возлагаешь на собственные репродуктивные способности. Мы перепихнулись только позавчера, и, стало быть, по всем законам биологии сейчас я не могу знать, беременна я или нет. К тому же я на таблетках, а ты был в презервативе, о чем, видать, совсем позабыл, так что технически это невозможно.
— Ах да. И правда, ты права, — отвечает он с явным облегчением. — Что за чушь я несу. На меня накатила одна из этих, знаешь, панических атак, вот я и вообразил, что обязан на тебе жениться — представляешь, вот был бы кошмар. Ладно. Проехали. Вообще на меня это не похоже… ну ты понимаешь, о чем я.
— О-о-о, да точно, вот в этом «ну ты понимаешь» и вся закавыка. Оказывается, паркинг моего дома оснащен видеонаблюдением, а раз мы с тобой были совсем рядом со входом, то, значит, лицами точно прямо к одной из камер.
— Не понял, — едва бормочет он.
— Куда уж проще-то — нас с тобой засняли, пока мы там трахались!
— Откуда ты знаешь?
— Вчера утром я получила мейл от охранника нашего дома, где он сообщил, что система видеонаблюдения запущена. Отсчитай семь дней — скоро все жильцы получат доступ к записям с этих камер!
— Ох, вот дерьмо-то… Как мне тебя жаль, — отвечает Эрве, на его лице на секунду появляется улыбочка, которую он изо всех сил пытается подавить. А еще я, кажется, замечаю… гордость собой? Нет, поглядите только, он еще и смеется!
— В смысле «мне тебя жаль»? Хочешь сказать, тебе плевать, что к этому видео получит доступ по меньшей мере полсотни человек?
— И что с того? Неужто все так серьезно?
Стоп, мне показалось или в его взгляде я читаю воодушевление? Да быть этого не может: Эрве не просто не расстроен — нет, он даже доволен! Ведь благодаря мне подобные ему существа мужского пола теперь начнут считать его крутым парнем, настоящим бабником!
Разве не прекрасный момент для того, чтобы обломать его? Да, думаю, это именно он.
— Жослин живет в том же доме. Жослин! Ты вообще понимаешь, что она за человек? Если что, я запись не смотрела. Но учитывая, в каком состоянии мы были, и сопоставив все со скудными обрывками воспоминаний, не уверена, что после этого у тебя будет репутация крутого любовника. Скорее скажут: подергался кое-как три разочка. И — хоп! — отвалился.
Похоть в его взгляде сменяется паникой.
— И что будем делать?
Без сомнений, такая реакция нравится мне больше.
— Мы взломаем закуток охранника, найдем эти файлы и сотрем.
Не будь он, по своему обыкновению, завернут как капуста, я подумала бы, что у него подкосились ноги и сейчас он грохнется в обморок.