Когда я, добежав до шале и перепрыгнув через все ступеньки разом, запыхавшись точно олень в санной упряжке, распахиваю дверь спальни, Давид уже застегивает свой чемодан.
— Ты что это делаешь?
— А что, не видно, что ли? По-моему, все предельно ясно — даже для персоны, читающей одни только любовные романчики, — резко отвечает он. — Но если настаиваешь, объясню: я укладываю вещи в чемодан, а когда закончу, то намерен его застегнуть. После чего запрыгну в машину и выеду на шоссе, чтобы спокойно доехать до дома.
— Ты не можешь так поступить! Завтра Рождество, твоя мать… И так уже Донован…
— Так у вас все на мази, вы с ним заодно? Да пожалуйста, в чем проблема! Я тут вас недавно видел…
— Это не то, что ты думаешь…
— Ах не то? И все-таки когда парочка целуется, это то самое, о чем я думаю. Но не беспокойся, я предоставляю вам полную свободу действий. Зато уж объяснений, которые пощадили бы тебя в глазах моей семьи, от меня не жди. Я очень хочу быть вежливым и тихо устраниться, однако всему есть предел.
С этими словами он закрывает чемодан и уже несется к двери.
— Давид, стой же, — я хватаю его за руку, — ты не можешь вот так взять и уехать!
Он замирает. Горечь, которую я читаю в его взгляде, почти невыносима. И вдруг он смеется — но я знаю, что это смех сквозь слезы.
— Ах вот оно что. Я понял. Ты боишься того видео, так ведь? И ты думаешь, что если я уеду, то не исполню свою часть уговора? Поэтому вам и пришлось скрываться с Донованом? Ты боялась, что наша сделка рухнет…
— Да за кого ты меня принимаешь?
— А за кого же еще — за девушку, которая трахается в паркинге с первым встречным.
Пощечина — невольная, моя рука наносит ее рефлекторно. И тут же я злюсь на себя. Давид смотрит мне прямо в глаза и держится за щеку — он удивлен еще больше моего.
— Прости, мне не надо было. Очень сожалею, — извиняюсь я.
— А знаешь что? — продолжает он, потирая щеку рукой. — Вы с Донованом вольны делать все, что вам заблагорассудится. Никаких последствий не будет — я не получил разрешения стереть эти записи. Хотел опередить события и преподнести плохую новость позже, но это не сработало. Вчера мне прислали ответ. И если я тебе о нем не сказал, то лишь потому, что не хотел, чтобы ты уезжала. Вообрази, каким мудаком я себя сейчас чувствую после того, как видел, что ты целуешься с моим братом.
— Между твоим братом и мной ничего нет, абсолютно ничего. Для него я — всего лишь орудие мести. Прекрасно понимаю, что ты считаешь меня пустышкой, но с твоим братом я не спала. И видео тут ни при чем. И кстати, я знаю насчет записей.
— Что ты знаешь?
— Что тебе прислали отказ от sledimzavami.com. Вчера, когда ты получил от них уведомление, я перепутала телефоны и схватила твой — подумала, что это Жозефина. Успела частично прочесть письмо. Если бы дело было только в видео и если б мне было плевать на тебя, я бы уехала. Но ведь нет! Я все-таки осталась здесь, потому что… Да, верно, потому что я рада быть здесь, рада, что принимала участие во всех этих рождественских безумствах. И еще потому, что ты нравишься мне. Вот.
Теперь, когда между нами не осталось недосказанностей, я понимаю, как все глупо вышло. Мы изначально обрекли себя на провал, рано или поздно тайна все равно должна была раскрыться.
И уже поспокойней, хотя и слегка охрипнув от нахлынувших эмоций, я наконец говорю:
— Может быть, я и девушка, которая трахается в паркинге, но я не сплю с братом парня, в которого влюблена.
Давид не произносит ни слова. Его взгляд прикован к моему. У меня срывается дыхание, бабочки снова порхают внизу живота. Их кто-нибудь наконец накормит?
Вдруг он подходит совсем близко, прижимает меня к себе и крепко целует в губы. Поцелуй неожиданный и властный, поцелуй, от которого у меня подкашиваются ноги, — поцелуй, на который, в отличие от недавнего с Донованом, я отвечаю взаимностью.