Любовь на проводе (ЛП)

Глава 11

Эйден

Вечер понедельника

— Какие черты тебе нравятся в партнёре?

Лицо Люси вспыхивает розовым в свете мониторов. Она тянется почесать ухо, задевает наушники, морщится, потом сцепляет пальцы в замок на коленях.

— Даже не знаю, — медленно произносит она. — Кажется, я никогда об этом толком не задумывалась.

— Серьёзно?

Она пожимает плечами:

— А люди что, составляют такие списки?

— Не обязательно, — улыбаюсь я. — Но хоть какое-то представление обычно есть.

— Эйден, я же буквально здесь потому, что у меня ничего не выходит со свиданиями. Придётся сначала научиться ползать, прежде чем бегать.

Я смеюсь:

— Ладно, аргумент принят. Начнём с простого. Есть какой-нибудь знаменитый краш?

Румянец усиливается. Это неожиданно — и чертовски мило.

— Не хочу тебе говорить, — бормочет она.

— Потому что… — Она тяжело вздыхает и упрямо отводит взгляд. — Просто не хочу. Давай поговорим о чём-нибудь другом.

— Ни за что.

— Что? Почему?

— Потому что теперь мне жизненно необходимо знать. Пока не скажешь — не продвинемся дальше.

Она сжимает губы, скрещивает ноги, потом резко их распрямляет. Наклоняется вперёд и что-то невнятно бормочет в микрофон. Я не понимаю ни слова — и уверен, что слушатели тоже.

— Что?

Она бросает на меня обречённый взгляд.

— Алан Алда²⁴.

Из меня вырывается хохот:

— Что?!

— Вот почему я и не хотела говорить.

Я не могу остановиться. Смешно и от самого ответа, и от боевого выражения на её лице.

— Сколько ему, лет восемьдесят?

— Восемьдесят восемь. И нет, я не говорю, что он мне нравится сейчас. — Она закатывает глаза. — Я имею в виду Алана Алду из семьдесят четвёртого. «Ястребиный глаз» Пирс²⁵ был лапочкой.

Вздыхаю.

— Из «МЭШ»²⁶? Сериала про Корейскую войну?

— Его до сих пор вечно крутят по телевизору, — мрачно оправдывается она.

Я смеюсь ещё сильнее. До боли в животе. Я давно так не смеялся.

Люси пытается уставиться на меня испепеляющим взглядом, но в уголках её губ появляется улыбка.

— Ты уже всё, отошёл от шока?

— Ни за что. Это со мной навсегда.

Я кусаю нижнюю губу, пытаясь сдержаться. Безуспешно — вырывается ещё один смешок.

— Значит, можно с уверенностью сказать, что тебя привлекает чувство юмора. — Я выдерживаю паузу. — И мужчины преклонного возраста в военной форме.

Вечер среды

— О чём хочешь поговорить сегодня?

— Только не о знаменитых крашах, это точно.

— Ладно. А как насчёт идеального свидания?

Она моргает, абсолютно невпечатлённая:

— Эйден. — Вздыхает.

— Ну а что?

— Я думала, мы уже выяснили, что я в этом ничего не понимаю.

— А я вроде как пообещал помочь тебе разобраться. Ну как ты собираешься встретить свою идеальную пару, если даже не представляешь, как бы ты хотела провести с ней вечер, м-м?

Люси прищуривается. Сидит, поджав ноги, и крепко сжимает мою кружку с кофе. Ту самую, которую каким-то чудом снова нашла, несмотря на новое тайное убежище. Пар стелется вокруг её лица, волосы рассыпаны по плечам.

— Это не имеет значения, — бормочет она.

Я улыбаюсь:

— Опять ты за своё.

— Нет, я не кокетничаю, — говорит она. — Просто… разве важно, чем именно мы занимаемся? Мне не принципиально, куда идти. Главное — чтобы время было хорошее. С нужным человеком.

Я смотрю на неё. Она — на меня.

— То есть… прогулка по Кантонскому прибрежному парку?

— Я люблю гулять.

— Сейчас февраль.

— Есть такая штука, как пальто, Эйден.

— А если, скажем… — я выбираю максимально нелепый вариант, — кто-то пригласит тебя на реконструкцию исторической битвы в Форте Макгенри²⁷?

Она морщится:

— Ну… это, наверное, было бы познавательно.

— А если он захочет, чтобы ты надела чепец и кринолин?

— Ты чего-то недоговариваешь.

— А если попросят размахивать флагом и петь «Звёзды и полосы навсегда»²⁸?

— Эйден Валентайн, это, случайно, не твоя тайная фантазия?

— Нет. — Хотя, признаюсь, представив Люси в чепце… мысленно беру свои слова назад. — А если свидание пройдёт на парковке у заброшенного «Бургер Кинга»?

— Меня собираются там убить?

— Я просто хочу, чтобы ты признала: есть такие места, куда тебе действительно хотелось бы пойти. У тебя может быть мнение. Это не запрещено.

Она поджимает губы, хмурится. Пальцем водит по краю кружки. Бросает взгляд в мою сторону — и тут же отводит глаза.

— Что?

Она сдвигается на стуле:

— Ничего.

— Ага. Это точно не «ничего». Ты знаешь ответ.

— Нет, я…

— Знаешь. Говори.

— Я не хочу, чтобы ты надо мной смеялся

Что-то болезненно сжимается внутри. Я думал, мы уже прошли этот этап, но Люси до сих пор уверена, что её желания — это глупо. Что их стоит стыдиться. Кто заставил её так думать? Отец Майи? Кто-то ещё?

Я прижимаю ладонь к груди, словно даю клятву:

— Клянусь, не буду.

— Мне просто очень хотелось бы…

Я вижу, как она изо всех сил собирается с духом. Возможно, в этом и есть её главное волшебство — она никогда не сдаётся.

— Мне кажется, было бы здорово устроить пикник, — наконец говорит она.

— Пикник, — повторяю я.

— Угу. — Она продолжает рассматривать студию, избегая моего взгляда. — Необязательно на улице. Можно просто на полу в гостиной. Ничего особенного: еда на вынос из бургерной, палатка из простыней, может, фильм на фоне… Не знаю. Эта идея всегда казалась мне уютной.

— Есть на полу — это уютно?

Она щурится:

— Я же просила не смеяться.

Я поднимаю руки:

— Не смеюсь. Просто хочу понять. Что именно тебе нравится в этой идее?

Она надолго замолкает. Так надолго, что мне хочется подбодрить её, вытянуть ответ. Но я сдерживаюсь. Наверное, из-за её лица — или из-за того, как она сидит, чуть сгорбившись, будто боится признаться даже самой себе. Будто никогда не позволяла себе чего-то хотеть.

— Мне нравится думать, что я стою таких усилий, — наконец тихо говорит она.

Пожимает плечами.

— Что не нужно ничего особенного, чтобы было по-настоящему. Что кто-то запомнит, что я люблю газировку из автомата больше, чем из бутылки. Что ромашки мне нравятся больше, чем розы. Такие мелочи, но они будто говорят: я тебя вижу.

Её взгляд возвращается ко мне. И то самое сжатие в груди — теперь ещё острее.

— Мне нравится думать, что я — человек, на которого хочется обратить внимание. Что что-то обычное может стать волшебным, если делить это с нужным человеком.

Она снова смотрит в кружку, где остался один глоток.

— Вот такое свидание я бы выбрала.

Вечер пятницы

— Да ты издеваешься.

— Нисколько.

— Врёшь.

— Серьёзно.

— У тебя не было светлых волос.

— Кончики были светлыми, — уточняю я. — В очень... неудачный период в старшей школе.

Люси запрокидывает голову и заливается смехом. Смех режет тишину студии, как вспышка молнии. Я вонзаю ногти в ладони. Не думал, что мне вообще захочется делить с кем-то это пространство, но... приятно.

Мне нравится её компания.

— Есть фото?

— Что?

— Фото, — настаивает она, всё ещё смеясь и возвращая меня к разговору, который я должен вести. — Я требую доказательств.

— Увы, все улики сожжены.

Вечер понедельника

— Не хочу говорить о себе, — говорит Люси где-то посреди эфира после череды вялых ответов. Сегодня она задумчивая. Даже печенье не помогает.

— Вот и отлично, — легко подхватываю я, — потому что эта рубрика как раз целиком посвящена тебе.

— Она не про меня.

Я поднимаю брови.

— Ладно. Немного про меня. Но мне нужна передышка. Расскажи что-нибудь о себе.

— Обо мне?

Она кивает:

— Угу. Какой-нибудь тёмный-тёмный секрет.

— Вот так сразу, без прелюдий? — Я раскачиваюсь в кресле, наши колени то и дело задевают друг друга. Она не отстраняется — и я тоже. Похоже, немного физического контакта — это нормально. Если она не против. — Если не ошибаюсь, я сперва задавал тебе довольно невинные вопросы, прежде чем добрался до самой мякоти.

— До самого интересного ты ещё не добрался, — говорит она, и я ей верю. У Люси всё интересное. — Ты же ведущий шоу. Может, если ты тоже откроешься, слушателям станет проще.

— Угу. Только есть один нюанс.

— Какой?

— У меня нет чувств.

Она улыбается так, что у меня перехватывает дыхание.

— Ах вот ты кто, — дразнит она.

— Кто?

— «У меня нет чувств», — утробным голосом пародирует она меня, опускаясь на несколько октав. Видимо, это — я. — «Я большой, брутальный мужик, и мне не нужны никакие чувства».

— У тебя талант к пародиям. Стоит подумать о смене карьеры.

— Эйде-е-ен, — тянет она моё имя с капризной интонацией, и от этого внутри всё сжимается. Я меняю положение в кресле.

— Тогда сделай Арнольда Шварценеггера, — прошу я. Голос срывается.

— Нет. Лучше расскажи секрет.

— Нет.

— Да.

Я вздыхаю и смотрю в потолок. Джексон когда-то украсил студию на мой день рождения — в апреле, кажется. Обрывки серпантина всё ещё висят, зацепившись там, куда я не дотянулся.

— Хочешь секрет? Сейчас?

— Очень хочу.

— Ладно. — Я наклоняюсь ближе к микрофону, опуская подбородок. Люси сияет от ожидания, её улыбка распускается, как цветок. — Я никому этого раньше не говорил. Готова?

— Это безопасное пространство, Эйден.

— Моя работа мечты... — Я делаю паузу. Люси тянется вперёд. Мне почти стыдно за то, что собираюсь сказать. — Всю жизнь мечтаю управлять теми фиолетовыми лодочками-драконами в гавани.

Она откидывается в кресле с разочарованным вздохом:

— Эйден.

— Что? — Я смеюсь. — Это мой секрет!

— Это совсем не то, на что я надеялась.

— Ну... — нажимаю на нужные кнопки на пульте, и нас уносит в рекламную паузу. — Вот такой секрет. Балтимор, вернёмся сразу после короткого сообщения от наших спонсоров. А пока подумайте: какие секреты есть у вас?

Я снимаю наушники, растираю ухо костяшками пальцев. Обычно в перерыве иду в комнату отдыха — проверить, остались ли хорошие снеки, или просто пройтись по парковке. Но сегодня мне вполне комфортно в студии.

Люси толкает меня локтем:

— Ты часто так делаешь.

— Что именно? — Я заглядываю в кружку и откатываюсь за добавкой кофе.

— Упорно не говоришь о себе.

Я наливаю ей, потом себе:

— Я постоянно о себе говорю.

— Нет, — качает головой. — Ты разговариваешь с людьми. У тебя есть мнение, но ты почти ничего не рассказываешь о себе.

— Настоящий собеседник — тот, кто умеет слушать. — Я отпиваю слишком горячий кофе и тянусь, чтобы размять шею.

По её скривившимся губам видно, что ответ её не устроил. Я ставлю кружку на стол и выдыхаю:

— И что ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты сказал мне что-то по-настоящему честное. Что-нибудь личное.

— Зачем?

— Потому что мне интересно.

Я стучу пальцами по столу. Она сидит, поджав под себя ногу, и не сводит с меня взгляда. Я тоже смотрю на неё, решая: делиться — или снова улизнуть в тему, где я недосягаем.

Но я устал. Сейчас тот час ночи, когда секреты уже не кажутся секретами, когда мир сжимается до размеров радиокабины — и ничего за её пределами больше нет.

— Иногда я залипаю на подборках грустных сцен из фильмов на ютубе, — говорю я медленно. — Только отрывки. Никогда не смотрю целиком.

— Только отрывки?

Я и не помню, когда в последний раз досматривал фильм до конца. Кажется, это пустая трата времени. Не знаю почему. Я делаю ещё глоток кофе и гулко мычу в кружку:

— Угу.

Она надолго замолкает.

— Только грустные моменты?

Я пожимаю плечами.

— Ты плачешь?

Вот сцена из «Полей смерти»²⁹, где отец появляется в кукурузном поле... Вот она — да.

— Иногда.

Люси хмурится. Её лицо — сплошная эмоция. Интересно, каково это — жить, когда всё наружу? Моё сердце так глубоко запрятано, что я и сам не уверен, найду ли его.

— Это грустно, Эйден.

— Правда?

— Да, — говорит она, не отводя взгляда. — Это очень грустный секрет. И странный.

— Вот почему он и секрет, Люси. Он и должен быть странным.

Она смотрит в никуда, задумчивая:

— А у тебя есть другие?

— Этого мало?

Она мотает головой.

— Ладно. Моё имя — не Эйден Валентайн.

Она закатывает глаза:

— Очень смешно.

— Я серьёзен.

— Ну конечно. У тебя имя как у Джеймса Бонда³⁰? Или как у Перда Хэпли?

— Хотел бы. Перд Хэпли — это вообще верх крутости.

— Ну давай, Эйден-который-не-Эйден.

— Имя моё — Эйден, — делаю ещё глоток. — А вот фамилия — Вален. Валентайн — это псевдоним. Радиоимя. Из-за всей этой романтической тематики.

Когда-то мне было важно это разделение. Эйден Вален — он сомневается, боится верить в хорошее. А Эйден Валентайн — нет. Не верил… пока мир не выбил из него всё.

Она моргает, ошеломлённая:

— Ты не шутишь.

— Нет, — киваю. — Я предупреждал.

Я поворачиваюсь к монитору. Люси смотрит на кофемашину. Я проверяю таймер и поправляю наушники.

— Перевариваешь?

— Ты сегодня многое выложил.

— Понимаю. — Я киваю на её наушники. — Сможешь переваривать и слушать одновременно? Мы вот-вот вернёмся в эфир.

Она кивает, но к наушникам не тянется. Я уже слышу в ухе отсчёт Эйлин, но Люси — нет. Потому что её наушники всё ещё болтаются на шее.

Я наклоняюсь, провожу рукой под её волосами — костяшки слегка касаются шеи. Видимо, у меня холодные руки, потому что она вздрагивает и встречается со мной взглядом. У неё удивительно красивые глаза — нежный изумруд в центре, обведённый тёмной каймой. Как сокровище на дне воды. Я осторожно надеваю наушники, стараясь не задеть серебряные колечки в её ушах. Заправляю волосы под ободок. И не спешу убирать руку.

— Хорошо? — спрашиваю я.

Большой палец замирает в ямке под её ухом, где я ощущаю ровное, спокойное биение пульса. Она смотрит на меня так, будто я — загадка, к которой не хватает последнего фрагмента.

Я прекрасно знаю это чувство.

— Да, — тихо отвечает она и дарит чуть неуверенную, но тёплую улыбку.

Может, чтобы меня успокоить. А может, это её способ хранить и делиться тайнами. Не знаю. Знаю только одно: сейчас между нами рождается нечто хрупкое и подлинное. Тонкое, почти неосязаемое — как секреты, которыми обмениваются глубокой ночью, когда за окнами — лишь темнота, а под ногами раскинулся целый город, кружась, словно карусель.

Она поднимает руку, поправляет наушники.

— Да, Эйден. Всё в полном порядке.

Я опускаю руку, прислушиваюсь к обратному отсчёту… и мы снова в эфире.

«Струны сердца»

Люси Стоун: «Вы не поверите, Эйден признался, что смотрит ролики на YouTube… и плачет!»

Эйден Валентайн: [Вздох].

Люси Стоун: «Прямо-таки крупные, смачные слёзы!»

Эйден Валентайн: «Какой смысл в тайне, если ты тут же сливаешь её всему миру?»

Люси Стоун: [Смех].

Эйден Валентайн: «Это не смешно».

Люси Стоун: «А почему тогда улыбаешься?»