Любовь на проводе (ЛП)

Глава 25

Эйден

Люси выбирается из кабины эвакуатора в тёмно-синем рабочем комбинезоне, и мне приходится незаметно ущипнуть себя за локоть, чтобы убедиться, что это не галлюцинация от выхлопных газов. Хотя, возможно, дело и в парах… или в чём-то ещё, что успело ударить в голову, когда моя машина решила задымить.

Может, у меня действительно что-то с химией мозга. Или я угодил в параллельную реальность. Никогда бы не подумал, что у меня есть фантазии про эвакуатор, но в том, как Люси идёт ко мне в стальных ботинках, с перчатками, небрежно засунутыми в карман, определённо есть что-то особенное.

— Из всех переулков в Балтиморе… — кричит она.

— И из всех эвакуаторов… — перекрикиваю я визг четырёхколёсника, несущегося мимо с Ашером⁶² на полную громкость. Когда я звонил в экстренную службу и просил прислать эвакуатор, мне и в голову не приходило, что пришлют машину из мастерской Люси. Вселенские силы, в которые я не верю, явно сейчас ухахатываются надо мной.

Она подходит ближе, бросает взгляд на мою машину, потом — на меня.

— Всё в порядке?

Я киваю. Настолько, насколько это возможно, когда твой внедорожник начинает дымить, едва разгоняясь до десяти миль в час в вечерний час-пик. Хотя с её появлением ситуация определённо становится лучше.

Она кладёт на крышу моего «Бронко» планшет с бумагами и ставит руки на бёдра. Я никак не могу оторвать взгляд от молнии на её комбинезоне — застёгнута лишь наполовину, под ней серая футболка.

— Разве ты не должен быть на станции? — спрашивает она.

Я заставляю себя поднять взгляд от этой предательской молнии, хотя внутри отчётливо представляю, как просовываю два пальца в расстёгнутое пространство и притягиваю её к себе так, чтобы мы соприкасались с головы до ног.

Я качаю головой, потом ещё раз — на её лице появляется улыбка.

— Не сегодня. У Балтиморского симфонического — прямой эфир на нескольких каналах. Мэгги каждый год нас на это подписывает.

Вечер я собирался провести на диване с пиццей, пересматривая «Офис⁶³» и героически пытаясь не написать Люси. Но, зная себя, продержался бы секунд двадцать, прежде чем сдался.

— Везёт тебе, — произносит она, и это звучит как вызов.

Да, везёт. Везёт, и сердце ноет, и я чертовски одержим.

— Говорят, я везучий парень.

Она фыркает, морщит нос. Волосы закручены в сложный пучок, и я мечтаю распустить его. Она сводит меня к набору простых импульсов: тянет, как молния в грудь и в колени.

Сзади кто-то давит на клаксон, объезжая нас.

Я, не глядя, показываю средний палец.

— Убери это, — усмехается Люси и легко дёргает меня за руку.

Я прячу её в карман толстовки. Она кивает на мой всё ещё дымящийся «Бронко»:

— Что с машиной?

— Не работает.

Её улыбка становится шире:

— Да, это я вижу.

Чешу шею, трогаю тонкую золотую цепочку, потом опускаю руку с тяжёлым вздохом.

— Сначала был странный звук, потом двигатель начал перегреваться. Я свернул к обочине — и теперь она вообще не заводится.

— Какой странный звук?

— Что?

— Звук, — уточняет она, поднимая брови и подтаскивая к себе планшет.

Начинает что-то записывать — ровные петли аккуратного почерка. Сверху пишет «Эйден Валентайн», ниже, под словом «Техник» — «Люси Стоун».

— Так какой был звук?

Я изображаю жалкое булькающе-стукающее нечто — пародию на то, что творилось с машиной минут двадцать назад. Люси прячет лицо в локте, но я вижу, как её плечи трясёт от смеха.

— Ты смеёшься надо мной?

— Ни в коем случае, — отвечает она, записывая: «Перегрев. Трансмиссия». — Что мне с этого? А если бы я смеялась, то, может, и попросила бы тебя повторить.

— Надо?

— Не сейчас. Может, позже, — она снова замолкает из-за гудка проезжающей машины. — Ладно, давай загрузим твою красавицу. Нужно что-то забрать?

Только пиццу на переднем сиденье, которую я безуспешно пытался согреть подогревом кресла. Захожу с пассажирской стороны за коробкой, а Люси принимается за работу.

Я стою на тротуаре и наблюдаю, как она управляется с техникой. В её уверенных движениях, в лёгкости, с которой она обращается с тяжёлым оборудованием, есть что-то завораживающее. Она быстро и ловко подводит вилы под раму, потом, устроившись в кабине, сдаёт назад, обернувшись через плечо — шея красиво выгнута, ладонь лежит на подголовнике. Я вспоминаю вкус её кожи в ямке под ухом, биение пульса — и вынужден срочно думать о Джексоне и его катастрофе с пудингом, чтобы не выдать себя посреди улицы. С пиццей в руках.

Она опускается на колено у переднего колеса, а я задираю голову к серому небу.

— Переживаешь за машину? — кричит она, приняв мой взгляд за что-то разумное.

— За мозги переживаю, — бурчу.

Не верю, что завожусь от того, как она грузит мою машину в эвакуатор.

— Что?

Опускаю подбородок. Она смотрит на меня из-под колёсной арки.

— Ничего. Всё нормально.

— Ещё чуть-чуть — и готово, — откликается она.

— Не торопись.

Через минуту она подходит ко мне — щёки розовые, на носу пятно мазута. Я стираю его большим пальцем, и в груди будто роем шевелятся пчёлы.

— Пошли, подвезу тебя до мастерской.

Вряд ли безопасно оказываться с ней в замкнутом пространстве, но я иду следом и забираюсь на пассажирское сиденье, прижимая к коленям пиццу, как спасательный круг. Когда Люси садится рядом и захлопывает дверь, я только сильнее сжимаю коробку.

Она пытается завести разговор по дороге, но я занят тем, что учусь существовать рядом с ней. Каждый раз думаю, что встречу её спокойнее — и каждый раз ошибаюсь. Я ищу в её жестах знаки, как одержимый, и не нахожу в них никакой логики.

В голове до сих пор прокручивается момент, как я довёл её до оргазма в кладовке: её дыхание у моего уха, бёдра в моих ладонях, улыбка, когда она скрылась в коридоре, смех в кабине «Струн сердца» после. У меня никогда не было этого «после» — возможности наблюдать, как румянец медленно сходит, как она встречает мой взгляд и тут же отводит глаза, сидя рядом, делая вид, что мы не осквернили имущество станции.

Я шевелюсь, и кожа сиденья предательски скрипит. Уже несколько дней я пишу ей каждый час, как мальчишка, дёргающий за косички, лишь бы она не забывала обо мне. Я не знаю, как хотеть большего. Не знаю правил. Не знаю, что дальше. И никогда прежде не хотел разбираться.

Где-то на третьем светофоре Люси замолкает, и тишина только усиливает напряжение. Пару раз я пытаюсь придумать, что сказать, но мысли ускользают.

Когда она сворачивает в сервисный бокс мастерской, коробка с пиццей в моих руках уже смята в хлам. Люси хмурится, глядя на руль.

— Дай мне пару минут, и я отвезу тебя домой, — говорит она, мотор всё ещё гудит. — Нужно только снять твою машину с платформы.

— Не обязательно.

— Ещё как обязательно, — она усмехается, но как-то натянуто. — Если оставлю, дверь не закроется.

— Я о том, что тебе не обязательно меня везти.

В мастерской пусто, свет приглушён. Похоже, она приехала за мной уже в конце смены. Ей, наверное, хочется домой.

— Поняла, — тихо отвечает она, всё так же глядя на руль. — Можешь поймать такси у входа. Утром дам знать, что с машиной.

Она уже берётся за ручку дверцы, но я перехватываю её, захлопываю, чтобы перегородить путь, уперев ладонь в стекло.

— Люси.

— Что? — она отводит взгляд, насколько позволяют тесные три фута кабины.

— Посмотри на меня.

— Не хочу.

— Пожалуйста, — выдыхаю я, отпуская дверцу и мягко приподнимая её подбородок большим пальцем. — Знаю, что вёл себя… неправильно. Но, пожалуйста, Люси.

Её взгляд резко встречается с моим. Наши лица всего в паре дюймов, и я вижу каждую переливчатую тень в её зелёных глазах.

— Привет, — выдыхаю я, и прочие мысли тут же растворяются.

Она смотрит без особого энтузиазма, губы плотно сжаты:

— Здравствуй.

— Я не говорю правильных вещей.

— Это у тебя часто бывает, да?

— Потому что ты меня сбиваешь с толку, — признаюсь, надеясь, что она увидит, насколько всё это для меня серьёзно.

Может, если открыться, она подскажет, что вообще происходит и как мне перестать косячить.

— Я весь как наизнанку вывернут, Люси.

— Из-за кладовки?

— Из-за многого. — в бок впивается край коробки с пиццей, радио плюётся помехами, мотор грузовика гудит под нами, а я опять теряю контроль. — Да, и из-за кладовки. Из-за того, что я поцеловал тебя и хочу сделать это снова. И ещё из-за того, что уже десять минут сижу, скрывая, что у меня на коленях пицца с ананасами, но, кажется, это уже очевидно.

Её брови взлетают. Она переводит взгляд на коробку, потом снова на меня:

— У тебя пицца с ананасами?

Я киваю, раздражённый самим собой:

— Да.

— Но ты же говорил, что пицца с ананасами отвратительна.

— Так и есть.

— Тогда зачем ты её взял?

— Потому что ты сказала, что это твоя любимая. — признаюсь. — И я хочу, чтобы твоё любимое стало и моим любимым.

Потому что, когда парень за прилавком спросил, что положить, я выпалил «ананас» даже не думая. Потому что мозг перестроился и теперь думает только об одном — и этот человек сидит рядом со мной, в кабине эвакуатора, с выражением, в котором смешаны удивление и лёгкая насмешка. Я не привык позволять себе чувствовать. Не уверен, что мне это нравится.

— Не смотри на меня так, — стону я. — Вот почему я хотел это скрыть.

— Как так?

Я касаюсь пальцем уголка её губ, она безуспешно пытается спрятать улыбку.

— Вот так. — опускаю руку на колени.

— Прости, прости… просто… — она пытается стереть невидимую улыбку кончиками пальцев, но выходит плохо. — Ты забавно страдаешь из-за пиццы с ананасами.

— Потому что это стыдно.

— Совсем нет. — её улыбка расползается шире. — Это мило.

— Прошу, не называй меня милым.

— Хорошо, тогда ты — симпатичный.

Я стону и откидываюсь на своё место.

Она придвигается ближе, кладёт подбородок мне на плечо:

— Ты ведь всё ещё влюблён в меня.

Я кошусь в её сторону:

— Очевидно.

— Не делай такой кислый вид, — смеётся она, пытаясь изобразить серьёзность, но губы всё равно дрожат. — Ты влюблён в меня и в мою пиццу с ананасами.

— Это вышло случайно.

— Ну конечно.

— Я просто проверяю теорию.

— Ага.

— Наверняка она отвратительная.

Она моргает:

— Пицца, я имею в виду. Не… ты… не то, что я к тебе чувствую.

Я сам слышу, как по-идиотски это прозвучало.

Кто этот человек и почему его мозг не дружит с языком? Я ведь работаю с людьми, умею говорить, но стоит остаться с Люси наедине — и всё. Провожу рукой по волосам, упираюсь ладонью в затылок, глядя на неё:

— Кажется, мне стоит замолчать, — шепчу.

Люси всё ещё прижимается ко мне подбородком. Глаза тёплые, улыбка мягкая, на линии челюсти мазок машинного масла, который я не заметил. Я думаю о ней в кладовке, но и о такой — спокойной, довольной, с глазами, устремлёнными на меня.

— Не молчи, — тихо говорит она. — Мне нравится, когда ты говоришь. — прикусывает губу. — Хочешь, расскажу секрет?

Я киваю.

— Я ведь тоже влюблена в тебя.

— Да?

Она слегка краснеет:

— Да. — прижимается лицом к моему плечу, потом отстраняется. — Ты что, сомневался? После всего, что было в кладовке?

— Ты про то, как ты каталась на моём бедре, пока не кончила?

Щёки у неё вспыхивают ярче:

— Про это.

Горячая волна оседает где-то у основания позвоночника.

— Я весь внимание.

Она закатывает глаза:

— Пока ты пытался скрыть свою тайную пиццу, я размышляла, есть ли у тебя планы на вечер. — облизывает губу. — Знаешь… раз тебя сегодня нет на «Струнах сердца».

Я откидываю руку на спинку сиденья, играю выбившейся прядью из её растрёпанного пучка:

— Думал посмотреть телевизор и не писать тебе.

Она опускает взгляд, скрывая улыбку. Может, Люси вовсе не делает меня глупым — она делает меня честным. С ней всё лежит на поверхности, готовое вырваться наружу. Это… странно, но приятно.

Она снова смотрит на меня, словно что-то взвешивая:

— Может, тогда… — чуть ёрзает на месте, — мы могли бы посмотреть телевизор вместе? Майя сегодня ночует у подруги… и мы могли бы съесть твою пиццу. Если хочешь. Тебе ведь не придётся сдерживаться, когда я рядом.

Я не могу отвести взгляд от её губ:

— Да?

— Да.

— Хорошо. Но можно вопрос?

— М-м.

— Почему, когда ты каталась на моём бедре, ты подумала о пицце?

— Ну… — она пожимает плечами, и мы снова оказываемся прижаты бок о бок на неудобном сиденье. Пружина впивается мне в ногу, но я не сдвинусь, пока она смотрит так. — Пицца с ананасами — на грани оргазма.

Я обхватываю её затылок, большой палец скользит по линии шеи:

— Да ну?

— Да, — выдыхает она. — Она очень вкусная.

— Сомневаюсь, но ладно.

— Хватит гнать на пиццу, которую ты сам заказал.

Я улыбаюсь, опускаю лоб к её лбу:

— Оставляю за собой право воздержаться от суждений.

— Хорошо, — шепчет она мягко. — Но потом не жалуйся, когда твой мир перевернётся.

Наши носы едва касаются друг друга.

— О, он перевернётся. И, думаю, никто не будет плакать.

— Надеюсь. — она смеётся, и мне хочется упаковать этот смех и носить с собой, чтобы доставать в минуты, когда чувствую себя пустым. — Я уже не понимаю, о чём мы.

— Ты сказала, что хочешь прийти ко мне.

— Точно. Можно?

Я играю с маленькой металлической молнией на её комбинезоне. Никогда не целовался в машине, но вдруг это кажется пунктом из списка, который стоит закрыть.

— Да. — наши губы скользят друг о друга и тут же расходятся. Слишком мимолётно. Я отпускаю молнию, кладу ладонь на её бедро. — Да, приходи.

— Отлично. — Люси выскальзывает из-под моей руки, а я, одуревший, наблюдаю, как она глушит мотор. Гул мгновенно стихает. Она выбирается из кабины. — Сейчас тебя отцеплю — и поедем.

Она исчезает.

А я остаюсь сидеть, глупо улыбаясь в пустое место рядом.

«Струны сердца»

Комментарий от пользователя @Балти-морскийПридурок96: «Мне не до фортепианных концертов — хочу слушать, как Эйден флиртует с Люси».