Любовь на проводе (ЛП)

Глава 21

Эйден

Я был на первом курсе, когда у мамы во второй раз диагностировали рак. Жил с глупой иллюзией: раз она уже болела, этого не повторится. Но нет, она снова заболевает. А потом поправляется.

Мы с этим покончили. Навсегда.

Поэтому, когда она снова начинает быстро уставать, когда возвращаются головные боли, оптимистичная часть меня списывает это на простуду. Но это не простуда. И та часть меня, что отвечает за надежду, замолкает.

Я всегда умел обходить стороной всё, что причиняет боль.

«Умеешь всё раскладывать по коробкам», — говорил мне терапевт, когда я был ребёнком.

Но теперь двери, за которыми я запирал тяжёлые воспоминания, громко дребезжат на петлях. Я понимаю, что веду себя как мудак, но не знаю, как остановиться. Это уже мышечная память.

Задняя дверь радиостанции открывается, и рядом появляется Мэгги.

— На улице десять градусов, — дрожит она. — Почему ты сидишь на парковке?

— Я стою, — ворчу я.

Она прищуривается:

— Люси здесь.

Я и так знаю. Именно поэтому торчу в заднем дворе при десяти градусах: потому что не могу спокойно сидеть рядом с ней, удерживая свои аккуратно упакованные коробки на месте.

— Тебе надо зайти, — говорит Мэгги мягче обычного и подталкивает меня плечом. — Не заставляй её ждать.

— Зайду, — отвечаю.

Только я уже заставил её ждать. Во всех смыслах этого слова.

Не могу выбросить из головы ту ночь в баре. Она преследует меня: мои руки на её бёдрах, её пальцы, перебирающие волосы у затылка, пока мы покачиваемся на липком полу; её руки, тянущиеся ко мне с дивана в темноте её гостиной; платье, задравшееся почти неприлично высоко; тот счастливый вздох, когда я натянул ей носки на холодные ноги; как всё её тело размякло рядом с моим во сне, а нос уткнулся в впадину моей шеи.

Диван в её гостиной кривой и тесный, но это была лучшая ночь в моей чёртовой жизни.

«Это всего лишь увлечение. Мы проводим вместе слишком много времени. Пройдёт», — уговариваю себя.

Но это — самая хрупкая ложь, какую я когда-либо придумывал. С тех пор я только и пытаюсь вернуть себе равновесие.

— Чёрт, — выдыхаю я в небо и всё-таки поворачиваюсь к студии, хотя больше всего хочу запрыгнуть в «Бронко⁵⁷» и исчезнуть.

К тому моменту, как я вхожу в кабину, Эйлин по ту сторону стекла поднимает два пальца в предупреждение. Я киваю; она проводит ими по глазам, потом указывает на меня — универсальный жест «Соберись, придурок» сквозь стекло звукозащиты.

Я отвечаю большим пальцем вверх. Если бы мог, я бы действительно собрался.

Люси вертится в кресле напротив. Сегодня у неё свободная коса через плечо — и это кажется почти личным выпадом. Она потягивает тот самый хороший кофе, который я всё время переставляю, а она неизменно находит. И мне снова не хватает воздуха.

— Так он всё же здесь работает, — тихо говорит она, не поднимая глаз. — Я уже начала сомневаться.

— Работаю, — отвечаю, держась за дверной косяк, наблюдая, как она раскладывает ручки и поправляет наушники, но пока не надевает их — обычно ждёт меня.

Что мне делать со всеми этими мелкими сведениями о Люси, когда она уйдёт? Куда денутся эти крошечные штрихи: как она пьёт кофе; как устраивается в кресле; как трёт ухо, когда ей неловко? Когда она вернётся к своей жизни, а я останусь здесь? Потому что она уйдёт — с Оливером или с кем-то ещё, кто идеально подойдёт на роль мужчины её мечты.

Она вздыхает и поворачивается, глядя на меня через плечо. В последний раз я видел её, развалившейся на диване в фланелевых штанах и огромном свитере. Тогда, уходя из её дома, я чувствовал себя стоящим на краю чего-то, и с тех пор каждый час пытаюсь отступить.

— Твой телефон вибрировал, — говорит она.

Я моргаю.

— Что?

— Телефон. Пока ты был снаружи. Он всё гудел.

В этот момент телефон, оставленный у микрофона, загорается уведомлением. Один раз, потом ещё два.

— Ответишь? — спрашивает она.

— Нет, — провожу рукой по волосам.

— Нет?

— Мне не нужно смотреть.

— Почему?

— Потому что я знаю, кто это. — А сейчас мне совсем не хочется разглядывать семнадцать разных фото листьев. Я вдавливаю ладони в грудь, пытаясь убрать тяжесть в середине — будто проглотил слишком острое.

— О, — тихо говорит она и смотрит на меня внимательнее, потом отводит взгляд к коробочке с мятными шоколадками. — Понятно, — добавляет едва слышно.

— Что понятно? — спрашиваю я.

Она кусает губу, отпускает, запрокидывает голову к потолку. Коса соскальзывает с плеча.

— Ты не обязан мне ничего объяснять, — медленно произносит она.

— По поводк?

— Что и кому ты пишешь, — кивает она на телефон. — Кто-то явно пытается до тебя достучаться.

— Да, — соглашаюсь я. — Она умеет быть упрямой.

Что-то в её лице гаснет.

— Ясно, — отвечает она.

Телефон снова вибрирует в подстаканнике, перебивая стук ручек.

Вот почему я так долго слонялся по парковке: в этой тесной комнате рядом с ней я теряю рассудок. Не могу думать ясно, когда Люси рядом.

— Что происходит? — спрашиваю мягко.

— Я просто… — её пальцы играют с пирсингом в ухе, и у меня в горле сжимается, — я переживаю о твоём кредитном рейтинге, — наконец произносит она.

— Мой кредитный...? — выпаливаю я.

— Кредитный рейтинг. Ты должен кому-то деньги? У тебя проблемы с азартными играми?

Кажется, у меня азартная проблема каждый раз, когда она рядом: я снова и снова толкаю все фишки в центр стола, не глядя на карты.

— Я никому не должен, — говорю, теряясь в разговоре. — Ладно, не совсем правда. Я должен Джексону семнадцать баксов, но надеюсь, он забудет. Смотри. — Протягиваю ей телефон.

Она моргает:

— Что?

— Это не коллекторы, не мафия. Посмотри мои сообщения.

— Нет. Не нужно.

Я беру её руку, слегка разворачиваю пальцы и кладу телефон в ладонь.

— Держи. Посмотри.

Она вздыхает, плечи опускаются:

— Ты можешь переписываться с кем угодно. Я… не знаю, почему так отреагировала.

Я моргаю, и понимание поднимается внутри, как воздушный шар. Подобное тянется к подобному, и сейчас мы с Люси одержимы одним и тем же демоном.

— Люси. — Мы уже официально опаздываем в эфир, но я не променяю этот разговор ни на какие печенья Бергер. Сажусь рядом. — Ты ревнуешь?

Она смотрит остро — впервые с тех пор, как я вошёл:

— Нет, — отрезает.

Облегчение ощущается физически: плечи расслабляются, и я чуть не падаю на стол. Мне всё равно, как прошло её свидание с Оливером прошлой ночью, потому что сейчас она рядом и волнуется из-за того, с кем я переписываюсь.

— Ты ревнуешь, — говорю я.

— Я не ревную. Я просто переживаю…

— Из-за моего подпольного игорного наследия. Да, ясно.

Я склоняю голову, встречая её взгляд. Это чувство можно было бы использовать как топливо для генератора и улететь на Луну. Я не одинок в этом. Теперь-то уже можно сказать об этом с уверенностью.

— Хочешь знать, почему я кружил по парковке?

Её губы сжимаются:

— Ты меня избегал.

— Да. — Я киваю. — Я не хотел, чтобы мы успели поговорить до эфира. Не хотел слышать про твоё свидание. Не хотел видеть, как твои глаза загораются от чужого имени, — признаюсь я.

Она резко вдыхает.

— Если ты ревнуешь, то я ревную тоже. И, наверное, даже сильнее.

Её губы слегка приоткрываются от удивления.

Каждый день с тех пор, как я проснулся с её лицом, уткнувшимся в мою грудь, я убеждаю себя, что Люси мне не подходит.

Но мне нравится Люси. Очень.

Моё влечение к ней не исчезло — напротив, оно лишь крепнет.

Телефон снова гудит. Я киваю в его сторону:

— Это мама, — поясняю я. — Родители съездили в национальный парк Акадия, а у папы сейчас настоящая мания на растения. Весь день засыпают меня фотографиями.

Люси всё ещё смотрит прямо в глаза:

— Растения? — уточняет она.

— Да. Он увлёкся садоводством несколько лет назад, потому что… — я сглатываю. — Потому что мама не выносила запах больничного антисептика, а лаванда была единственным, что помогало ей заснуть. Он засадил весь передний двор, сделал клумбы и за домом, приносил ей пучки лаванды и расставлял вазы на каждой плоской поверхности в палате. Ему нужно было куда-то деть свою неугомонную энергию, и сад стал для него спасением.

Выдыхаю.

— Похоже, это уже что-то вроде одержимости, — добавляю я. — Они весь день присылают фото. Смотри.

Она скользит взглядом по экрану, я тянусь и пролистываю ленту.

— Вот это да, — выдыхает она, когда открывается групповой чат с моими родителями. — Ты не шутил.

Я придвигаю стул ближе, подлокотники стукаются друг о друга.

— Да. Сейчас у него грибная фаза, — усмехаюсь я.

— Вижу, — бормочет она, пролистывая снимки.

Здесь, кажется, шестнадцать фотографий грибов, ещё травы и папоротники, макросъёмка сосны с тёмно-зелёными иглами, а вот селфи родителей у ручья. Кадр чуть смещён, палец отца перекрыл верхнюю половину снимка. Но я вижу изгиб маминой улыбки и будто слышу громкий всплеск его смеха.

Люси задерживается на этом фото и подносит телефон ближе к лицу:

— Ты похож на маму, — тихо говорит она. — Такие же глаза.

Я выдыхаю:

— Она гораздо добрее меня.

Я настраиваю аудиоканалы для эфира, стараясь не позволить мыслям вернуться к самому тяжёлому воспоминанию: больничная палата, утопающая в цветах; мама в постели на слишком белых простынях, с лепестками в волосах.

Мне бы хотелось уметь говорить о маме, не чувствуя, как грудь сжимает. Но тревога и паника переплелись с воспоминаниями так тесно, что я до сих пор не научился отделять одно от другого. Слишком давно я не открывал эти двери — и теперь боюсь, что просто не вспомню, как это делается.

Но, может, стоит попробовать? Люси ведь пытается, даже когда ей трудно. Может, смогу и я.

— Это была… праздничная поездка, — говорю я, чувствуя, как сердце бьётся всё быстрее. Слова ложатся неловко: я не привык говорить о таком. — Мы запланировали её во время последнего курса химиотерапии. Врачи сказали, что будет лучше, если у мамы появится что-то, чего можно ждать.

Я вожусь с упрямым шнуром, наполовину спрятанным за монитором, кручу его конец в руках.

— Ей лучше? — Люси смотрит на меня, но я не поднимаю глаз. — Твоей маме?

Я дёргаю шнур, что-то под столом откликается.

— Пока что да. Но я стараюсь не загадывать… рак у неё был уже несколько раз.

Люси молчит, пока я аккуратно обвожу провод за монитором. Если Эйлин или Мэгги спросят о нашем опоздании, свалю всё на этот злосчастный шнур. Считаю про себя до десяти, представляю закат над океаном или овец у забора — или что там советовал психолог, когда тревога сжимала горло петлёй.

Привычно раскладывая всё по мысленным коробкам, пытаюсь отодвинуть дрожь и беспокойство в сторону. Разберусь с этим позже — в одиночестве, когда не будет так остро чувствоваться, что Люси сидит рядом, медленно разворачивая крошечную мятную конфетку.

— Но это было мило, — бормочу я.

Когда я уязвим, легче всего отвлечься на что-то приятное. С того самого момента, как мы встретились, и я брякнул неуместную шутку про стоматологические приборы, Люси казалась мне чем-то хорошим. Самым лучшим.

Люси поднимает глаза, держа конфетку между пальцами. Я надеваю наушники, и в динамиках раздаётся вопль Эйлин: «Наконец-то!» — и начинается отсчёт.

— Что именно было милым? — спрашивает Люси.

— Что ты ревновала, — отвечаю я.

Она закатывает глаза и отправляет конфетку в рот, в уголках губ можно рассмотреть скромную улыбку.

Мне хочется навсегда запечатлить этот момент. Оставить в подсознании, на кончиках пальцев.

Кажется, моё увлечение переросло в одержимость. И я не хочу с этим бороться. Не думаю, что смогу.

— Забавно, что ты так думаешь, — шепчет она.

— Не морочь голову тому, кто сам умеет морочить её другим, Люси Стоун.

Она всё ещё смеётся, когда над дверью загорается красный индикатор.

Я стараюсь держаться профессионально: принимаю звонки, никого не оставляю на линии, и за первые полчаса эфира нахожу лишь два предлога, чтобы коснуться её. Но потом звонит кто-то по поводу её свидания, и каждая мышца в моём теле напрягается при воспоминании, что прошлой ночью Люси была с другим мужчиной.

— О, — произносит она, и её лицо озаряет широкая улыбка.

Что-то внутри меня болезненно натягивается.

— Это было очень приятно. Оливер — отличный парень.

— Звучит многообещающе! — ахает слушатель. — Ещё увидитесь?

Я задеваю подставку с ручками, и та опрокидывается. Люси бросает на меня быстрый взгляд, пока я собираю разбежавшиеся по столу предметы.

— Нет, — медленно отвечает она, пряча улыбку, но не слишком успешно. — Мы решили, что не подходим друг другу. Думаю, останемся друзьями.

Слушатель разочарован:

— Ну, это отстой.

— Так оно и есть, — резко вмешиваюсь я. — Решает Люси.

— Просто, — вздыхает звонящий, — если уж ты не можешь никого найти, то где нам всем брать надежду?

Лицо Люси чуть хмурится:

— Не думаю, что на меня стоит равняться. Моя ситуация совсем не типична. Но когда появится правильный человек, я это пойму.

— Значит, ты всё ещё готова к свиданиям? — уточняет собеседник.

Люси смотрит на меня через стол:

— Очень осторожно — да. Но теперь на моих условиях. Больше никакой помощи со стороны. «Люси ищет любовь» уходит в папку с личными делами: решать буду я сама.

— Что это значит? — не унимается звонящий.

Она качает головой, подбирая слова:

— Думаю, больше не стану искать свидания в эфире. Извини, «мистер Шина».

— Мистер Шина переживёт, — бурчу я.

Теперь правила игры изменились. Мне больше не придётся сидеть в этой будке и наблюдать, как Люси принимает внимание от желающих пригласить её куда-то. Но останется осознание, что это может случиться в любой момент. Её сердце открыто иначе, чем тогда, когда Майя впервые позвонила в программу. Она в двух шагах от своего счастливого конца — и я это понимаю.

От этой мысли меня разрывает. Мне хочется, чтобы она оставалась здесь, в этой будке, рядом со мной, как можно дольше. Похоже, я стал собственником, даже чересчур: её время, её смех, её улыбки, которые становятся такими яркими, что глаза закрываются сами.

— Я останусь ровно настолько, насколько Эйден захочет, — морщится она. — Не хочу никому мешать. И не уверена, что вообще кому-то интересна, если не считать этот хаос под названием «моя личная жизнь».

Чёрт. Если бы она только знала.

— Эйден хочет, чтобы ты осталась, — говорю я, чувствуя себя идиотом. Но мне всё равно: её лицо озаряет улыбка, она слегка покачивается в кресле. — Никаких «наступаний на ноги». Уверен, слушателям твой музыкальный вкус нравится куда больше моего.

— Это правда, — говорит она. — И то, что шоу больше не подбирает мне свидания, не значит, что я не буду ни с кем встречаться.

Щёки её заливаются румянцем, взгляд скользит вниз, на стол. Она берёт пустую обёртку от мятной конфетки и складывает из неё самый крошечный бумажный самолётик в мире.

— Просто нужно держать глаза открытыми, — добавляет она. — Как в ту ночь.

Я машинально касаюсь губ. Перед глазами лениво всплывает картинка: зелёное платье, музыкальный автомат с одной-единственной песней, Люси, сидящая у меня на спине, и руками обвивает мою шею.

— В ту ночь? — уточняю я.

Она моргает медленно, а в улыбке мелькает вызов.

— Помнишь, когда меня подвели? — говорит она. — Я выходила из ресторана и наткнулась на кого-то прямо на улице.

— Правда? — тяну я так, будто не мчался в «Утка, утка, гусь» в ту же минуту, как получил её сообщение.

Будто не сидел на диване, как идиот, жуя мятные шоколадки, которые стащил с её стороны стола, и делая вид, что не смотрю на телефон. — Ты раньше об этом не говорила.

— Да, — отвечает она, улыбка расползается до глаз. — Просто решила немного помолчать. Мы выпили по стаканчику.

— С незнакомцем? — наши локти сталкиваются на крошечном столике.

Комната будто сжимается — слишком тесная для всего, что между нами просачивается наружу. Стена, что была между нами, крошится кирпичик за кирпичиком. Я стараюсь держать голос ровным.

— Подозрительно звучит.

— Нет, — качает она головой. — Всё было мило. Мы выпили, я пыталась научить его играть в ски-бол, но у него совсем не получалось. И, думаю… — она облизывает губы, и я остро ощущаю каждое её движение, каждый выдох, шуршащий в моём ухе через наушники. — Думаю, это то, чего я хочу.

— Странные мужчины на улице, безнадёжные в ски-бол? — поднимаю бровь.

Она качает головой.

— Я хочу сначала чувствовать, а потом уже думать. Быть в моменте, не ломать себя мыслями о том, что будет дальше. Не закручивать себя в спираль из идей о партнёре.

Я коротко выдыхаю:

— Тогда не думай.

— Я и не буду.

— Отлично.

Она улыбается. Я ловлю себя на том, что завидую к тому парню, которым мог бы быть, если бы я вообще мог хотеть Люси. Разрываюсь между тем, кто я есть, и тем, кем хочу быть.

— Ты собираешься встретиться с ним снова? С этим твоим загадочным ски-бол-партнёром? — спрашиваю я.

— Не знаю, — пожимает она плечами, возвращаясь к миниатюрному самолётику. Пальцем прочерчивает сгиб, потом ещё раз складывает. — Не уверена, понравилось ли ему. Может, он не захочет меня видеть снова.

— Уверен, захочет.

Её взгляд резко цепляется за мой. Она делает ещё одно крыло.

— Он со мной не связывался, — тихо говорит она.

— Может, у него есть причины, — отвечаю я хрипло. — Может, он пытается разобраться в себе. Может, держит себя в руках. Может, пытается дать тебе всё, чего ты хочешь.

Она заканчивает самолётик и запускает его в меня. Наконечник вонзается в центр груди, потом падает к моим коленям.

— Посмотрим, — говорит Люси.

— Посмотрим. А пока — прощай, Освальд.

— Оливер, — поправляет она, и невольный смех срывается с губ.

— Как скажешь.

Мы смотрим друг на друга. В ушах и в голове шуршит статическое напряжение.

— Поздно, — говорит Люси, не отрывая взгляда, и кивает на часы. — Пора заканчивать. Хочешь попрощаться с добрыми людьми Балтимора или оставить это мне?

— Спокойной ночи, добрые люди Балтимора, — говорю я.

Люси смеётся, и этот звук отдаётся в моих рёбрах.

— Люси, — произношу её имя, и голос срывается. Сердце бьётся в груди барабанной дробью. — Всегда приятно видеть тебя в студии.

Она прячет улыбку, но я всё равно её замечаю.

— Взаимно, — отвечает она.

Я прощаюсь, пытаясь рассуждать здраво. Разбираю по пунктам, что ждёт нас дальше, пока ураган рвёт края моего рассудка.

«Нормально испытывать тёплые чувства к Люси», — говорю себе.

Мы проводим вместе по три вечера в неделю. Но это не просто дружеское расположение. Было бы легче, если бы это была всего лишь дружба.

Её полуулыбка пьянит меня. Жажду знать о ней всё: какие любимые топпинги для пиццы, какую пасту она использует, краснеет ли только до ключиц или розовеет вся.

Я уже покупаю в CVS мятные шоколадки, потому что не могу отвыкнуть. Хочу чувствовать её волосы в руках, губы у своей шеи. В одних фантазиях сгибаю её над этим столом, в других — заворачиваю в плед и кормлю тостами.

Я уже не на краю — я перепрыгнул.

— Шоу кончилось, — её голос глухо звучит из наушников.

Они лежат на столе рядом с её маленьким блокнотом. Я не трогаю их, когда она не рядом, — нравится напоминание, что она вернётся.

— Ты собираешься…? — она кивает на мои наушники.

Я сглатываю.

— Пока не решил.

Улыбка скользит по её лицу. Она тянется ко мне и снимает их с моей головы, пальцем едва задевая раковину уха. Кладёт мои наушники рядом со своими.

— Поговорим? — приподнимает она бровь.

Она прекрасно понимает мой блеф, а я не могу отвести взгляд от её рта.

Эйлин ушла пять минут назад, щёлкнув выключателем в коридоре. В комнате — только свет от монитора да уличный фонарь, льющийся через окно. Её лицо — чередование теней и бликов. Мы — единственные люди в этом здании.

— Я… ещё не решил, — говорю я.

— Всё не может продолжаться дальше таким же образом, Эйден, — тихо произносит она.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

— Ты знаешь, — выдыхает она.

Я видел много выражений лица Люси, но это — редкое: тяжёлые веки, розовые щёки.

Это Люси, когда она чего-то очень хочет.

Я разворачиваюсь в кресле, наши ноги сталкиваются. Кладу ладони на её колени, чтобы удержать.

— Это плохая идея, — произношу.

— Почему?

— Потому что ты ищешь другое, — говорю честно.

Её взгляд скользит к моим губам и снова поднимается. Они темнее, чем я когда-либо видел. Tortula ruralis⁵⁸ — мох сразу после дождя. Мои большие пальцы сами скользят по мягкой ткани джинсов на её бёдрах, и мне нет дела до последствий. Её тело тянется ко мне.

— Я знаю. Но я не могу перестать думать… — она обрывается, изучая моё лицо. — Ты тоже об этом думал, да?

Я киваю. Кажется, мой мозг теперь способен думать только о ней.

Она чуть качает головой.

— Может… — она прикусывает слово, челюсть сжимается.

Её глаза ищут мои.

— Что? — спрашиваю я, пальцы поднимаются чуть выше, от чего у неё перехватывает дыхание. Мне нужен самый незначительный повод — и я уложу её на этот стол.

«Дай мне причину», — умоляю без слов.

— Может что?

— Может, нам стоит попробовать, — выдыхает она.

Её язык скользит по нижней губе, и внутри меня всё вспыхивает. Свечи в груди пляшут.

— Просто посмотреть, — добавляет она, наклоняясь ближе, ресницы дрожат, когда я поднимаю руку и обхватываю её шею.

— Да, — шепчу я. — Может быть.

Мы тянемся друг к другу, носы касаются, она издаёт тихий звук.

— Мы же взрослые люди, да? Это…

— …нормально, — заканчиваю я.

Может, если уступлю этому порыву, он станет не таким невыносимым. Как попробовать глазурь на торте — лишь самую малость, чтобы унять жажду.

Я прижимаю костяшки пальцев к её подбородку, скольжу носом вниз по его линии.

— Люси, — пытаюсь ещё раз, разум всё ещё борется с желанием. Я не хочу брать то, чего она не готова дать. — Я не то, что ты ищешь, — напоминаю.

Она мурлычет мягко и мечтательно:

— Может, ты и не то, что я ищу, но ты — то, чего я хочу. И этого мне достаточно. Доверься моему выбору.

Я обвиваю её талию другой рукой.

— Скажи мне остановиться, — прошу шёпотом.

Её пальцы вцепляются в мой свитшот.

— Ну уж нет, — отвечает она так же тихо.

Она приближается, наши губы соприкасаются и снова расходятся.

В горле рождается низкий звук. Мне следовало бы остановиться. Положить конец флирту, взглядам, прикосновениям, желанию, что ломает меня каждый раз, когда она просто смотрит на меня. Я знаю, что для Люси я — лишь отвлечение, шаг в сторону от пути, по которому ей, возможно, стоит идти. Поцелуи с ней не приведут ни к чему хорошему.

Но я никогда не претендовал на то, чтобы быть хорошим. Неделями я держался. Но когда её губы вырисовывают моё имя, вся моя сдержанность осыпается прахом у её ног. Я больше не хочу сопротивляться. Не могу.

— К чёрту, — шепчу я и притягиваю её к себе.

«Струны сердца»

Звонящий: «Как понять, что ты кому-то нравишься?»

Люси Стоун: «О! Эм… даже не знаю… Я, честно говоря, ужасно считываю намёки. Ну… как вы уже, наверное, заметили. Собственно, именно поэтому я здесь».

Эйден Валентайн: «Нет, не поэтому ты здесь».

Люси Стоун: «Разве нет?»

Эйден Валентайн: «Ты здесь, потому что продолжаешь встречаться с… как ты их назвала?.. кретинами».

[Смех].

Люси Стоун: «Точно. Именно так я и сказала».

Эйден Валентайн: «Но мы над этим работаем».

Люси Стоун: «Да… да, работаем».

Эйден Валентайн: «Ладно, вернёмся к вопросу. Если кто-то к тебе неравнодушен, он будет искать повода, чтобы прикоснуться к тебе. Ты, скорее всего, заметишь, что он задерживает на тебе взгляд. Не… не в настораживающем смысле».

Люси Стоун: «То есть это будет “приятный” взгляд?»

Эйден Валентайн: «Скорее — тёплый».

Люси Стоун: «А, значит, это смайзинг⁵⁹».

Эйден Валентайн: «Что?»

Люси Стоун: «Ты что, не слышал про смайзинг? Это когда улыбаешься глазами. Смотри, я покажу».

Эйден Валентайн: «Я смотрю. И… ты ничего не делаешь. Это просто твоё обычное лицо, Люси».

Люси Стоун: «Нет, я сейчас улыбаюсь глазами».