Наказание

Мы выходим из магазина с несколькими пакетами. Лидия садится на пассажирское сиденье рядом со мной, совершая какие-то магические действия со своей гривой волос и нанося блеск для губ, который нашла у кассы.

— Где мы встретимся с твоими братьями? — спрашивает она.

Я не хочу вести ее туда, куда направляюсь.

Но ей нужно это увидеть. Ей нужно знать.

— Есть уединенный склад, одно из наших безопасных мест. Туда допускается только семья. Нам нужно, чтобы там было тихо и вне сети.

Она кивает, глядя в окно.

— И почему я еду с тобой?

— Потому что я не могу доверять тебе.

Машины проносятся мимо, когда мы съезжаем с шоссе, ведущего к складу.

— Так я буду сопровождать тебя везде? Это твой грандиозный план?

— Пока не научу тебя вести себя прилично.

Правда в том, что, как только мы поженимся, она станет намного более защищенной, чем сейчас. У Ледяного Братства будет меньше прав на нее, и даже наши конкуренты поймут, что она вне доступа.

— На неопределенный срок?

— Да, Лидия. На неопределенный срок.

Она барабанит длинными ногтями по приборной панели.

— Мне нужен телефон, Виктор.

— Я знаю и занимаюсь этим.

Мы едем молча. До склада осталось всего несколько минут.

— Что, если я пообещаю, что не попытаюсь сбежать снова?

Я качаю головой.

— Слова — дешевы. Мне плевать, что ты мне говоришь. Я не отступлю, пока не буду уверен, что ты никуда не денешься.

Она хмурится, качает головой и ругается под нос.

— Ты чертов лжец, — наконец говорит она. — Ты же знаешь это, да?

Я не лжец, а говорю правду, даже когда это больно. Она провоцирует меня, пытаясь вернуть хоть каплю контроля — последняя попытка вывести меня из равновесия.

Но я не поддамся.

— Не знаю. Так что, может, ты расскажешь, почему считаешь меня лжецом?

В ее глазах мелькнуло удивление, и она на мгновение отшатнулась, защищаясь, скрестив руки на груди. В воздухе между нами повисло напряжение, невысказанные слова и неразрешенный гнев.

— Ты продолжаешь говорить, что не причинишь мне вреда. Намекаешь, что знаешь меня. Но если бы ты действительно знал меня, то понял бы, что лучший способ причинить боль такому человеку, как я, — это пытаться контролировать.

А. Хороший ход. Но она все еще упускает часть головоломки.

— Ммм. Когда кто-то делает выбор, который может подвергнуть его опасности, иногда единственный вариант — обеспечить его безопасность, взяв контроль. Ты должна это понимать, — я бросаю на нее взгляд, сворачивая с шоссе и направляясь к складу. — Твои родители отправили тебя в школу-интернат по этой причине, не так ли?

Они отправили ее в школу-интернат, потому что она была опасна для себя и окружающих. Отправили в место с жесткими правилами и авторитарной структурой, пытаясь дать ей руководство и контроль, в которых она нуждалась. Как и большинство попыток обуздать непокорность, это не сработало.

— Ты не знаешь обо мне ни единой вещи, — шипит она.

— Успокойся. Мы продолжим этот разговор позже. Сейчас у нас есть дело.

Уединенный склад мрачен и полон теней. Здесь только одна машина — Михаила. Я знаю, что Никко, Михаил и Лев ждут нас внутри.

Я не хочу, чтобы она видела, что мне придется сделать, но у меня нет выбора. Единственный путь вперед — пройти через это.

Лидия колеблется, увидев тяжелую железную дверь и тусклое освещение.

— Что, если я пообещаю остаться здесь? Ты можешь запереть двери или… или что-то в этом роде.

Качаю головой.

— Нет. Я не буду рисковать, и ты должна понимать, что на кону. — Когда мы доходим до двери, поворачиваюсь к ней и кладу руки на плечи. Большими пальцами слегка массирую их, не отрывая взгляда. — Эти люди владеют информацией, которая нам необходима. Они не отдадут ее добровольно. Возможно, даже готовы умереть, но не раскрыть ее. Но мы должны ее получить. Жизнь твоей матери и твоя собственная жизнь под угрозой. Нам нужно узнать, что они замышляют. Я хочу, чтобы ты осознала серьезность ситуации. Ты пока не хочешь признавать, но Тимур Юдин — злой человек, который хотел тебя убить. Его нет в наших руках, и мы не остановимся, пока не найдем.

Дверь открывается, петли скрипят, и дыхание Лидии прерывается. Я инстинктивно хватаю ее за руку. Рука кажется маленькой и теплой в моей, и мое сердце наполняется решимостью.

Я буду защищать Лидию, чего бы это ни стоило. Неважно, какой ценой.

Быстро оцениваю обстановку. Михаил стоит в углу комнаты, руки на бедрах. Несколько мужчин, связанных и с кляпами во рту, сидят на складных стульях, избитые. Никко одет только в футболку. Его волосы слиплись от пота, а кулаки покрыты кровью. Лев стоит перед одним из мужчин, бесстрастно глядя на него. В его крепких руках — бейсбольная бита.

Лидия сдерживает вздох.

— Боже, — шепчет она. — Виктор.

Я сжимаю ее руку.

— Все будет хорошо. Ты сильная женщина. Помни, кто они. Они — отбросы, недостойные даже твоей подошвы.

Ее глаза расширяются, она смотрит на меня. Облизывает губы и наконец кивает.

— Хорошо.

— Вот. Я хочу, чтобы ты осталась здесь. Ты увидишь, как я сделаю что-то ужасное, Лидия, и не стану притворяться, что это не так. Ты останешься здесь. Будешь наблюдать за мной, и с тобой все будет в порядке, — она кивает. Я наклоняюсь ближе. — Тебя воспитал Петр Иванов. Ты видела такое, чего ни одна женщина не должна видеть. — Я знаю это. Был рядом в некоторых из этих моментов, хотя она пока об этом не знает. — И вот ты здесь. Сильная. Ты — выжившая, Лидия. Настоящая выжившая.

— Откуда ты это знаешь?

— Увидишь.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку. Прикосновение ее кожи к моей зажигает во мне огонь. Ярость течет по венам, как раскаленная лава. Я убью этих ублюдков, и она будет наблюдать за этим.

Я готов.

Запираю дверь изнутри, подчеркивая замкнутость и серьезность ситуации. Затем поворачиваюсь к ним.

— Что выяснили?

— Абсолютно ничего, — говорит Никко.

— Не совсем так, — возражает Лев, качая головой. Он кивает на того, кто сидит в середине. — У этого есть слабость к Лидии. У меня есть видео, где он за ней следит. Даже нашел записи, которые он сделал с ней...

— Хватит, — я глубоко вдыхаю через нос и медленно выдыхаю. Мне не нужно слышать о ней и Тимуре Юдине. Мое дыхание тяжелое, ярость медленно кипит. — Ты хочешь сказать, что он обычный маньяк?

— О, да, — говорит Лев, сжимая челюсть. Видно, что он хочет избить этого типа за меня, но не станет, а оставит это мне. — Поймал его, когда он дрочил на видео.

Мать твою.

Я стою перед ними, оцениваю каждого по очереди. Один из них уже сломлен, слезы текут по его лицу, а я даже не прикоснулся к нему. То, что сделали Лев и Никко, было лишь прелюдией — предупреждением перед бурей. Их страх ощутим. Они понимают, что это их конец, и если они не будут сотрудничать, то умрут прямо здесь.

Делаю шаг вперед.

— Так вы готовы умереть за свое дело? — спрашиваю я, поглаживая подбородок. — Вы понимаете, что если не станете сотрудничать, то больше не увидите свет?

Никакого ответа.

Медленно подхожу к тому, кто выглядит наиболее испуганным. Наклоняюсь и шепчу ему на ухо все, что сделаю с ним прямо здесь и сейчас, если он не станет сотрудничать. Мужчина закрывает глаза, и слезы катятся по его щекам.

Я остаюсь равнодушным, но Михаил хочет подчеркнуть это.

— Помни, они верны человеку, который уничтожит ее, Виктор. Помни, кто они.

Мои братья любят... напоминать мне о подлости тех, кого я наказываю. Это помогает.

Протягиваю руку и хватаю подбородок мужчины передо мной. Он в ужасе, но мне плевать.

Я щелкаю пальцами, и Лев передает мне бейсбольную биту.

— Начнем медленно. Ты скажешь мне, где твой лидер, или я сломаю тебе оба колена этой битой. Ясно?

Он мотает головой из стороны в сторону.

— Я не могу! Я не знаю!

— Знает, — рычит Никко. — Он врет.

Резко бью битой по одному колену. Кость трескается. Он кричит, умоляя о пощаде, но здесь ее не будет. Лидия сдерживает крик.

Хорошая девочка.

Другой человек, ублюдок, который осквернил Лидию, получит особое обращение. Он смотрит на меня, бросая мне вызов прикоснуться к нему.

— Скажи мне. Где он?

Человек рядом с ним ругает его по-русски, призывая не нарушать их приказы. Он обещает, что тот сгорит в аду, если выдаст что-либо, и его семью будет ждать жестокая, зверская смерть.

Но это блеф. Ни один из них отсюда не уйдет.

— Ты понимаешь серьезность лжи мне? — спрашиваю я, мой голос низко гудит в тишине склада. Я привлекаю его внимание. — Представь медленную, мучительную боль, которая начинается с предупреждения. Разрушенные колени. Давайте обсудим факты, джентльмены. Человеческое тело — это шедевр в своей способности выдерживать боль. Возьмем, к примеру, твое разбитое колено. Это не просто сломанная кость, верно? — я касаюсь его колена концом биты, и он кричит, пока не охрипнет. — Боль оценивается примерно в девять баллов по шкале боли. Достаточно сильная, чтобы вызвать шок или даже помутнение зрения.

Наклоняюсь ближе, позволяя ему осознать это. Иногда угроза пыток и боли усиливает эффект от жестокого избиения.

— Но настоящая агония наступает позже. Когда каждое движение вызывает невыносимую боль, стреляющую вверх по ноге. Когда простой кашель или смена позы становятся невыносимыми, — выпрямляюсь. — И я собираюсь сломать твое второе колено. Поэтому настоятельно рекомендую очень тщательно подумать над своими следующими словами. Стоят ли они такой боли, что ты потеряешь сознание, пока я не разрежу тебя на куски, и ты не истечешь кровью на этом полу? Ты знаешь, мы выбрали это место не случайно — здесь легко вымыть кровь и заглушить любой шум.

Постукиваю битой по ладони. Лев наблюдает за мной. Глаза Никко горят, как миллион солнц, смотря на наших врагов. Михаил наблюдает за всем этим, невозмутимый. Лидия — как статуя.

Я ударяю битой по ладони, наслаждаясь жжением. Связанный человек кричит.

— Ладно, — говорю я, поднимая биту и замахиваясь.

— Хорошо! — кричит он. — Хорошо, я скажу! Боже!

Кладу биту на пол и смотрю на него. Киваю Никко.

— У тебя есть связь с Алексом?

— Я здесь, — говорит Алекс. Никко кивает.

Человек рядом с предателем раскачивает стул, пытаясь добраться до своего трусливого брата-предателя. Он извивается и кричит на него по-русски.

— Манхэттен! — рыдает он. — Он на Миднайт Уорф.

— Ты понял? — спрашиваю я Алекса.

— Да. Я знаю, где это. Частный порт на Ист-Ривер.

Второй ругается, брызгая слюной. Я киваю Никко.

— Дай ему его награду.

Никко приставляет пистолет к виску человека и нажимает на курок. Тот обмякает в наручниках.

Его товарищ смотрит мне в глаза, невозмутимый.

Я смотрю на Михаила.

— Я передумал. Не хочу, чтобы Лидия видела, что я с ним сделаю. Не хочу, чтобы она отшатывалась от моего прикосновения. Вспоминала то, что я собираюсь сделать.

Михаил кивает.

— Мы оставим тебя, брат.

— Виктор, — говорит Лидия, ее голос сдавлен. — Тебе не нужно этого делать. Ты все еще человек. Просто… закончи это быстро.

Встречаюсь с ее взглядом и качаю головой.

— Я справлюсь. Выведи ее, брат.

Ее глаза наполняются слезами, и почему-то кажется, что она вот-вот заплачет. Я не понимаю.

Подхожу к ней и провожу пальцем по скуле. Отдергиваю его, мокрый от ее слез.

— Почему ты не хочешь уйти?

— Я не знаю, — шепчет она. — Не знаю, но я… я должна остаться.

Черт.

Не хочу, чтобы она видела во мне монстра. Но должен уважать ее просьбу.

— Ладно. Я позволю. Но ты останешься за мной, — соглашаюсь я, в голосе слышна тяжелая нерешительность.

Когда Михаил отходит в сторону, Лидия делает глубокий, дрожащий вдох, готовясь к насилию, которое ей предстоит увидеть.

И тут… в темном, холодном складе, с ее глазами, смотрящими в мои, с решимостью не уходить и не прятаться от того, кто я есть и что делаю, что-то меняется между нами. Я знаю, кто она. Видел ее демонов. Знаю тьму, с которой она борется, и тьму, в которой находит удовольствие.

Сейчас она увидит мою.

Я поворачиваюсь к человеку, связанному перед нами, его судьба предрешена тем, что он сделал, и со всей силы бью бейсбольной битой о стену. Она разлетается на куски. Мне не понадобятся орудия для того, что я собираюсь сделать дальше.

Сжимаю и разжимаю кулаки.

Лидия не моргает.

— Встань за мной.