Наказание

Следующие несколько недель с Лидией кажутся мимолетным сном. Иногда я боюсь, что открою глаза, и ее не будет рядом. Я не хочу, чтобы все было так. Не уверен, что смогу это остановить, даже если попытаюсь. Но я не воспринимаю это как должное.

Дни с ней складываются в недели. Несмотря на то, что и Лидия, и Ария часами пытаются предугадать следующую атаку Ледяного Братства, мы не находим убедительных доказательств, что они скоро нанесут удар. Может показаться, что они сменили фокус.

Но я знаю лучше. Мы не можем расслабляться. Одна из самых больших ошибок, которую мы можем совершить, — это ослабить бдительность.

Так что я не расслабляюсь. И Лидии это, блять, не нравится, но мне все равно.

Ей помогает то, что она работает вместе со мной и моей семьей. Моя работа физическая — я тот, кто отвечает за силу. Я тот, к кому все обращаются, когда нужна тяжелая рука или мышцы. Все мои братья могут постоять за себя, но никто не делает это так, как я. Это значит, что я сопровождаю Лидию, к лучшему или к худшему.

К лучшему или к худшему.

Нет смысла притворяться кем-то другим, а не тем, кто я есть на самом деле. Когда мы поженимся, мы должны принимать друг друга такими, какие мы есть, без всяких ограничений. Я никогда не понимал, зачем кому-то делать меньше.

Но я сделаю так, что она не пожалеет. Клянусь. Я уже пытаюсь.

— Ладно, давай повторим, чему ты научилась.

Я провел с ней краткий курс основ самообороны, которому нас всех учил Коля: как освобождаться от захватов, ситуационная осведомленность, защитные маневры и использование подручных предметов. У нас нет времени учить ее стрелять.

— Хорошо, — говорит Лидия, стоя передо мной в боевой стойке. На ней ярко-розовый топ, черные леггинсы и кроссовки. Ей повезло, что мне нужно ее учить, иначе я бы сорвал это с нее и трахнул прямо у стены дома.

— Использовать основание ладони или сильный удар по уязвимым местам, если получится — глаза, нос, горло и пах.

Я киваю.

— Продолжай.

— Не паниковать, если меня схватили, а сосредоточиться на побеге. Обращать внимание на окружение и использовать все, что может помочь.

Я не хочу, чтобы ей пришлось применять навыки, которым научил. Хочу, чтобы ее приемы самообороны были абсолютно последним средством.

Но она должна знать.

— Например? — проверяю я, пристально глядя на нее.

— Например, если мы рядом с костровой ямой. Сбить их с толку, чтобы они наступили на решетку слива, а затем толкнуть в огонь, как злую ведьму в «Гензеле и Гретель».

Ее глаза блестят, и она ухмыляется мне.

Я ухмыляюсь в ответ.

— Ты над этим думала.

— Да, сэр, — говорит Лидия соблазнительным голосом. Хорошо, что она только что говорила об ударах в пах, иначе член стоял колом.

— Продолжай про побег.

— Сохранять спокойствие. Кричать о помощи как можно громче. Использовать свой крик, — она подмигивает. — Ударить, если возможно, опустить центр тяжести, развернуться и встретить атакующего.

— Отлично, — грудь переполняет гордость. — Это моя девочка. Что еще?

— Использовать подручные предметы, если возможно. Ручки, ключи, сумку, утяжеленную последними покупками в магазине.

Я киваю.

— Отлично.

Никита́ скребется в заднюю дверь, ревнуя к вниманию, которое я уделяю Лидии.

— Пойдем прогуляемся?

— Угу.

Беру поводок Никиты́, и мы идем в центр города, собака послушно идет рядом. Мы останавливаемся на светофоре, и Лидия наклоняется, чтобы почесать ей уши.

Я думал, что любил Лидию до того, как она переехала сюда. Но теперь, когда она любит мою собаку, я окончательно пропал.

— Я думала приготовить курицу с пармезаном на ужин, — говорит она небрежно.

— Это меня возбуждает, — поддразниваю я ее.

Она ухмыляется.

— Никогда не встречала мужчину, которого возбуждала еда.

— Меня возбуждает не еда. Меня возбуждает смотреть, как ты ее готовишь.

— А, понятно. Удовлетворять все аппетиты, да?

— Угу. Звучит вкусно. В пятницу вечером, когда будем планировать последние детали, пойдем поужинаем. Хорошо?

Я не готовлю. Я ем. И если я не с кем-то, кто умеет готовить, то заказываю еду. У меня был личный повар какое-то время, но мне это не понравилось. Мне не нравится, когда кто-то находится в моем пространстве, кроме Лидии. Это ее пространство тоже.

Внезапно Никита́ навострила уши. Шерсть на ее загривке встает дыбом, и она издает низкий, опасный рык.

Лидия выпрямляется.

— Что я сделала? Я думала, собака меня любит.

— Встань за мной, — рычу я. — Дело не в тебе.

Глаза Лидии расширяются, и, слава богу, в этот раз она слушается. Я осматриваю окружение. Сначала ничего подозрительного не замечаю. Обычный городской вечер. Но Никита́ рычит и издает громкий, злобный лай.

Неожиданно из подъезда выскакивает нападающий в маске, за ним следуют еще трое. Они в масках и капюшонах и идут прямо на нас.

Лидия напрягается, сдерживая крик, и я бросаю через плечо: — Помни, чему я тебя, блять, учил.

Один нападает на нас лоб в лоб, подняв пистолет. Я чувствую, что эти парни пришли не убивать, а чтобы забрать ее. Второй тянется ко мне, пистолет блестит в свете фонаря. Прежде чем он успевает выстрелить, Никита́ уже всцепилась в него. Она впивается ему в ногу с яростным рычанием.

Я локтем бью второго нападающего одним резким движением, вкладывая в удар всю свою силу. Слышу удовлетворяющий хруст ломающейся кости, он кричит от боли, падает на землю, хватаясь за лицо. Третий едва успевает приблизиться, как я бью его кулаком прямо между глаз, отправляя назад.

Четвертый — счастливый ублюдок, который все еще на ногах, все еще дерзит. Я хочу избить его до полусмерти голыми руками, но мне нужно кого-то допросить. Темное, первобытное удовлетворение охватывает меня при мысли о том, как его кости ломаются под моими кулаками, а кровь окрашивает мои костяшки пальцев.

Воздух наполнен запахом пота и страха. Один из них тянется к Лидии, и я не успеваю добраться до него вовремя, но ее глаза вспыхивают яростью, равной моей. Она бьет его коленом между ног, и, когда тот сгибается от боли, она тычет ему в глаза.

Хорошая девочка.

Резкий звук выстрела раздается у меня в ушах. Никита́ скулит. Ярость захлестывает меня, горячая и неумолимая. Зрение сужается, и я вижу только красное.

— Оставь одного в живых, — напоминаю я себе. Держусь за эту единственную нить, которая останавливает меня от убийства их всех. Борюсь с желанием убить, заставить их всех заплатить.

Хватаю ближайшего за горло, прижимаю к стене. Он единственный, кто в сознании, его широкие, испуганные глаза смотрят на меня с мольбой о пощаде. Желание защитить, обрушить на него свою ярость, борется с необходимостью получить информацию.

— Зачем вы на нас напали? — требую я, мое лицо в сантиметрах от его. — Откуда вы, блять, пришли, и кому вы подчиняетесь?

Он хрипит, выдавая слабый, невнятный ответ, и я ослабляю хватку, чтобы он мог говорить.

Через плечо я кричу Лидии: — Возьми мой телефон. Позвони Алексу и скажи, чтобы прислал команду для зачистки, сейчас же.

Держу его за шею, но, прежде чем он успевает сказать еще слово, его голова откидывается назад, ударяясь о бетон, и круг малинового цвета расцветает в центре лба.

Лидия кричит. Я бросаю его тело на землю, прижимаю ее и накрываю собой. Чертов снайпер. Но больше выстрелов не следует.

Нападавший был целью, потому что я заставил бы его заговорить.

Кто-то убил его. Кто-то наблюдает. Кто-то не хочет, чтобы я знал, что они задумали. Черт.

Подъезжает машина, и я мгновенно насторожен, но Лидия выдыхает: — Это Алекс.

Алекс и команда наших людей быстро выходят из машины. Алекс тренировал двух старых людей Иванова, и они здесь, чтобы помочь нам. Они действуют быстро и слаженно.

— Они сбежали, — говорю я. — Но здесь снайпер, Алекс. Он хочет напугать нас, но пока не готов действовать.

— Мы обыщем все вокруг, чтобы найти, где они могли спрятаться. Я хочу, чтобы все было проверено.

Только когда схватка заканчивается, и наши нападающие либо обезврежены, либо сбежали, я замечаю кровь на шерсти Никиты́.

Лидия опускается на колени рядом с собакой, ее руки дрожат, когда она раздвигает густую черную шерсть.

— Она истекает кровью, — говорит Лидия, голос срывается. На боку Никиты́ небольшая сочащаяся рана, но сразу не ясно, что ее вызвало. — Никита́ в порядке? — спрашивает Лидия, ее глаза наполняются слезами, а лицо краснеет. Она плачет? Я не могу понять, плачет ли она. — С ней все будет хорошо, да? Она истекает кровью, Виктор.

— Ты в порядке? — спрашиваю, хотя комок подступает к горлу, когда я опускаюсь на колени рядом с ними.

— Я в порядке, я в порядке, — говорит Лидия, хотя ее рука дрожит.

Я возвращаюсь к Никите́.

Черт. Никиту́ ранили. Блядь. Мои руки дрожат. Если кто-то ранил мою собаку… Если кто-то, блять, ранил мою собаку…

— Где точка входа? — бормочу я, испытывая разочарование и страх. Внимательно осматриваю ее, ожидая увидеть пулевое ранение. Но ничего очевидного нет, только медленное, упорное сочение крови из-под ее шерсти.

Пальцы Лидии осторожно, но тщательно обследуют рану.

— Похоже, пуля только задела ее, — говорит она с облегчением. — Но шерсть такая густая, что трудно понять, куда именно попали.

Это имеет смысл. Пуля, скорее всего, скользнула по боку Никиты́, прорезав шерсть и кожу, но не проникнув глубоко. Удар был достаточным, чтобы вызвать боль и кровотечение, но не катастрофические повреждения, которых я боялся. Ее шерсть, слипшаяся от крови, скрывает точное место ранения, что затрудняет оценку степени повреждения.

Лидия быстро оценивает ситуацию.

— Она дышит нормально, но, кажется, ей больно, — ее руки теперь более уверенные, когда она осторожно надавливает вокруг раны. — Нам нужно отвезти ее к ветеринару, чтобы убедиться, что нет более глубоких повреждений. Давай отвезем ее к ветеринару, Виктор.

Мне нужно сделать выбор — ветеринар для Никиты́ или безопасность для Лидии.

— Сначала тебя в безопасное место, потом ветеринар.

Лидия плачет, вытирая глаза.

— Она защищала нас.

— С ней все будет хорошо, — говорю я, надеясь, что, если повторю это достаточно раз, это станет правдой.

Лидия поднимает взгляд, ее глаза загораются.

— Харпер сказала, что Вера приехала прошлой ночью. Моя сестра знает, что делать. Хотя она работает с людьми, многое из ее знаний можно применить и к животным.

— Где она?

— У твоей мамы.

— Пусть приедет к нам. Мы не должны слишком много двигать Никиту́. Давай доставим ее туда.

Она звонит.

— Пожалуйста, пусть Вера приедет к Виктору.

Мы грузим Никиту́ в машину Алекса. Я сажусь рядом с братом, а Лидия держит голову собаки на своих коленях.

Пока мы едем, Лидия держит голову Никиты́ на коленях, гладит ее шерсть и шепчет слова утешения. Время от времени она бросает взгляд на рану, пытаясь понять, можно ли сделать что-то еще. Но царапина, хоть и кровавая, кажется, всего лишь поверхностная рана, которая не проникла глубоко.

Надеюсь.

— Я ненавижу его, — шепчет Лидия. — Это часть его игры, да? — говорит она, ее голос дрожит. — Какие-то новости, Алекс? Дай мне хоть что-то, чтобы разобраться, ради всего святого.

— Это первый случай, — говорит Алекс. — Ария отправит местные чертежи. Может, удастся найти, где прятался снайпер.

Она качает головой.

— Чертов трус, он такой подлец. Я ненавижу его.

— Я тоже.

К тому времени, как мы возвращаемся домой, Никко уже на телефоне.

— Мы будем через десять минут. Что-то еще нужно знать?

— Дыхание собаки поверхностное, — говорит Алекс. — Я не вижу, где она ранена, но на сиденье кровь. Она выглядит не очень хорошо.

Лидия не отпускает ее. Она в шоке. Я тоже, но, черт возьми. Ее подстрелили? Должно быть, да.

Вернувшись домой, мы устраиваем Никиту́ на диване. Лидия сидит, держа ее голову на коленях, и вскоре приезжают Никко и Вера.

— Вера, — говорит Лидия. Когда она моргает, крупные слезы катятся по щекам. Бедная девочка. Она травмирована этим. И, конечно, один взгляд на сестру — и ее эмоции вырываются наружу. Кто может ее винить?

Вера входит, вся в делах. Ее волосы собраны в небрежный пучок на макушке. Едва ли можно сказать, что они сестры. Лидия — это изгибы и женская притягательность, а Вера излучает интеллектуальную грацию, отличающуюся от Лидии. Но глаза Лидии широкие и влажные, и у обеих есть маленькая ямочка на подбородке. Интеллект в их глазах и веснушчатые носы выдают их родство. Вера бросается к Лидии, обнимает ее и крепко сжимает.

— Мне так жаль, что я не смогла приехать раньше.

— Ты была на Аляске, — говорит Лидия, улыбаясь. — Я просто рада, что ты сейчас здесь. Это Никита́.

Когда Вера опускается на колени перед собакой, та рычит на нее. Она напугана, бедняжка. Я опускаюсь рядом с ней и глажу ее красивую голову.

— Все будет хорошо, девочка. Она позаботится о тебе. Все будет хорошо. — Я нежно глажу ее голову, и Лидия начинает плакать.

Вера проверяет состояние.

— Давай посмотрим. Ты думаешь, ее подстрелили?

Она осторожно очищает рану, ища признаки осколка пули.

— Это сложно, — говорит она, хмурясь. — Шерсть густая, а кожа плотная. Похоже, пуля только задела ее, но я не могу найти точку входа.

Я наблюдаю, как Вера работает, мое сердце все еще бьется от беспокойства. Никита́ лежит неподвижно, ее глаза закрываются от усталости, но дыхание ровное. Ранение, скрытое ее густой шерстью, незначительно по сравнению с тем, что могло бы быть. Но неизвестность, незнание, гложет меня.

— Мы отвезем ее к ветеринару, — твердо говорю я. — Чтобы убедиться, что мы ничего не упустили.

Вера хмурится.

— Согласна. Я обучена медицинским наукам, особенно в области травматологии, — говорит она мне. — Я мало знаю о ветеринарии, но сделаю все возможное, чтобы стабилизировать ее. Нам нужно немедленно доставить ее в ветеринарную клинику.

— Конечно.

— Я позвоню, — говорит Лидия. — Ария сможет найти нам ветеринара быстрее, чем кто-либо другой.

Она неохотно отходит от Никиты́. Я подозреваю, что она чувствует себя виноватой за это. Хотя знаю, что это не так.

Через мгновение Лидия поднимает взгляд.

— У меня есть имя ветеринара, — говорит она. — Это в тридцати минутах езды.

Она смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты.

— Ты думаешь, это часть плана, Виктор? Ранят собаку, чтобы мы повезли ее к ветеринару, а потом нападут на нас?

Я киваю.

— Думаю, да. Или чтобы вывести нас из равновесия. Напугать.

Лидия встает, ее глаза горят огнем.

— Никакого, блять, страха! Ни за что!

Я не могу сдержаться. Тянусь к ней, обхватываю рукой ее шею и сильно целую. Вера моргает, наблюдая за нами с широко раскрытыми глазами.

Алекс стоит, уперевшись руками.

— Я займусь этим, — говорит он. — Мы поедем вместе.

Это занимает больше времени, чем мне хотелось бы, но все мои братья собираются в полном составе. Три бронированных машины выстраиваются снаружи. Мы движемся как одно целое. Вера сидит с Лидией на заднем сиденье машины, которую я веду, Никита́ между ними. Она лениво облизывает руку Веры, и Вера наклоняется, чтобы поцеловать ее.

— Приподними ее голову, — говорит Вера. — Вот так. Ты справляешься отлично, сестра.

Лидия всхлипывает, вытирая щеки. В зеркале заднего вида вижу, как Вера берет ее руку и нежно сжимает.

— Ты отлично справляешься, — повторяет она, ее голос твердый, и до меня доходит, что Вера говорит не только об этом инциденте.

— Чувствую себя, как VIP, — говорит Лидия с грустной улыбкой. — Как будто кто-то везет президента в аэропорт.

— Как и должно быть, конечно, — улыбается Вера. — Никита́ бесценна. Она нужна нам.

Она наклоняется и целует макушку Никиты́. Глаза собаки закрываются, и мое сердце бешено колотится в груди.

— Вера, — говорю я, в голосе слышна паника.

— С ней все в порядке, Виктор. Она устала.

— Я приведу твою машину в порядок, — говорю я Алексу.

— Мне, блять, плевать на машину, — говорит он. — Все под контролем. Ты беспокойся о ней.

Я не спрашиваю, о ком он говорит. Они обе — мой мир.

Наконец мы добираемся до ветеринарной клиники. Когда заходим, в зале ожидания только двое: маленькая девочка с больным котенком на коленях и пожилая женщина с борзой, у которой, похоже, сломана лапа. Персонал бросается к нам.

— Сюда, мистер Романов, — говорит один из них, провожая меня, Веру, Лидию и Никиту́ в соседнюю комнату. Мои братья занимают зал ожидания.

Вера берет на себя инициативу.

— Меня зовут Вера Романова. Я врач.

— Я знаю, кто вы, — говорит ветеринар, протягивая руку. — Для меня честь познакомиться с вами, доктор Романова.

В глазах Лидии видна гордость, когда она улыбается.

— Мы думаем это огнестрельное ранение, но мы не смогли найти точку входа.

Ветеринар кивает, как будто это обычный день, когда люди приносят собак с огнестрельными ранениями.

— Понятно, — она проверяет состояние Никиты. — Ее дыхание поверхностное. Я усыплю ее, мистер Романов, — говорит она.

Паника, должно быть, читается в моих глазах, потому что ветеринар быстро качает головой, а Лидия сжимает мою руку.

— На время. Мне очень жаль, я должна была уточнить. Я дам ей что-то, чтобы она отдохнула и чтобы облегчить боль.

Сглатываю и киваю, когда она вводит иглу под кожу Никиты́, и ее дыхание замедляется. Я смотрю, не моргая, сердце бешено колотится, когда рука Лидии мягко сжимает мою, успокаивая.

— Поверхностная рана, — говорит она, осматривая собаку. — С животными бывает не просто, особенно с такой густой шерстью, как у нее. Это выглядит хуже, чем есть на самом деле, но мы тщательно очистим рану и оставим ее на ночь для наблюдения.

— О, слава богу.

Лидия поворачивается ко мне и прижимается головой к моей груди, ее плечи дрожат. Я глажу ее по голове, и мое сердце согревается. Она любит Никиту́ так же, как и я. Вера наблюдает за нами, ее глаза блестят.

— Думаю, вам стоит оставить ее здесь на ночь, просто для наблюдения. Мы позвоним вам, если что-то изменится.

— Мы останемся здесь.

Я не оставлю Никиту́, и, думаю, Лидия со мной согласна.

Она качает головой, шепча мне.

— Я не доверяю ей, Виктор, — говорит она. — Это было намеренно. Мы играем им на руку. Если мы останемся здесь, мы будем как мишени.

Глаза ветеринара расширяются, но Вера быстро успокаивает ее.

— Дело не в том, что они вам не доверяют. Но Лидия права. Я поеду с ними, и буду знать, что делать, если состояние Никиты́ изменится.

Ветеринар выписывает лекарства, и медленно, один за другим, мы уходим.

Когда мы выходим из клиники, я чувствую облегчение. С собакой все будет в порядке. Ее ранили, но не серьезно.

На этот раз нам повезло.

Но мы должны оставаться бдительными. Наши враги где-то там, наблюдают, ждут следующего хода.