Наказание

Лежу в постели, уставившись в стену. Я спала хорошо, после принятия горячего душа, с полным животом и человеческой грелкой рядом.

Но сейчас уже полностью проснулась, мой разум гудит от страха и возможной перспективы.

Я начинаю понимать, как мудро остаться, потому что если уйду… Куда я пойду? Моя семья тесно связана с Романовыми. Если хочу хоть как-то оставаться рядом с матерью или сестрой, мне нужно остаться здесь. Если уйду, если попытаюсь сбежать, я не уверена, что мой бывший жених не станет меня преследовать. И после того, что я видела, не знаю, что он со мной сделает.

Что, если тот человек, которого Виктор убил вчера, говорил правду? Что, если мой будущий муж намеревался использовать меня и делиться мной? Эта мысль вызывает у меня отвращение. Просыпаюсь с тяжелым сердцем, будущий муж лежит рядом.

— Ты проснулась? — спрашивает он.

Киваю.

— Ты?

— Да, — отвечает он низким голосом. Все в нем такое тяжелое, большое и мужественное, даже его голос.

— Который час?

— Без понятия. Время, когда тебе еще стоит спать.

— Спасибо, капитан Очевидность.

Чувствую, как Виктор напрягается рядом со мной, прежде чем сесть, сбрасывая одеяло. Мое сердце замирает.

Что за черт…

— Все, — говорит он, качая головой. — Я был настолько терпелив, насколько это возможно, Лидия.

Смотрю на него, ошеломленная, когда он хватает меня за запястье. Пытаюсь вырваться, но у меня нет шансов против такого большого и сильного мужчины.

— С меня хватит.

Вздрагиваю, когда он садится на кровать и перегибает меня через свои колени.

— Что за черт? — протестую я, хотя мой пульс зашкаливает. — Виктор, какого черта…

Его рука быстро и сильно опускается на мою задницу.

— Я был мягким. Я был терпеливым, — продолжает он, шлепая меня. Мои щеки горят, но что-то в том, как Виктор доминирует надо мной, вызывает волну возбуждения. Я едва могу говорить или думать, когда в животе расцветает жар, а приятное тепло распространяется между ног.

Мне хочется посмотреть, что он сделает, если я буду сопротивляться. Если буду бороться. Если не сдамся и не покажу ему свою слабость.

Так что я пинаюсь. Царапаю его ноги и кричу, закидывая голову назад и ору изо всех сил.

— Ты сукин сын! Ублюдок. Отпусти меня, или я закричу!

Он хватает меня за волосы, собирая их в своей огромной руке, прежде чем оттянуть мою голову назад.

— Давай. Если нет, я возьму ремень и отхлещу твою идеальную, красивую попку, пока не заорешь.

— Ублюдок! — кричу я. — Отпусти меня! — кричу до хрипоты и звона в ушах, вызывая низкий, темный смешок у моего похитителя.

— Вот этого я и ждал, — одобрительно говорит он. Одним движением он раздевает меня, обнажая мою задницу. Ощущение его горячей, тяжелой, грубой ладони на моей пылающей коже вызывает всплески возбуждения. У меня пересыхает во рту, и если бы он дотронулся до меня сейчас, то обнаружил бы, что я мокрая.

Что-то глубоко внутри меня, что я не могу до конца понять, шепчет с восхитительным удовлетворением… вот это.

Это.

Он.

Это.

Я хочу, чтобы меня взяли. Хочу, чтобы мной управляли. Хочу, чтобы надо мной доминировали и толкали, а когда я буду сопротивляться, не хочу, чтобы он сдавался.

Его ладонь резко опускается на внутреннюю сторону моего бедра, и это гораздо больнее, чем раньше. Хнычу и извиваюсь, пытаясь вырваться, но он прижимает меня и шлепает снова.

Мое дыхание замирает, смесь страха и сопротивления захлестывает меня. Я борюсь с ним изо всех сил, мои руки упираются в его сильные бедра, тело извивается в попытке вырваться. Мне почти удается выскользнуть из-под его контроля, но он ловит меня, прижимает и рычит: — Ты маленькая проказница, — после чего быстро отвешивает три сильных, жгучих шлепка подряд.

— Виктор, нет! — кричу я, мой голос дрожит, хотя часть меня думает: да, да, ИМЕННО ЭТО.

Но его сила непреодолима, хватка словно железная, пока он удерживает меня на месте. Без малейшей паузы он снова опускает руку на мою голую задницу, резкий звук шлепка разносится по комнате, смешиваясь с моими криками.

Мы давно кружили вокруг чего-то, и я не понимала, до этого момента.

Сопротивляюсь сильнее, мои движения становятся все более отчаянными, и где-то в темных уголках моего сознания я думаю, что должна сказать ему остановиться, но не хочу. Это чертовски больно, и я унижена до предела, но за всю свою жизнь еще никогда не была так возбуждена, как сейчас.

Когда шлепки продолжаются, мое сопротивление начинает ослабевать, сменяясь абсолютной потребностью в удовольствии.

— Виктор, — умоляю я, мой голос теперь тише. — О Боже. Ладно, хорошо, прости.

Его ладонь замирает, занесенная над моей задницей.

— Прости за что? Скажи.

— Прости за то, что грубила тебе.

Его рука замирает, пальцы на мгновение задерживаются, а затем нежно массируют мою ноющую кожу, смягчая боль, которую он сам причинил.

— Ты снова будешь мне грубить? — спрашивает он, его голос звучит опасно низко. — Или нам нужно продолжить?

Делаю паузу лишь на мгновение, прежде чем ответить.

— Ты хочешь правду или ложь?

— Лидия, — рычит он.

— Ладно, ладно! Я точно сделаю это снова, — признаю я, ожидая следующего шлепка, но, к моему удивлению, он смеется и выдыхает.

— Ты была честной. Мне это чертовски нравится, детка, — шепчет он. — Ты хорошая девочка, Лидия. Хорошая девочка, которой иногда нужно напоминать, как себя вести. А хорошие девочки получают вознаграждение, правда?

Я извиваюсь у него на коленях. Моя грудь прижата между его коленями и кроватью, соски твердые.

— Правда, — шепчу я. — Абсолютная, блядь, правда.

Наклонившись, он шепчет мне на ухо: — Хорошо, что я не наказываю тебя за твой длинный язык, иначе ты была бы уже трупом.

— Я бы, черт возьми, согласилась, — киваю. Потому что я хорошая девочка. Его хорошая девочка.

— Хочешь увидеть, что происходит, когда ты честна со мной?

— После того, как ты доминировал надо мной и отшлепал меня по заднице? Оооо, да, — шепчу я. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Он шлепает меня еще раз.

— Иди сюда, детка. Дай мне свою киску. Спорим, ты уже мокрая, не так ли?

Когда он раздвигает мои ноги и касается киски, вздрагиваю от первого прикосновения его пальца.

— О черт, — стону я. — Святые угодники.

— Кому-то понравилась порка.

— Понравилась? Скорее полюбила. Я полюбила порку.

— Господи. Это значит, что я никогда не смогу научить тебя вести себя прилично, — говорит он, но хитрая ухмылка на его лице говорит о том, что он не слишком расстроен этим.

Виктор поднимает меня с легкостью, словно я ничего не вешу, кладет на кровать и становится передо мной на колени.

— О Боже, — шепчу я, мой голос дрожит.

— Вот правила. Я буду лизать твою киску. Ты заслужила этот оргазм, а я блядь, заслужил съесть тебя. Ты кончишь на мой язык. А если решишь кончить без моего разрешения, снова отшлепаю, и я заставлю тебя ждать. Если уберешь руки из положения, в которое я их поставлю, свяжу тебя и выпорю снова, пока ты не начнешь умолять о пощаде. Другими словами, если хочешь кончить, детка, ты будешь делать то, что я говорю.

Виктор хватает меня за волосы, его сильное, мужественное, невероятно красивое лицо заставляет мое сердце биться чаще.

— Мы поняли друг друга?

— Я не уверена насчет этого, — начинаю, ерзая, когда его взгляд сужается. Всего несколько секунд назад я лежала у него на коленях, получая по заднице, так что немного боюсь, что это повторится.

— Не уверена насчет чего? — резко спрашивает он, его взгляд пылает такой яростью, что я сглатываю.

— Ты… делаешь это… со мной.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

Как будто в наказание, Виктор наклоняется к моему бедру и кусает.

Кусает меня.

Кричу и пытаюсь оттолкнуть, когда его язык касается места, которое он только что укусил. Я сажусь и смотрю, почти ожидая увидеть кровь. Почему, черт возьми, это заставляет балансировать меня на грани оргазма? Я снова пытаюсь оттолкнуть его, но он отбрасывает мои руки и смотрит на меня с гневом.

— Подними руки над головой и не смей, мать твою, двигать ими, — рычит он, вставая на колени. — Тебе нравится грубость, детка. Теперь я это знаю, — он злобно ухмыляется. — К счастью для тебя, мне тоже.

Крепко зажмуриваю глаза, потому что, несмотря на необъяснимый страх, я хочу этого. Хочу так сильно. Мне приходится прилагать усилия, чтобы держать руки на месте. Напоминаю себе о том, что он сказал, что сделает, если я пошевелю ими.

Я свяжу тебя и выпорю снова, пока ты не начнешь умолять о пощаде.

Хочу ли я этого?

Что?

У меня все еще болит от порки, которую он устроил, но мне очень любопытно, как это будет выглядеть, если меня свяжут и будут пороть.

Господи.

Кажется, я сейчас проглочу свой язык, чтобы заткнуть себя.

— Хорошая девочка, — говорит Виктор, его взгляд, прикованный к моему, говорит, что он точно знает, что меня искушает, и знает, как сильно я стараюсь. — Держи их прямо здесь, черт возьми.

Его руки касаются моей груди, и он сильно сжимает соски. Я кричу, но вовремя вспоминаю, что нужно держать руки на месте.

— Вот так, девочка, — одобрительно говорит он. — Вот так, малышка.

Виктор наклоняется к моим соскам, поочередно лаская их теплым, влажным языком, пока пальцы играют с моей киской. Я извиваюсь под ним, но мои руки остаются на месте, даже когда он кусает сосок.

— Ааа! — кричу я. — Виктор!

— Ммм, ты такая приятная на вкус, а я еще даже не попробовал твою киску, — он качает головой. — Господи Иисусе, я, должно быть, сделал что-то хорошее в прошлой жизни, чтобы заслужить такую женщину, как ты, — с благоговением говорит он.

— Хорошо, что я не наказываю тебя за твой язык. Ты ругаешься, словно состоишь в банде.

Он усмехается.

— Я бы хотел посмотреть, как ты это сделаешь.

Потом он спускается ниже, и я боюсь, потому что все, что вижу, — это его широкие плечи, бросающие тень на мое тело, и макушку его головы между моих ног.

И затем я тону, умираю, наконец-то живу, когда его язык касается моего пульсирующего клитора. Это чувство — как адское пламя и райское блаженство одновременно. Закрываю глаза и дрожу, когда волны удовольствия охватывают меня.

Он рычит и сжимает рукой член, дергая массивную эрекцию, пока его язык лениво скользит по моей набухшей щели. Мои мысли превращаются в пар, когда я чувствую его горячее дыхание на своих бедрах. Когда его зубы касаются клитора, я извиваюсь, но резкий шлепок по бедру заставляет меня остановиться.

— Я сказал, что будет, — предупреждает он. — Я лижу тебя, девочка, и ты подчиняешься мне. Поняла?

Киваю, сдерживая желание захныкать или ударить его. Сглатываю, во рту пересохло.

Киваю, с нетерпением ожидая, когда он продолжит.

И затем он снова погружается в мою киску, поклоняясь мне своим языком, пока я не чувствую, что больше не могу выносить это удовольствие. Я никогда не кончала на лицо мужчины, и это одновременно пугает и возбуждает меня, но я не смогла бы остановиться, даже если бы захотела.

— Скажи, когда будешь близка, — рычит он, останавливаясь, чтобы поцарапать мои бедра своей щетиной. Колючки ощущаются как миллион маленьких иголок. Он проводит подбородком по краю моего опухшего клитора, и я кричу.

— Вот так, девочка, — говорит он, обдавая мои бедра своим горячим дыханием. — Вот что мне нравится. У тебя есть мое разрешение, моя хорошая девочка. Кончи мне в рот, малышка. Отпусти себя.

И затем он снова опускается и сжимает в кулаке свой член. Почему-то его разрешение заставляет первую волну удовольствия прокатиться по мне, но я боюсь. Задерживаю дыхание, не могу преодолеть потребность кончить и позволить себе это.

Никогда раньше мужчина не доводил меня до оргазма.

У меня был секс, и я чувствовала... мимолетное удовольствие... но никогда не испытывала того сокрушительного, освобождающего, абсолютного блаженства, о котором читала в романах, которые давала мне сестра.

Даже не знаю, что это такое. Не знаю, за чем гонюсь.

Я чувствую себя настолько напряженной, что вот-вот лопну, но никак не могу кончить. Каждый раз, когда думаю, что вот-вот кончу, ничего не получается.

— Кончай, малышка, — приказывает он. Всхлипываю и качаю головой. Я даже не заметила, что плачу.

Почему я плачу?

— Лидия, — мои глаза встречаются с его. — Ты можешь кончить. Я дал тебе разрешение.

Я всхлипываю.

— Я... я не могу.

— Конечно можешь, — говорит он, снова опускаясь к киске. — Расслабься, малышка. Дыши. Тебе нужно выкинуть все из головы.

Качаю головой.

— Я не могу, Виктор.

Он смотрит на меня и наконец спрашивает: — Почему?

Отворачиваюсь. Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

Потому что я недостойна? Потому что я недостаточно красива? Потому что позволить себе кончить — значит сдаться ему?

Все сразу, может быть? Я не знаю.

Я не могу подобрать слов.

Он проводит рукой по моему бедру.

— Это вопрос доверия.

Я качаю головой. Мое дыхание сбивается, гнев на мгновение отступает, когда замечаю проблеск уязвимости в его глазах.

— Если бы я не доверяла тебе, хотя бы немного, ты бы не стоял сейчас передо мной на коленях, целуя меня там.

— Закрой глаза, малышка. Дыши со мной.

Неуверенно я делаю, как он говорит. Закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Его голос звучит низко, но почему-то успокаивающе.

— Представь себя сильной. Неудержимой. Представь, что ты контролируешь свое тело, свою жизнь и свое счастье. Можешь сделать это, малышка?

Киваю, облизываю губы и сглатываю. Бедра дергаются, когда я чувствую теплое, влажное прикосновение его языка к моему клитору. Он сжимает его губами и крепко держит мои бедра. Клитор пульсирует.

— Теперь отпусти себя. Позволь себе сдаться без стыда. Ты заслуживаешь удовольствия. Ты заслуживаешь того, чтобы отпустить себя.

Чувствую его руки на талии, это успокаивающее прикосновение, которое почему-то заставляет мою защиту рухнуть.

— Не знаю, смогу ли я.

— Сможешь, малышка. Представь, что ты окружена огнем, но этот огонь не разрушает, он согревает. Это твое безопасное место. Пусть он сожжет все твои страхи и неуверенность. Пусть он поглотит все, кроме тебя.

Я киваю.

— Хорошо, — шепчу я, когда Виктор снова опускает голову и начинает ласкать меня языком. Волна удовольствия охватывает меня, тепло и интенсивность заставляют извиваться в сладостном предвкушении.

— Позволь ему поглотить тебя. Доверься ему. Доверься себе.

Чувствую, как часть напряжения, которое я держала в себе, начинает уходить.

— Хорошая девочка. Вот так, Лидия. Отпусти себя.

Закрываю глаза и дышу. Представляю, что комната наполнена пламенем, которое лижет нас со всех сторон, но не обжигает. Что-то в этом мерцании и тепле успокаивает меня.

Виктор хватает меня за бедра, поднимает ноги и закидывает их на свои плечи. Если бы я захотела, могла бы сжать его голову своими бедрами.

Это тоже акт доверия.

Закрываю глаза и сосредотачиваюсь на расслаблении. На ощущениях. Что-то во мне меняется, и я чувствую, как тлеющий внутри огонь разгорается сильнее, становится горячее. Я понимаю, что достигла точки невозврата, когда все мое тело охватывает пламя.

— О Боже, — кричу я, — да!

Удовольствие накрывает, и я полностью погружаюсь в совершенное ощущение его рта на моих чувствительных частях тела. Стону от наслаждения, пока пламя полностью не поглощает мое тело, и, наконец, опускаюсь на кровать, обессиленная.

Виктор встает, сжимает свой огромный член и, не отрывая от меня взгляда, запрокидывает голову и кончает. Горячие струи спермы покрывают мою грудь, живот, бедра, словно он метит меня как свою, и впервые… впервые в жизни я думаю, что он любит мое тело.

Ему нравится то, что он видит.

Он не лгал.

Он любит мое тело.

Я моргаю, возвращаясь в реальность, когда Виктор наклоняется и прижимает губы к моей щеке.

— Ты моя, Лидия, — шепчет он мне на ухо. — Ты моя. Оставайся здесь. Я сейчас приведу тебя в порядок.

Человек, который шлепал меня, царапал своей щетиной и кусал соски, был другой стороной Виктора, которую я еще не видела. Он был нежен со мной, даже когда я доводила его до предела.

Сдерживаю стон, когда он встает с кровати и идет в ванную и возвращается с небольшим полотенцем. Когда он вытирает меня, я вспоминаю горячие полотенца, которые мне кладут на ноги во время педикюра. Оно теплое, влажное и невероятно успокаивающее, с легким запахом лаванды.

Тянусь к нему, чтобы помочь, но Виктор качает головой.

— Позволь мне.

После того, что он только что сделал, почему-то потеряла способность сопротивляться. Я словно пластилин в его руках.

— Лучше наслаждайся этим, пока можешь, — говорю я. Мой голос звучит отдаленно, будто исходит не от меня.

— Что?

— Моя покорность.

Он ухмыляется.

— О, кажется, я нашел способ справляться с этим.

Веки тяжелеют, тело становится бескостным, когда Виктор укладывает меня на подушки.

— Отдохни, Лидия.

Закрываю глаза и погружаюсь в глубокий, безмятежный сон.

— Тебе стоит встать с постели и собраться.

— Зачем?

— Мне становится все сложнее лежать рядом с тобой и не трахнуть тебя, — сквозь зубы говорит он.

У меня никогда раньше не было такой власти над кем-либо.

— Ты не доверяешь себе рядом со мной? Это интересно, не так ли? Мы могли бы наблюдать за этим как за частью человеческой природы, — поворачиваюсь и приподнимаюсь на локте.

Виктор хрипло ворчит, издавая звук, что-то среднее между рычанием и согласием, а затем шлепает меня по заднице. Я взвизгиваю.

— Одевайся.

— Ты говоришь «пожалуйста», Виктор? Или просто командуешь людьми?

Он приоткрывает один глаз. Вчерашняя щетина превратилась в темную тень на его подбородке. Я хорошо помню эту щетину…

При утреннем свете я вижу серебристый шрам, который тянется от лба до щеки.

— Давай попробуем. Пожалуйста, соберись, любовь моя, — говорит он слащавым, неузнаваемым голосом. — Прежде чем я прижму твои запястья к изголовью и трахну. Не знаю, как долго я еще продержусь, так что предупреждаю. Тебе, наверное, стоит отойти от меня. Не знаю, помнишь ли ты что-нибудь о вчерашнем дне, но у меня не так много самообладания, — он прищуривается. — Так лучше, куколка?

Сдерживаю смешок.

— Намного.

Неужели он на меня так действует? Я иду в ванную, беру одежду и быстро переодеваюсь.

Мои волосы растрепаны после вчерашнего дня, но я умираю от голода. Виной всему адреналин. Поэтому собираю волосы в нелепый пучок на макушке, как у балерины, умываюсь с помощью отличных средств по уходу за кожей, которые выбрала Полина, чищу зубы и наношу немного макияжа.

Она выбрала для меня белую блузку, которая подчеркивает мои изгибы, делает талию уже, а грудь — выразительнее. Удобные джинсы с широкими штанинами, которые касаются пола. Я все еще в этих тапочках, потому что они такие удобные, но, наверное, придется надеть обувь.

Виктор переоделся в серые спортивные штаны и белую футболку. Черт возьми. Что такого в белой футболке и серых штанах, что меня так заводит? В этом есть что-то мужественное, сексуальное и грубое. Особенно то, как он их заполняет.

— У нас есть пара интересных новостей. Обсудим за завтраком, — хмурясь, он берет мою руку. — Ты порезалась?

Я смотрю вниз. Кажется, это произошло вчера на складе, но я не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым.

Почему? С какой стати мне важно, как он себя чувствует? Это из-за него я оказалась на складе.

Пожимаю плечами.

— Все в порядке. Не знаю, как это произошло.

— Болит? — спрашивает Виктор мягким голосом, от которого у меня комок подступает к горлу.

Сглатываю. Боже, я в полной заднице.

— Нет, все нормально, — лгу я. Потому что, когда он проводит пальцем по ранке, я таю.

— Лгунья, — грубо говорит он. — Садись на кровать.

Он идет в ванную и возвращается с пластырем и каким-то очищающим средством.

— Виктор, все в порядке, — говорю я. Господи, что бы он сделал, если бы я действительно поранилась? Это же царапина.

Он молча становится на одно колено, берет мою руку и хмурится, его брови сдвигаются, пока он обрабатывает маленькие порезы на моей коже. Затем аккуратно открывает и наклеивает пластырь. Закончив, сминает упаковку и подносит мою руку к своим губам.

Но на этом Виктор не останавливается.

Он целует мое запястье. Предплечье. Продолжает, пока не проходит по всей длине руки, и теплые, эротичные прикосновения его губ заставляют мой живот приятно сжиматься.

— Ты так прекрасна, — с благоговением говорит он, а затем произносит то, чего я от него совсем не ожидаю. — Выходи за меня замуж?

Я ничего не могу с собой поделать. Мое сердце замирает. В конце концов, я всего лишь человек. И есть что-то в этом сильном, опасном мужчине, который становится мягким только со мной, что заставляет меня немного таять.

Тимур не стал бы наклеивать мне пластырь.

Черт возьми, я не могу думать об этом придурке сейчас.

— Думаю, ты сгодишься, —  говорю, пытаясь придать своему голосу высокомерный тон, но вместо этого он звучит сдавленно. Мне нужно сменить тему. — Что за новости?

— Расскажу после кофе,  —  отвечает он.

— А, так ты один из тех парней, которые как медведи, пока не выпьют кофе.

Виктор рычит, словно не способен говорить, пока кофеин не попадет в кровь.

Мне нравится эта кухня. Не скажу ему, потому что не хочу доставлять ему удовольствие. Все здесь из нержавеющей стали, дорогая техника, как у шеф-повара, безупречно чисто, яркий свет, возможно, это самая светлая комната во всем его доме. Он подходит к стойке, где у него организована небольшая кофеварка. Я визжу от восторга. Это идеально, как будто сошло с доски Pinterest.

— Эта штука делает карамельно-ванильные латте? Ты шутишь?

Виктор пожимает плечами. 

— У меня большой запас.

Он знает обо всем, что я люблю. Он что, пытается меня соблазнить?

Как много он на самом деле знает обо мне?

Виктор хмыкает, достает чашку и ставит ее под кофемашину.

 — Я купил это для тебя. 

Он не смотрит мне в глаза.

Я с благодарностью принимаю чашку.

— А что ты пьешь?

— Эспрессо.

— Чистый, без всего?

— М-м-м.

Ну конечно.

Если у него в этом чертовом холодильнике есть мой любимый кофейный кремер… Он открывает его, достает матово-белую бутылку с кремером и скользит ею по стойке. 

— Вера рассказала мне, что ты любишь. Хорошая штука. Конечно, тебе нравится.

Я не уверена, что это значит. Он протягивает мне латте и готовит свой эспрессо.

Никита́ подходит ко мне и лижет руку. 

— Ты такая милая, — я наклоняюсь, чтобы почесать ее за ушами. Она делает то, что делают собаки, когда не могут скрыть своего блаженства: ее глаза полуприкрыты, а уши отведены назад. — Такая красивая, красивая девочка, — говорю я. Я люблю ее.

Виктор потягивает свой эспрессо, его взгляд прожигает меня.

— Что? Я не могу почесать ей уши?

— Тебе нужно перестать приписывать моим взглядам мотивы. Это несправедливо, и ты меня не знаешь.

Когда он отворачивается, я фыркаю. 

— Ага, конечно. Привет, горшок, называющий чайник черным.⁵

Нахмурившись, Виктор подходит к белой коробке с выпечкой на стойке, достает пирожное размером больше его ладони, покрытое сахарной глазурью и миндальными хлопьями. У меня текут слюнки.

— Что? Я не делаю этого с тобой. То есть, разве не ты делаешь это со мной?

— Приписывать мотивы и понимать, что кто-то думает, — это две совершенно разные вещи, Лидия.

Я встаю и отхожу от него, чтобы оценить ситуацию.

Беру сковороду и ставлю ее на плиту. У него одна из тех модных индукционных поверхностей. Сковорода мгновенно нагревается. Я бросаю кусочек масла, и когда оно раскаляется и начинает шипеть, кладу на сковороду бекон. Жарю яйца и бекон, сливаю лишний жир и выкладываю все на тарелку, посыпаю кошерной солью и свежемолотым перцем.

Он наблюдает за мной, потягивая эспрессо. 

— Не привыкай к этому, — предупреждаю я. — Я просто умираю от голода, и мне нравится твоя кухня.

Виктор только пожимает плечами.

Он достает пирожное из коробки и кладет его на тарелку. Мы едим почти в дружеской тишине. Почти.

Еда согревает мой живот, и это восхитительно. Я ем до тех пор, пока не наедаюсь, и отодвигаю тарелку.

— Теперь ты готов рассказать мне новости?

Виктор съедает яйцо за один укус, хрустит беконом, как будто это его жизненная миссия — есть с максимальной эффективностью, намазывает масло на четыре куска тоста, съедает весь бекон с тарелки, а затем тянется к еде, оставшейся в моей тарелке, и доедает все.

Черт.

Но, видимо, такого мужчину нужно хорошо кормить. Он крупный парень.

Виктор вытирает рот и смотрит на меня, его взгляд напряжен. 

— Мы не смогли его найти.

Мое сердце пропускает удар. 

— Что значит, не смогли найти?

— Наши контакты, все, кто у нас есть на земле… Он исчез. Ни следа.

Я смотрю на него, переваривая информацию. 

— Разве это не хорошо? Он не сможет причинить нам вред, если его нет.

Виктор медленно качает головой. 

— Не все так просто. То, что Юдин исчез, означает, что у него может быть мощная поддержка. И он может вернуться, когда мы меньше всего этого ожидаем.

Страх сжимает живот, но я стараюсь сохранить голос ровным. 

— Так что мы теперь будем делать?

Его глаза темнеют. 

— Мы будем бдительны. Я усилю охрану вокруг тебя и Веры. Мы не можем позволить себе никаких рисков. Я купил тебе новый телефон, и ты будешь держать его при себе всегда.

Киваю, чувствуя тяжесть его слов. Его забота подавляет, душит, но часть меня благодарна за это. Пока я под его защитой, и в этом есть извращенное чувство безопасности.

— Мы усилим безопасность. Я научу тебя самообороне.

Сглатываю. 

— Хорошо. А если это не сработает?

— Что ты имеешь в виду?

— Что, если ты не найдешь его? Что, если он…

Я не могу произнести это вслух.

Что, если он убьет меня?

— Этого не произойдет, потому что это не вариант. — Он проводит пальцами по моим волосам.  — Я обещаю.