(Не)Мой (Не)Моя (СИ)

Глава 29

Яна

— Как носик? Теперь дышит? — обнимала сына после того, как ему вынули тампонаду. Анализы крови у Ромы хорошие, раньше проблем с носом не было, поэтому прижигать сосуды серебром повременили. Процедура неприятная, а сын и так натерпелся.

— Дышит, — проговорил обижено. — Домой хочу, — и зевнул.

Ночь была тяжелая. Я фактически не спала, так — урывками. Рома тоже: дышал ртом, горло пересыхало, и он языком едва ворочал. Я подрывалась и отпаивала его, но буквально через час ситуация повторялась. Мы оба были измучены.

— В общем, самое главное, контролируйте в следующие три дня, чтобы в нос пальчиками не лез, — инструктировал врач, подписав выписку.

— Хорошо, — пообещала и на сына взглянула: — Слышал?

Рома кивнул, но избегал смотреть на доктора, стеснялся. Да, есть у него эта привычка козявки пальцами доставать.

— Мы к папе? — спросил, когда уже застегнула ему куртку.

— Нет, мы домой.

— Но я хочу к папе, — сын настаивал. — Он обещал нас на картинг отвезти.

— Да прямо! — вспылила, вспоминая вчерашний диалог с Мирославом. Его тон, надменность и угрозы. — Прямо папа-праздник!

А мама сука и цербер! Я вчера от страха чуть с ума не сошла, но кому это интересно?!

— Я хочу к папе, — накуксился Рома. — Позвони ему, ма.

— Знаешь что, после вчерашнего я вообще не знаю, когда разрешу твоему папе взять тебя! — окончательно распсиховалась. Рома замолчал, но смотрел на меня обиженно. — Пойдем, — схватила за руку, другой вызывая такси. Принципиально не буду звонить Нагорному. Пусть понервничает, как я вчера.

— Я хочу домой к папе! — сын принялся вырываться. Это что такое вообще?! Рома частенько начал проявлять характер, но это перебор!

— Нет, я сказала! — крепче перехватила запястье и практически потащила. Ну конечно, папа хороший, а я плохая! Это жутко бесило. — Рома, перестань упираться, — поджала губы и послала самый строгий взгляд. Сын прекратил, но надулся капитально.

В такси он задремал, а я с тяжелой головой и сердцем смотрела в окно. Город расцветал настоящей весной, живи, наслаждайся, но мне было совсем нерадостно. Сложно определить, с чем это связано, но еще вчера было легко и весело, а сейчас грустно и тоскливо. Наверное, не выспалась.

— Сделать бутерброд? — предложила сыну по приезде. Сейчас точно не будет есть ничего посерьезнее.

— Угу, — все еще обижен.

— Раздевайся, руки мой, а я молоко погрею и колбаску с сыром порежу. Тебе горячими сделать?

— Угу.

Я устало села на стул и головой признала, что перегнула. Сына обидела, вчера на нервах Мирослава прессовать начала. Нет, он виноват, это объективно! Но не нужно было ставить ему ультиматумы и выламывать руки. Мы оба на нервах были.

— Сынок, извини, — заговорила, пока он перекусывал, — я просто очень переволновалась за тебя. Давай поспим немного, а потом папе позвонишь. Идет?

— Идет, — и, поднявшись, подошел обнять меня.

— Я тебя люблю, — прижав к себе, шепнула в мягкие волосы. Неважно, что у нас с Мирославом, но портит его отношения с нашим сыном я просто не имела морального права. Рома любит папу, а папа любит сына. Это очень ценно. — Тебе почитать?

Мы оба переоделись в удобную домашнюю одежду и вместе пытались уснуть у меня в спальне. Роме удалось, а я на себя злилась: позвонил Мир, хотел приехать, забрать нас. Слово за слово, и мы снова совсем не понимали друг друга.

Я осторожно поднялась и, заварив чай, уселась на низкий подоконник в гостиной. Имела ли я права злиться? Высказать претензии? Разве можно было бросить детей одних?! Моя реакция была справедливой! А он…

Я совсем его не узнала вчера. Это какой-то другой человек, не мой бывший муж. Или я просто не знала его с этой стороны? Вчера от него даже энергетика другая исходила. Мирослав всегда был надежной силой, от него не фонило опасностью, он защитник и спасатель по натуре. Вчера это был человек которого нужно бояться. Я поверила ему: если понадобиться, исполнит каждую угрозу. Не явную, настолько завуалированно жесткую, что я не сразу уловила смысл. Именно сейчас я задумалась, насколько в принципе знала своего бывшего мужа и, возможно, будить в нем зверя опасно для жизни?

Да, я всегда подозревала, что Мирослав не мог быть учтивым, уважительным и нежным во всех сферах жизни: они с братом слишком многое решали в этом городе, чтобы остаться абсолютно не склонными к насилию. Но эта часть его натуры всегда была под железным самоконтролем. Мирослав никогда не приносил домой негатив и не был жесток со мной или детьми.

Ты полюбила пожестче, я буду с тобой жестче…

Я задумалась над его словами, кутаясь в мягкий вязаный плед. Любила ли я жестче, грубее, резче? Возможно. Иногда. Сейчас многое изменилось, и я тоже. Мои вкусы, пристрастия, открытость к ласкам. Я научилась получать и дарить удовольствие без стеснения и запретов. Можно сказать, что меня научил Артем на практике: он опытный любовник, но дело не в наших интимных отношениях. Он помог в другом: в осознании, что в постели между двумя людьми не может быть ничего стыдного. Все можно, если все согласны. Что женщина не станет шлюхой, даже если будет менять партнеров чаще принятого нормой, потому что все внутри нас — как мы к себе относимся, так и будут воспринимать другие. А самое главное, что женщина прекрасна ровно настолько, насколько сама себя ощущала.

Я с детства была хорошей девочкой, потому что видела, как родители переживали, волновались, плакали: прогнозы врачей были разными, иногда очень пессимистичными. Я могла остаться инвалидом по здоровью, конечно, это было одним из самых больших страхов мамы с папой, они ведь любили меня. В ответ, после всех их моральных мучений, старалась максимально облегчить им жизнь, быть самым беспроблемным ребенком. Удобным, подарочным, правильным. Таким как надо. Я была тем самым «сыном маминой подруги». Медалистка, отличница; не пьет, не курит, не бита, не крашена.

Это сыграло со мной злую шутку: я стала еще и удобной женой. Мирослав заботился обо мне, любил, нежил, переживал за здоровье. Я не хотела доставлять ему беспокойства. Была хорошей правильной женой влиятельного в высших кругах мужчины. Старалась по крайней мере.

Не капризничала, не устраивала истерик, не дула губы, даже если хотелось. Зря. Женщина не должна быть удобной, как любимый матрас, подходящий под конституцию тела. Женщина просто должна быть любима. А любят разных: не хороших или плохих, любят «своего» человека. Именно своего… Нагорный ведь любил Лику: я могла назвать сотню ее недостатков, но он ее любил. Возможно даже, любил до сих пор.

Я подогнула ноги под себя и прикрыла глаза, ощущая, что усталость берет свое. Хочется спать… Зевнула, но в дверь позвонили.

— Ты… — я думала о нем, но не ожидала увидеть Мирослава сегодня. Вроде бы успокоилась, чай с ромашкой выпила, но, столкнувшись с ледяными глазами, снова вспыхнула спичкой.

— Нужно поговорить, — обошел меня. — Войти ведь можно? — поинтересовался равнодушно, уже разуваясь. — Не помешаю?

— Уже помешал, — ответила в том же духе. Нам действительно нужно обсудить вчерашнюю ситуацию без нервов и по взрослому. За Николь тоже нужно извиниться: Рома подтвердил ее рассказ, и я чувствовала себя гадиной, которая подозревала невиновного в членовредительстве. — Рома спит, я тоже собиралась, так что, — выразительно указала на дверь. Кто тут взрослый? А нет таких!

Да, мне хотелось быть сукой сейчас! Умной и рассудительной буду завтра, когда высплюсь! Бывший муж мне вчера столько сказал, что меня до сих пор потряхивало. Сегодня я не буду здравомыслящей взрослой бывшей женой. Я вообще спать собиралась!

— Я хочу увидеть сына, — Мирослав снял кожаную куртку, оставаясь в белой футболке и джинсах. Подкачался, спина шире стала, а руки рельефней. Или я давно не видела его в более открытой одежде.

Я иронично улыбнулась, вспоминая несколько книг нон-фикшен, которые прочитала ради любопытства в острой фазе развода. Как там было? Бывшие мужья часто хиреют, болеют и вообще практически при смерти без спасительного борща бывшей жены. Ведь та, другая, не заботится о нем так же. Глупость, конечно. Глядя на Мирослава подобная мысль не придет в голову. Мой бывший муж выглядел… Хорошо в общем выглядел.

— Пока он спит, обсудим твое поведение, — прошел на кухню абсолютно по-хозяйски.

— Мое поведение?! — я едва поспевала за широким шагом. — Нагорный, а не охренел ли ты?! — возмутилась, топнув ногой. Почему он так нагло себя ведет?!

— Да, Яна, твое, — сложил руки на груди. — После развода я относился к тебе очень лояльно. Я виноват, что у нас не вышло, исключительно я, но мы — это мы, Яна. Сына не вмешивай.

— А то что? Отнимешь Рому?

— Если придется, — произнес холодно. Очень холодно. Мирослав никогда не говорил со мной подобным образом. — Мои дети — это мои дети, не нужно пытаться урезать наше общение и тем более ставить мне условия. Уж не самый я хуевый.

— Нельзя было оставлять детей, Мир! — воскликнула я. — Ты видишь, чем это может обернуться!

— Я извинился, Яна. Это мой косяк. Я все понял. Больше не оставлю Рому без взрослых. Так бывает. Нельзя все предугадать и везде подстелить соломки. Я благодарен тебе и твоей ответственной натуре. Даже будучи очень занятой, — стрельнул взглядом в руку, где еще вчера стояла печать, — ты приехала.

— Моя личная жизнь тебя не касается, — дернула плечом.

— В твою личную жизнь я не лезу, — Мир достал из куртки, которую бросил на высокий стул, какие-то бумаги, — но на досуге изучи этот пункт, — ткнул пальцем в наше соглашение об опеке.

— Я не понимаю… — вроде бы все стандартно.

— Сутки, Яночка. Ты же Мудрёна. Или уже нет? — с насмешкой, причем такой неприятно снисходительной.

— Ты с ума сошел! — до меня дошло, к чему Мирослав клонит. — Ты хочешь четверо суток быть с Ромой, а я? Мне три дня остается?!

— Мы подписали документы…

— Но мы так не договаривались! — зашипела на него. Нагорный оставался поразительно спокойным. Но это не мягкая надежность, которая всегда окутывала его фигуру, это что твердое, ледяное, непробиваемое.

— Ты подписала документы, — отчеканил с металлом в голосе. — Если захочешь оспорить мировое соглашение… — чуть склонился голову на бок. — Не советую: это долго, дорого и бессмысленно.

— Это угроза? — вздернула подбородок.

— Угроза, Яна. Свое я не отдам. А если вздумаешь бросаться в меня дерьмом и обвинять в ненадлежащем исполнении родительских обязанностей, то держи в голове, что и ты больше не образчик морали, — убивал меня каждым словом. Не думала, что Мирослав может быть так жесток… со мной. — Рома в детской? Хоть посмотрю на него, — двинулся в сторону.

— Знаешь, не думала, что когда-нибудь скажу это, — бросила в широкую спину, — но пусть бы твоя Лика…

Мирослав обернулся, впечатывая в меня грозовой серый взгляд, буквально приказываю замолчать, пока не стало хуже, но меня несло. Я больше не сдерживала порыва высказаться. Я и так много молчала. Довольно! Да начнется эпоха компенсаций!

— Пусть она родит тебе сына, и вы все забудете про нас. Ты, наверняка, хотел бы сына от нее, да?

Мирослав громко клацнул челюстью и резким движением захлопнул ролл-двери, отделявшие кухню от столовой и гостиной.

— Ты реально думаешь, что если у меня будут еще дети, я Ромку брошу? Он мой сын. Мой наследник. Я люблю его.

— Ты помнишь как он родился, Мир? — спросила тихо, поднимая тему, которая когда-то рвала мне сердце маленьким тупым ножичком. Это не раз и умер. Это больно, со столбняком и гангреной. Потом прошло, спасла искренняя привязанность и ценность сына для Мирослава, но…

— О чем ты, Яна? — подозрительно сузил глаза. Правда не понимал?

— Ты за четыре года ни разу не поднял вопрос общих детей. Ни разу!

Я тогда еще носила спираль, планово нужно было снять, замена. Я предупредила мужа, но надеялась, что это будет повод задуматься об общем малыше. Мне тогда было уже двадцать семь, пора… Мир сказал, что к этому нужно подготовиться и купил презервативы, пока спираль не поставят снова. Один порвался. Он не заставлял меня экстренно пить таблетку, и я бы не выпила в любом случае! Как итог — беременность. Абсолютно случайно, но мне тогда начало казаться, что муж решил, будто бы я как-то поспособствовала. Я не чувствовала, что он рад. Ему нужно было время осознать свое повторное отцовство.

— Яна, это не то…

— У тебя была уже дочь и бывшая жена где-то на периферии! — нетерпеливо продолжила. Тогда они практически не общались, но меня несло от обиды по всем ухабам и кочкам нашего брака. — А я… Я всего лишь жена, с которой не сложно развестись. А дети ведь связывают. Может, ты ждал момента, чтобы уйти к Лике, когда позовет, а тут беременность! Мы с Ромой спутали вам карты.

Думали ли я так на самом деле? В глубине души да. Это прошло со временем, но когда Мир выбрал ее… Тогда все старые обиды подняли уродливые головы. Он единственный мужчина, которого я любила. Любила сильно и по-настоящему. Я всегда боялась потерять мужа. Возможно, именно поэтому не смогла удержать его. Не хотела обострять. Боялась говорить. Шла навстречу больше, чем положено женщине. Боже, да у меня самой от своей правильности сейчас зубы сводило! Да, наш развод это его вина! Но пострадала я, потому что всегда любила больше…

— Это глупость! — резко отфутболил претензии.

— Сам в это веришь?

— А-аа! — Мир практически рычал, схватившись за голову. — Да что ты несешь?! — стремительно бросился вперед и сгреб меня в охапку. — Дура! — целовать начал, жестко, жадно, без права выбора, без возможности вырваться, без желания отпускать. — А не рожали мы, потому что у тебя больное сердце! Я много раз говорил с врачами, взвешивал риски! Я не хотел получить гипотетического ребенка, но потерять тебя! — встряхнул и снова поцеловал.

Родные мягкие губы, напористая хватка, вкус карамельки на языке. Сильные руки крепко прижимали к твердой груди, в легких огонь от недостатка воздуха, внизу живота пожар и тяжесть. Я жалась к нему, терлась, ласкалась. Мне нравилось, как он меня целовал. Я хотела, чтобы он целовал меня… Это было по-новому, но такое родное и нужное. Это просто мое…

— Ян, и чем же ты лучше меня? — шепнул на ухо, обжигая языком раковину. Я вздрогнула и ошеломленно открыла глаза. — Разве можно целоваться с другим, когда есть новый мужик, м? Или с бывшим мужем не считается? Так почему ты со мной тогда развелась?! С бывшими ведь не считается? — сжал плечи и сдавил на грани боли. — Почему же?

— Потому что не чувствовала себя любимой… — шепотом и честно.

— Я любил тебя.

— Да, но… Но не так, как я любила тебя.

— А что чувствуешь сейчас?

— Не знаю… Сложно понять… Определиться…

Он горько усмехнулся.

— Да, такое бывает.

Мирослав отступил, отвернулся и только через пару минут открыл двери. Мгновение безумства и близость развеялась, осталось одиночество вдвоем. Между нами мог бы случиться интим, было бы крышесносно, в этот раз точно, слишком яркой была вспышка вожделения. Я хотела его, а он, сколько бы не сверкал холодом глаз, желал меня. Мы оба это чувствовали. Но мы не были больше близки, как пара. Я не хотела быть любовницей бывшего мужа. А он никогда не будет чьим-то «мальчиком по вызову». Мы родные, но недоступные друг другу.

Когда я ощутила, что муж начал отдаляться, я предпочла спрятать голову в песок, закрыть глаза, смело доверилась ему, своему мужу. Считала, что узы брака удержат его от затмения и влечения к Лике. Нет, это не так. Почему-то не подумала, что должна была кричать: ты творишь дичь и причиняешь мне огромную боль! Ведь кто, если не близкие, должны указывать нам на ошибки?

Сейчас сам Мирослав на себе ощутил, что его неосознанно, но пытались увлечь в отношения без ясной перспективы. Я не знала и не понимала, чего хочу, а он точно не собирался быть третьем и ждать, чтобы его выбрали или указали на дверь. Да, в чем-то ситуация получилась зеркальной. Только Нагорный точно знал, когда его границы хотели нарушить: их можно нарушать только с его согласия.

— Мам, пить хочу, — услышала заспанный голос сына.

— Кофта… — Мирослав взглядом указал на мою грудь. Я спохватилась и поправила полы уютной штучки их черного бархата с кружевом и вечным желанием съехать, открывая декольте совсем уж неприлично. Я же вздремнуть собиралась и не планировала, что меня будут страстно обнимать!

— Привет, Ромчик! — Мир пошел навстречу нашему сыну.

— Папа, привет! — Рома был счастлив. Я слышала это в каждом звуке детского голоса. Они достаточно много проводили времени вместе, но сын все равно скучал по отцу.

Я налила стакан воды и подошла к ним, на меня жаловались:

— Пап, мама так испугалась, что не хотела больше отпускать меня к тебе.

Вот, блин!

— Мама пошутила, — ответил Мирослав. — Правда ведь, мамочка? — повернулся ко мне с весьма говорящим взглядом. — Ты ведь пошутила?

— Конечно, папочка, — выдала голливудскую фальшивую улыбку, настроение совсем безрадостное. Я действительно погорячилась, и они оба смотрели на меня с укором. Мужская солидарность! — Ты ведь обещаешь, папочка, что больше не оставишь детей без присмотра?

— Обещаю, — Мир стал абсолютно серьезным, и я ему поверила. Кому, если не отцу сына?!

— Пап, а мы поедем на картинг? — Рома просто бредил этим! Это, кстати, идея для дня рождения. Надо подумать.

— Сегодня нет. Пусть твой носик, — коснулся кончика, — передохнет.

Рома разочарованно вздохнул, а мы переглянулись: неужели снова подумали в одном направлении?

— Сынок, а кому пять лет скоро?

Сразу ушки на макушке, улыбка до ушей. Как и все дети наш очень любил праздники.

— Так может возьмем всех твоих друзей и поедем на картинг?

— А девочки? — нахмурился. — Там Сонька… Ну это… Пригласить хотел ее. Девочки, такое любят?

— Любят, — ответственно заявил Мир. — Ники вон как гоняет, ты же помнишь?

Я спрятала печальную улыбку, слушая такой обычный, но в нашей ситуации уникальный разговор. У них были общие темы. У нас с сыном тоже были. Но втроем нам не о чем говорить…

— Если голодные, поищите что-нибудь в холодильнике, — мы не большая дружная семья, и сегодня это чувствовалось особенно остро. — Или сходите куда-нибудь, — показывала Мирославу, что нам нет нужды конфликтовать из-за сына. Они привязаны друг к другу, зачем рвать эту связь? Но для подстраховки буду контролировать: телефон всегда должен быть при Роме, а его отец, если что, может звонить мне в любое время. И волки сыты, и овцы целы. — Я пойду, посплю.

Лучше я приеду, чем дети будут одни. Я не знала, что у Нагорного с Ликой, но в машине Николь обмолвилась, что ее мама больше с ними не живет. Странно, они ведь собирались в мае жениться. Это совсем скоро. Правда, в опере был без Лики. Неужели не все ладно в датском королевстве? И какое, собственно, мне дело?

Я проспала довольно долго, а проснулась от того, что меня сын щекотал: Мирослав стоял в дверях, а Рома водил перышком по моим пяткам. Это пытка такая?!

— Я поехал, — предупредил он, — Ники там одна.

Я приподнялась на локтях и посмотрела на часы — уже восемь!

— Почему вы меня раньше не разбудили? — поправляла волосы, посмеиваясь. — Сынок! Ай!

— Ты устала. Я уложил бы Ромку, но…

— Мир, не оставляй их одних надолго. Николь взрослая, но все же. Если совсем не будет вариантов, звони. Давай не будем рисковать больше?

Он согласно кивнул. Надеюсь, перемирие достигнуто. Мы оба вчера погорячились. Я уже отошла; Мирослав… У меня было стойкое ощущение, что он дошел до определенной точки в себе и в обратную сторону уже не пойдет. Мягче он уже не будет. Подозреваю, что больше на его шее ни одна женщина не прокатится: ни дочь, ни мать и не жена, тем более бывшая.

Ожидаемо ночью я не смогла уснуть: открыла бутылку вина и смотрела в шальную ночь. Крутила телефон и размышляла: если я позвоню Артему и попрошу приехать, он сорвется? Чем вообще сейчас занимался? Интересно ли ему как у меня дела? Сегодня скидывала сообщение, что нас выписали и снова благодарила, что выручил вчера. Каминский в своей манере отшутился, но приехать, забрать нас не предлагал. Я не просила, естественно, просто ни могла не ощущать, как четко он выстроил границы и никого за них не пускал. Очень правильная позиция. Я тоже так хотела. Надеюсь, что научусь.

— Привет, — я все-таки набрала Артема.

— Не спится? — вместо приветствия. Я даже не подумала, что могла его разбудить.

— А тебе?

— Работа, — коротко и устало ответил.

— Новая пациентка? — решила пошутить.

— Нет. Это не связано с центром.

Неужели это новое дело прокуратуры? Руки инстинктивно покрылись мурашками. Расспрашивать дальше бессмысленно и не очень хотелось. Эта часть его жизни полна страха, боли, черной бездны. Я не испытывала желания с этим связываться или разделить с Каминским эту ношу. Это тоже показатель: он мне нравился — как мужчина и как человек, но в нем слишком много темных пятен. Это не для меня.

— Хочешь, чтобы я приехал? — неожиданно прочитал мои мысли. Эта его способность удивляла.

— Хочу… — мне нужно было проговорить некоторые моменты. Но это из области психологии. — Внеочередной сеанс. Я заплачу, — иронично заявила. Каминский весело хмыкнул. Да, мы были любовниками, но его десять сеансов я оплатила сразу. Чтобы избежать соблазна снова спрятаться в раковину. Артем не предлагал мне вернуть деньги. Я и сама считала это лишним. Он делал свою работу, хорошо делал и должен получить за нее оплату.

Для начала я переоделась: не хотела встречать его в шелковой ночной сорочке. Мы не были настолько близки эмоционально. Каминский впервые приедет ко мне. Это не личное, профессионал спасает пациента в любое время, в любом месте и от любой проблемы.

— Чай, кофе или вино? — предложила, проводив Артема в гостиную. Рома давно спал, свет я не включала, наслаждаясь полумраком ночи и фонарей, на мне уютная простая пижама и никакой косметики. Сегодня я не собиралась соблазнять, мне просто нужно побыть рядом с тем, кто умел слушать.

— Рассказывай, — развалился на моем диване, закинул ноги на низкий деревянный столик для кофе.

Я села рядом, но полубоком, смотрела на Каминского, отмечала в голове детали. Совсем другой. Черты лица более острые, резкость во взгляде, волосы почти черные, тело жесткое и рельефное: каждую мышцу можно прощупать, пальцами обвести, губами прочувствовать, на языке прокатать. Артем мне нравится именно таким. Но еще днем я млела от поцелуев Мирослава. С выгоревшими русыми волосами, бронзовым загаром и крепким, мощно сбитым телом.

Глупо оправдываться и списывать все с Миром на эмоции и неожиданность. Это давно забытое чувство… Не страсть, не воздержание, не эгоистичное желание показать, как я изменилась. Это бабочки в животе и дрожь до самой трясучки. Это маленькая смерть, если эти руки не обхватят талию и не прижмут к широкой груди с ароматом жженой карамельки. Это глаза в глаза, и ты просто тонешь в этой глубине. Это не про самцовость, брутальность, харизму. Это может быть или не быть. Важно ведь другое: твое или не твое…

Где же то самое «мое»? Я отвела глаза, четко давая ответ самой себе, но между нами отныне было слишком много «но». Теперь с обеих сторон. Да, мы с Миром оба изменились и совсем не факт, что могли бы в принципе быть вместе в иных реалиях. Когда мы совсем другие. Но это не отменяло того факта, что я его не забыла. Значит, так все-таки бывает: мы можем испытывать страсть, очень сильную, мощную, поглощающую, но сердцем быть совсем в другом месте, даже если сами уверены, что нас там нет.

— С бывшим мужем сегодня… поругались… — и я рассказала Артему все. Вплоть до взаимных угроз, претензий, старых обид и жарких поцелуев. Ждала ли я какой-то ревностной реакции? Возможно, но Артем вел себя крайне профессионально. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

— Он бы этого не сделал, — уверенно заключил Каминский.

— Почему? — удивленно нахмурилась. Мне не показалось, что Мирослав шутил со мной, а чувство опасности, исходившее от него, было практически осязаемым.

— Потому что потому, — мягко ответил, качая головой, словно с неразумным ребенком разговаривал. — Но… Помнишь поговорку: в тихом омуте черти водятся? Я видел Нагорного ночью, — задумчиво проговорил, — он… — и на меня посмотрел задумчиво.

— Что? — чувствовала, что Каминский что-то такое заметил, но почему-то не хотел мне рассказывать.

— Ничего. Просто не буди лихо, пока оно домашнее и не вышибает дверь с ноги.

— Ты заговорил поговорками, — недовольно пробурчала.

— Люблю народное творчество.

— Артем, можно задать вопрос? Личный?

— Валяй, — расслабленно закинул руки за голову.

— Ты был женат?

— Нет.

— Почему?

— Это не один вопрос.

Я сделала милое личико. Знала, что он на такое не ведется, но рискнула.

— Мне это не подходит, Яна. Я всегда это знал. Мой отец показал мне четко и ясно, что некоторым лучше не размножаться.

— Вы вообще не общаетесь? — тихо спросила.

— Я типа его наследник, но с таким же успехом он мог отдать свое богатство камню. Оно ему нужно примерно так же, как мне.

— А твоя мама?

— Умерла. Когда ты замужем за моральным уродом — исход только один, — сухие факты и никаких чувств.

— А дети? Неужели не думал построить свою семью, другую, непохожую на ту? — спрашивала, не потому что метила на эту должность, но мне действительно странно, что он не хочет быть кому-то искренне необходимым.

Каминский долго вглядывался куда-то в стену, что-то думал и рассуждал — это в глазах отражалось.

— Нет, Яна, — перевел на меня взгляд. — Мне не нужна семья, — не отвела глаза, потому что я ему ничего не предлагала, а он умел считывать посыл. — Это небезопасно.

Я резко вскинула голову и заметила в нем что-то… Что-то, что пугало и скребло на душе.

— Расскажи… — попросила и погладила его плечо. Пусть ему станет легче.

— У меня была наставница. Я учился у нее предугадывать мысли убийцы. Сейчас она моя пациентка, не первый год в стационаре…

— Почему?

— Потому что плохие люди любят делать больно. А как сделать больно матери? — во взгляде ужас. Нет, не Артем был испуган: там отражение боли, всепоглощающего отчаяния, невосполнимой потери.

— Нет… — сглотнула тяжело. Что для матери страшнее, чем хоронить собственных детей…

— Мальчик и девочка. Шесть и десять лет. Опознавали по родимым пятнам. Да, Яна, я не хочу детей, семью и женщину, которая могла бы это дать, — взял меня за подбородок. Вот почему он категорически не заводил серьезных отношений, не влюблялся и исчезал из города на много месяцев. Никаких привязанностей. Никаких слабых мест. Никаких потерь.

— Мне жаль… — что еще можно сказать? Только банальность, но от души.

— Это мой выбор, Яна, — Артем привычно улыбнулся, снова надев маску равнодушия и цинизма. — Он меня полностью устраивает. Я люблю все, что я делаю.

Я ему верила. Что же, у каждого человека свой путь и свое предназначение. Если благодаря нему спасут хотя бы одного ребенка, женщину, мужчину или виновный понесет наказание — это уже очень много.

Я положила голову ему на плечо. Нас связывали двоякие отношения, но сейчас мне не хотелось его близости как мужчины. Только друга, с которым можно помолчать и не чувствовать себя одиноко. Мне показалось, что ему тоже нужна именно эта молчаливая поддержка…

В среду я собиралась домой после пар, когда мне снова позвонила Николь.

— Ники? — мне уже стало не по себе. Сомневаюсь, что она просто хотела поздороваться. Правда, Рома сегодня дома, но все же…

— Яна, привет… — мне не понравился ее сломленный голос. — Ты дома? Я у твоей парадной…