(Не)Мой (Не)Моя (СИ)

Глава 33

Яна

Мне хватило моральных сил доехать до дома: я усиленно глубоко дышала и старалась не думать. Главное, доехать целой, а умереть можно на полу своей квартиры.

Руки тряслись, сложно попасть в скважину; ноги дрожали так, что я еле стояла; в голове бардак, а в сердце…

— Дура… — упала на пуфик, скинула туфли, закрыла лицо руками. — Трусиха… — завыла в голос.

Просто рыдала, размазывала слезы по щекам, оплакивала себя и его. Я чувствовала, что душой постепенно возвращалась к бывшему мужу. На мягких пальцах, неосознанно, кружилась ему навстречу, высматривала глазами, искала себя и находила его. Всегда находила его. Своего Мира. Боялась этого. Не верила, что возможно. Не думала даже. А сейчас… Я зарыдала еще горше.

Я не ожидала. Я испугалась. Своих чувств. Его вопроса. Все было так неправильно, но абсолютно идеально для нас обоих, что я просто спряталась. Мирослав хотел начать заново. Попробовать снова вместе. Мне стало страшно в моменте, и я солгала. Ничего не закрыто…

— Яна Николаевна… — на мои вопли прибежала Аня. — Что с вами? — она была ошеломлена.

— Мамочка, ты плачешь? — следом Рома. — Мама! — смотрел на меня огромными отцовскими глазами. Испуганный, готовый заплакать, потому что мне, его маме, очень плохо. Плохо без его папы. Я это признала. Перед собой и своим сердцем.

— Совсем чуть-чуть, — пыталась не всхлипывать и собирала слезы ладонями. — Просто… — провела мокрыми пальцами по его лицу, с безграничной любовью обводя каждую мелкую черточку. — Ты так похож на своего папу… — обняла крепко. Самый лучший подарок, который Мирослав мне сделал. Наш общий ребенок. Так похожий на него…

— Ань, я пойду, прилягу, — покачиваясь, поднялась. — Плохо себя чувствую.

Я упала на кровать, не раздеваясь. Обессилено забралась под одеяло, поджала ноги к груди и накрылась с головой. Я выла белугой, но душила рыдания в подушке.

Я не хотела в душ. Я пахла Им. От этого слезы текли, не прекращаясь. Весь такой славянский красавец пах по-восточному сладко, тепло, обволакивающе и немного остро.

Я свела ноги, сжала с силой, вспомнила, какими мы были сегодня. Страстным и свободными. Открытыми, живыми, уязвимыми. Мы не были такими будучи женатыми, но стали, пройдя каждый свой путь по отдельности. Может, не стоит тогда? Может, мы все испортим? Может, нам не суждено быть вместе? Любить и делать друг другу больно. Очень осторожно, филигранно, почти виртуозно. В этом мы очень поднаторели: сначала он, потом я.

Поднялась, громко шмыгая носом. Везде было тихо, но я из спальни не выходила, ванная комната у меня была личной.

Лицо, опухшее, как у пьяницы, нос потек, глаза красные, волосы спутаны. Я плеснула холодной водой, остужая щеки. Меня не интересовал мой внешний вид, но я могла напугать сына.

Сбросила одежду и все же шагнула под душ. Включила воду и стояла, не шелохнувшись. Напор сильный, по спине хлестало, доставая до самой души. Я дотронулась до себя внизу: смазка до сих пор скользила по складкам. Память сразу в ретроспективу: руки, губы, обнаженные тела. Запахи, стоны, рваное дыхание. Это было настолько хорошо, что сложно выразить словами. Это не просто секс. Это так, как должно быть, если сердце отзывается, если чувствуешь, если веришь…

Я закуталась в полотенце и взяла в руки телефон. Только восемь вечера, а, казалось, что проплакала целую человеческую жизнь. Прикусив губу, решилась написать, звонить нет: не смогу. Слишком тяжело принять, если все потеряно.

Я: Я тебя люблю

Так много слов, так много мыслей, но что могло быть красноречивей? Без сомнений. Без вопросов. Без ультиматумов. Три слова и две судьбы. Мне оставалось только ждать…

Я переоделась в пижаму и вышла из комнаты. Телефон оставила, жаль дрожащие руки нельзя было к нему пристегнуть. Я боялась ответа. Я ждала его. Сердце замирало, а слух играл со мной в прятки: мне слышался звон, но сообщений не было. Мирослав пока не прочитал.

— До свидания, Аня. Спасибо, что помогли Роме искупаться, — провожала няню.

— Вам уже лучше? — искренне поинтересовалась. Я только вымученно улыбнулась. Нет, мне также. Мне очень, очень страшно.

— Пойдем укладываться, сынок.

Я тихо читала ему сказку, отвлекаясь от тяжелого ожидания. Сын посматривал на меня с тревогой. Мой маленький чуткий мальчик. Родной человек. Мне стало чуточку спокойнее, и я забылась в неглубоком сне.

Проснулась часов в двенадцать, осторожно поднялась и вышла из детской, затем бросилась к себе. Телефон лежал экраном вниз. Мне страшно было брать его. Что ответил Мирослав…

Ничего. Сообщение так и висело доставленным, но не прочитанным. Это было странно и совершенно ему не свойственно. Мир никогда так не делал.

Я проснулась совершенно разбитой. Словно тяжелой плитой придавило. Мое тело как будто бы в порядке, никаких тревожных сигналов, но мне сложно было встать. Ощущение, что я горела, но градусник показывал стандартную температуру.

Утром когда Рома ночевал дома, я его отвозила в садик, а няня уже забирала. Сегодня мы никуда не пошли: сын обрадовался и залез ко мне под одеяло. Я позвонила в деканат и объяснила ситуацию: мне нужен больничный хотя бы на пару дней. Аню вызвонила пораньше и проверила сообщение: Мир так и не прочитал. Мне стало еще хуже. Я вернулась в кровать и обняла спящего сына, стало немного легче. Дети — это не «пластырь»: они в отличие от мужчин будут любит нас всегда. Пусть более принимающей любовью, но она не иссякнет, если правильно воспитать ребенка.

Я провалялась дома два дня. Завтра на работу. Вроде бы стало полегче: в груди болело, но уже не так остро, скорее горькая, тянущая, тупая боль. Я даже привыкла к ней. Пусть будет напоминанием, что иногда выбираем не мы, а нас. Или нас иногда не выбирают. Так тоже бывает, и это совсем не про уверенность в себе, сексуальность и привлекательность — просто и такое случается, увы. Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает…

Рома уже спал, а я монотонно разбиралась со сложным пазлом одинаковых собак. Это бабушка подарила, моя мама: Рома собирал, но так и не собрал. Я решила помочь, отвлечь руки и занять голову. Было поздно, и гостей я не ждала, но они пришли.

— Кто? — бросилась к домофону. Может, ОН?

— Я.

Вздох разочарования. Это был Артем. Наша первая встреча после его задания, и она совсем не взволновала меня. В первый раз с нашего знакомства. Десять сеансов, десять встреч, и я потеряла интерес к нему. Возможно, так и было задумано.

— Привет.

— Привет.

Артем не стремился попасть в квартиру, а я не планировала его приглашать. Я была благодарна ему: он помог мне многое понять, но за это я заплатила. Он оказался профессионалом: деньги потрачены не зря, а наше личное… Оно закончилось и не сегодня. Раньше, просто я не сразу это поняла. А может, у нас и не было никогда ничего личного. Иногда секс, это действительно просто секс, без всякой близости. Мне было хорошо с ним, но это совсем не относилось к моему сердцу. Почему я не замечала этого? Как я так обманулась, допуская мысль, что могла бы с ним что-то построить? Сейчас это казалось чем-то из разряда фантастики.

— Я завтра уезжаю в Ростов, — после продолжительного молчания произнес. Он пришел попрощаться. Скорее всего, навсегда. Меня это устраивало.

— Хорошей дороги, — я улыбнулась.

Мы снова замолчали: Артем смотрел, изучал меня, анализировать и считывал.

— Это был просто секс, Яна. Для нас обоих.

— Я это поняла.

— Я рад.

— Не спросишь про мой гештальт? — криво улыбнулась.

— Это не гештальт, Яна. Это многоточие. Если бы было иначе, ты не плакала бы… — прикинул на вскидку, — дня два из-за бывшего.

— Спасибо, что помог, — сухо проговорила.

— Это моя работа.

— Теперь мне нужен еще и психолог.

— Не нужен. Поговори с собой, заведи дневник и обязательно перечитывай записи на свежую голову.

— Спасибо, — задумчиво кивнула. А ведь когда-то я вела тетрадочку с мыслями, действительно помогало. — Тебе, кстати, тоже не мешало бы подлечиться, — добавила в прощание немножко юмора.

— Я знаю, — усмехнулся, оценил.

— Прощай, Яна.

— Прощай, Артем, — он отошел от двери, а я закрыла ее без всякого сожаления. Вот еще одна страница жизни перевернута.

Я прислонилась к стене и достала телефон. Сообщение так и висело непрочитанным, но сейчас это уже была не случайность, это ответ для меня. Мирослав не оценил моего признания. Возможно, было уже поздно. Возможно, уже не нужно. Возможно, совсем не вовремя.

Я удалила признание в любви у обоих абонентов. Оно исчезло, словно и не было. Теперь жило исключительно в моем сердце. Сколько живет безответная любовь? Мне предстояло это узнать…

Мирослав

Я подъехал за психологом дочери к бизнес-центру, в котором у нее свой кабинет. За рулем Олег, а я, сообщив Ольге Сергеевне, что жду, через десять минут равнодушно наблюдал, как она подходит к машине. Деловое платье смягчали рассыпавшие по плечам волосы и обновленный макияж с яркой рыжей помадой. Мне не нравилось. Мне последние несколько часов ничего не нравилось. Вообще. Женщины в том числе. Женщины, которые не любят никого, даже родную дочь. Женщины, которые работали с моим ребенком, но хотели добраться до меня. Женщины, которым не по возрасту вешаться на взрослых мужиков. Но особенно мне не нравились женщины, которые не знали, чего хотят.

— Добрый вечер, Мирослав Константинович, — Олег открыл дверь, и Ольга Сергеевна устроилась рядом со мной на заднем сиденье.

— Добрый, — ответил обманчива мягко. — Я заказал столик в «Sky Garden». Вы же не против ужина, Оля?

— Нет, — ответила, немного растеряна моим напором. — Я только за.

Говорить о сеансах с моей дочерью при водителе не стоило, а вести светские беседы у меня не было настроения. Но Ольга Сергеевна не оставляла попыток завязать разговор.

— Спасибо, что вошли в положение…

— Не за что, — скупо ответил.

— У меня сегодня такая плотная запись, даже пообедать не было времени.

— Я вас накормлю, — повернулся и смерил ее нечитаемым взглядом. Ольга Сергеевна была абсолютно не при чем, но сегодня я не буду деликатным. Я буду понятным.

— Прошу, — нас проводили к столику и предложили меню. У меня не было аппетита, но бокал вина и сыр заказал — исключительно, чтобы не смущать свою спутницу: пусть человек поест.

— Ольга Сергеевна, вы хотели поговорить о Николь, — после аперитива перешел к делу.

— Оля, — чуть улыбнулась, делая акцент на форме имени, которую я уже выбирал, — в неформальной обстановке так проще.

Я не стал делать ответный шаг и предлагать обращаться ко мне по имени. Она заметила.

— Я говорила, что собираю информацию об окружении пациента. Мне показалось, что последний сеанс… Николь, вероятно, как-то меня превратно поняла.

— Отчего же?

— Потому что я интересовалась вами. Она вас очень любит, но это чревато ревностью в дальнейшем. Когда ребенка воспитывает один родитель, хороший отец, к примеру, — прямо в глаза посмотрела, — то ребенок может начать воспринимать его как личную собственность и не пускать никого в границы вашего мира, понимаете?

— Николь сказала, что не хочет больше проходить терапию, — перешел к теме, которую изначально собирался обсудить.

— Вот видите, — вздохнула и покачала головой. — Она назвала причину?

— Да, — и отвлекся на официанта. — Благодарю, — нам принесли закуски. — Ники считает, что вам нравлюсь я.

Ольга Сергеевна вспыхнула моментально. Да, дети они такие.

— Так я вам нравлюсь? — откинулся в кресле. Телефон на столе мигнул сообщением, я взглянул:

Мудрёна : Я тебя люблю

Я легко смахнул push-мессенджера. Это могло звучать жестокой насмешкой, если бы мне все еще было больно. Черная дыра — это пустота, а пустота поглощает все и ничего не дает взамен. Так было со мной. Я ничего не чувствовал. Ни боли, ни жалости, ни любви. Глухо. Не верь, не бойся, не проси. Блядь.

— Мирослав Константинович, я не очень понимаю, куда движется наша беседа… — осторожно ответила Ольга Сергеевна.

— Я задал вопрос. Достаточно простой. На него легко ответить: да или нет?

Что сложного, а? Что?! Почему женщинам нужно усложнять? Да или нет. Все! Я давил сейчас, да, но она ведь психолог и должна уметь отбиваться от абьюзивных атак. Либо отвечать уверенно, четко, правдиво.

— Да, вы мне симпатичны… — никакой конкретики, все вокруг да около.

— А как кто я вам симпатичен? — подался вперед. — Как хороший отец? Как выгодная партия? Как мужчина, который может вас хорошенько оттрахать? — я перешел все границы. Психологиня, или как их сейчас там называли, была шокирована.

Я злился. Не на нее, естественно, но сейчас меня меньше всего заботили чужие чувства. Я инстинктивно бросил взгляд на свой мобильный. Разозлился еще больше.

— Мирослав Константинович, у вас что-то случилось? — включила психолога. Возможно, сейчас расскажет, что я нарцисс или мудак. Или, может, что мое сердце проживали и выплюнули…

— Так как, Оля? — я ждал ответ на свой вопрос. Может, хоть она будет честной со мной? Нет, молчала, оскорбленная. Она все же детский терапевт и меня, похоже, рассмотреть не смогла. — Ольга Сергеевна, — я поднялся, — покушайте, вы же не обедали. Я счет закрою, не беспокойтесь. Главное, не забывайте: первое впечатление обманчиво, особенно относительно богатых мужчин. Это может быть чревато. Для вас, естественно. Лечите психику детей и не лезьте в трусы к их отцам. Водитель отвезет вас куда скажите. Прощайте.

Я вышел на улицу: пахло летом, теплом, солнцем. Ночи еще не белые, но закаты длинные, долгие, красивые. Я дал задание Олегу отвезти психологиню домой, а сам отправился в центр пешком.

Я просто шел, просто гулял, ни о чем не думал, даже о ЕЕ признании. Иногда человек подходит к краю настолько близко, что все становится слишком и несвоевременно. Всему свой час. Всему.

Я пришел на Заячий остров, сел на камни на берегу Невы и принялся ждать, когда начнут разводить Дворцовый мост. Даже этому событию свое время. На него я не опоздал, а вот Яна… Я сжал кулаки и уперся в теплый камень: провернул несколько раз, соскребая кожу, чтобы ощутить боль, не только пустоту. Она пришла и не только физическая. Внутри все в мясо, сплошной фарш из эмоции и чувств. Яна, жена, бывшая…

Ее тело стонало вместе с моим. Кричало, что ничего не забыто. Плавилось мягким воском в моих руках. Согревало теплотой, как родное, мягкое, близкое. Я так чувствовал! Неужели мне только показалось? Неужели с ним, тем другим, Каминским, блядь, она такая же? Яна ни разу после расставания не показала своих чувств, кроме обиды. А на одной обиде счастья не построить. Одно слово, крохотное «да» — это слишком много? Если любовь жива, значит, ей нужно дать шанс? Разве нет?!

Я снова достал телефон. Открыл мессенджер. Наш диалог был закреплен сверху как самый важный. Я смотрел на эти три слова: Я тебя люблю. Злился. Что это? Почему сейчас? Это ответ? Это решение? Это насмешка? Ей-богу, я нихрена теперь не понимал!

Яна не попросила дать время. Не упрекнула в старых грехах. Не поощрила улыбкой. Она в принципе не уверена, что я ей нужен. Она закрыла этот гребаный гештальт. Она просто ушла!

Я просидел на берегу, пока небо окончательно не погасло и не забрезжило рассветом буквально через час. Замерз жутко. Домой приехал на такси и вырубился. Только сообщение Олегу скинул, чтобы дочку в школу отвез, потому что я умер.

Николь сегодня была под присмотром няни: у меня же поздний ужин с партнерами должен был быть, а я просидел на камнях до раннего утра. В мае. Не удивительно, что проснулся к обеду абсолютно разбитым. Горло словно песком измазали, нос как у алкаша, температура шпарила до красных пятен перед глазами. Лечить меня было некому, поэтому я погибал молодым и в бреду гипнотизировал телефон. Я все еще злился, но от края бездны отступил ровно на шаг.

К ночи второго дня меня отпустило, и я даже помылся. Оделся и поехал. Я должен узнать, что Яна имела в виду. Да или нет? В глаза пусть скажет! Можно много думать, прокручивать, сомневаться, но это ведь бессмысленно, если не хочешь быть с человеком: либо прости, либо отпусти (в нашем случае пошли нахер).

Я взял ключи от ее квартиры: нет, врываться с ноги не собирался, но и будить сына тоже. Тихонько постучу уже в дверь квартиры. Остановился у лавочки, дал себе минуту выдохнуть, просто взять эмоции под контроль: я ведь тоже не железный! С ней нельзя на повышенных и резко, а иначе мне сейчас сложно. Я просто достал телефон и посмотрел на ее сообщение, медитируя и успокаиваясь. Я не открывал его, почему-то боялся. Боялся, что окажется галлюцинацией или воспаленным воображением на температуре.

Глаз зацепился за темную высокую фигуру — Каминский. У нее дома. Ночью. Этому может быть логическое объяснение? Дайте подумать: они любовники, Яна закрыла гештальт по его велению, ушла от меня после, казалось бы, настоящей близости, а не просто секса. Теперь Каминский приехал сюда, к Яне, ночью — зачем? Потрахаться и проверить, кто из нас лучше? На кого тело больше отзывается? Может, она и его любит? Любит нас обоих и ждет, кто быстрее с ориентируется или на кого сердце ёкнет сильнее?

Меня снова накрыло, как тогда, когда Яна покинула мой кабинет. Сильно. Пусто. По-черному. Я развернулся и очень медленно вышел со двора. У меня в машине были инструменты, и я ничего не чувствовал, ничего хорошего. Я мог отрезать Каминскому нос и даже не поморщиться.

Я не хочу так! Я человек, а не животное! Сел и схватил руль: сжимал, пока не захрустела кожа. Я достал телефон и открыл мессенджер. Смотрел. Долго. Читал и впитывал.

Я люблю тебя

Я люблю тебя

Я люблю тебя

Признание плясало перед глазами, а потом сообщение исчезло. Мгновение и его нет, как не бывало. Я моргнул. Яна удалила его. Очевидно, выбрала. Его. Не меня. Хорошая ответочка. Такая любовь. Она ведь зла, полюбишь и козла. Или, наоборот, пошлешь козла обратно в стойло.

Окей. Понятно. Блядь. БЛЯДЬ! Я схватил мобильный и к чертям вышвырнул в окно. Резко дал по газам и рванул в ночь. Теперь точно все. Game over. Пусть все будут несчастны и умрут в разные дни. Нихрена я за них не рад! НИХРЕНА!

Рому отныне забирал и отвозил исключительно Олег. Прошла неделя: я должен отпустить, но пока так, не получалось рассуждать адекватно. Не готов встречаться с матерью моего сына.

— Олег, проводи Рому, — попросил водителя. Подниматься лично не хотел. Видеть ее не могу. Это не про какую-то ненависть или обиду. Просто не могу.

— А ты, пап? — спросил сын.

— Я в машине посижу, — постарался улыбнуться, но он смотрел на меня каким-то слишком осознанным взглядом. — Ногу на пробежка потянул, — пришлось выкручиваться.

— А мама плакала недавно. Сильно, — почему-то сказал.

— Женщина иногда плачут. Так бывает.

— А мужчины?

— Мужчины тоже плачут, но этого никто никогда не видит.

— И ты? — бесхитростно спросил.

Я погладила сына по руке и сжал худенькое плечико. Он смотрел на меня, как на старшего и главного мужчину в его жизни. Пока единственного, но как скоро это изменится? Что сказать? Правду или бравирующую ложь?

— И я.

Я выбрал правду. Мужчины плачут, когда действительно страдают, только наши слезы никому не нужны, и они спрятаны слишком глубоко внутри. В душе. Но это когда она есть, а у меня там сплошная зола и пепел, присыпанная солью. Но есть два цветочка, которые пробились даже через выжженную землю. Как быть дальше — все в тумане. В первые в жизни я не понимал, просто не понимал. Истина как и будущее скрыты где-то там, и я теперь не знал, где именно мое «там»…