Не сдавайся

Глава 2

Иронично

Шер

Я ехала домой, потому что, увлекшись видениями жизни, которая ради разнообразия не будет отстойной, по глупости не взяла с собой список продуктов.

И когда я подъехала к нашему с Итаном съемному дому — крошечному домишке на улице, где было полно таких же крошечных домиков, — я поняла, что, еще не было и десяти часов утра, а мой дерьмовый день вот-вот станет еще хуже.

А все потому, что на обочине перед моим домом стояла старая, раздолбанная машина Трента. Отца Итана.

Он бросил меня на следующий день после того, как я сказала, что беременна.

Тогда я была взволнована, но держалась сдержанно. У него были свои проблемы, но я была молода, глупа и неправильно оценила ситуацию (что не редкость и тогда, и, видимо, сейчас), решив, что вижу перед собой приличного парня, который просто курит все, что попадется ему под руку — косяк, мет, крэк, что угодно.

Когда ты молод, можешь сходить с ума, творить глупости, а потом собраться, по крайней мере, именно так я считала. И люди постоянно выкарабкиваются из этого; я тоже так думала. А если они завязли слишком глубоко, то находили веские причины выбраться, так я тоже ошибочно полагала.

И я была добра к нему. Я была влюблена в порядочного парня, которого видела перед собой, и все силы бросила на то, чтобы привести этого парня в порядок и подарить ему счастье. Мы были молоды, и я располагала временем починить все то, что было в нем сломано, а после построить хорошую совместную жизнь.

У нас были и прекрасные времена. Я не придиралась ни к его наркотикам, ни к чему. Я щедро тратила деньги, которые зарабатывала, будучи официанткой в захудалом баре, поскольку он не мог устроиться на работу. Я думала, что он был просто хорошим парнем, но, оглядываясь назад, могу сказать, что он был отъявленным наркоманом.

И я считала, что нет лучшей причины, чтобы собраться с мыслями, повзрослеть, начать настоящую жизнь, чем тот факт, что ты приносишь в мир ребенка и делаешь это с тем, кого любишь.

Когда я сказала ему, что Итан уже на подходе, Трент был в восторге. Мы праздновали. Он опять расслабился, сказав, что это в последний раз, и пообещал, что со следующего дня приведет себя в порядок. Мы занимались сексом всю ночь, пока оба не отключились.

На следующее утро я проснулась, а его уже не было. Я поняла это, несмотря на то, что он не взял ничего, кроме своей одежды, денег из моего кошелька и огромной банки с монетами, в которую я высыпала всю мелочь.

Я не видела и не слышала о нем несколько лет.

До тех пор, пока не произошла та история с Деннисом Лоу.

Я направила машину к двум полоскам потрескавшегося цемента, которые вели к старому гаражу на одну машину, пригодному разве что для хранения вещей. По пути я непрестанно бросала взгляды на машину-развалину Трента, наблюдая, как он выбирается из нее и направляется к дорожке.

К тому времени, как я припарковалась и вышла из машины, он уже стоял у крыльца моего дома.

Когда я двинулась в его сторону, мне не доставило радости осознание того, что я не ошиблась. Под всем этим дерьмом действительно скрывался порядочный человек.

Проблема была в том, что когда он собрался с силами и устроился на постоянную работу, он еще и нашел себе постоянную женщину (которой явно была не я), женился на ней, сделал ей ребенка и только потом признался, что у него есть еще один сын.

Она сошла с ума. И вышвырнула его из дома, сказав наладить отношения с братом своего нового ребенка.

Трент не согласился, и они продолжили спорить на эту тему, но когда мое имя попало в новости в связи с именем серийного убийцы, он разыскал меня.

Именно по этой причине я законно сменила имя и переехала из старой квартиры Морри, куда Колт и Феб поселили нас с Итаном после самоубийства Денниса Лоу в полиции. Меня было слишком легко найти всяким подонкам.

Деннис Лоу обыграл Шерил Шекл.

Но теперь мы с Итаном были Шер и Итан Риверс.

Я подумывала о том, чтобы сделать все по-крупному — найти имя героини какого-нибудь модного романа и дать его нам с сыном. Но, в конце концов, такое было не по мне, и я не хотела делать ничего такого, что могло бы сделать Итана мишенью для сопливых засранцев в школе.

А мне нравилась вода. Озера. Океаны. Реки. Даже ручьи. В моей жизни было не так много спокойствия, но когда я оказывался рядом с водой, меня окутывал покой.

Поэтому мы стали Ривер (прим. Ривер — в переводе «река»).

— Привет, — позвал Трент.

— Привет, — ответила я и направилась к нему, нуждаясь в еде и еще одном коктейле от похмелья.

Необходимо добавить в список дел поездку в «Макдоналдс», прежде чем отправиться в «Уолмарт» за покупками, размышляла, поднимаясь на крыльцо.

Я подняла глаза на Трента.

Он был хорош собой, всегда был таким, но сейчас без лишней худобы и взвинченности стал даже лучше, потому что предпочитал курить, а не употреблять. И я была благодарна ему за то единственное, что он дал мне — или вернее дал Итану — поделился с моим сыном всем тем хорошим, чем только мог. Густыми темно-русыми волосами, длинным, крепким корпусом, хорошей костной структурой.

И только карие глаза достались Итану от матери.

— Что случилось? — спросил я.

— У тебя есть минутка, чтобы поговорить? — спросил он в ответ.

У меня ее не было. Потому что времени и правда не было, а еще, потому что я дерьмово себя чувствовала, и потому что мое утро было еще более дерьмовым, чем мое самочувствие, а еще и потому что я не хотела тратить ни секунды на разговор с Трентом.

Он, вероятно, и привел себя в порядок, но все равно оставил меня одну, беременную и влюбленную в мудака-наркомана, которому, в конце концов, было на меня наплевать.

Может, я и затаила обиду, но я была именно такой. Хотя и считала, что он заслужил это.

Конечно, когда он стал отцом Итана и теперь находился рядом, я сдерживала себя в моментах, где обычно давала себе волю.

Еще одна часть жизни, которая была отстойной.

— Конечно, — ответила я, достала ключи и двинулась к двери.

Он убрался с дороги, чтобы я могла открыть дверь.

Поскольку был конец сентября, я решила, что пора достать из гаража ставни и поменять сетки. И мысленно внесла это в список дел.

Затем я впустила нас в дом, Трент закрыл за собой дверь.

Войдя внутрь, я бросила сумочку и ключи на диван.

Несмотря на то, что он уже бывал здесь, когда забирал Итана, Трент огляделся.

А я нет. Я знала, что я создала для своего сына. И знала почему.

В этой обстановке была вся я и мне здесь было комфортно, пусть все и было более чем немного безумно.

Стиль был близок к бохо, чего нельзя было понять, глядя на меня — высокие каблуки, короткие юбки, обтягивающие майки и узкие джинсы.

Хотя, возможно, если посмотреть с другой стороны…

В моей гостиной (да и во всем доме) было несколько находок с гаражных распродаж. Встречались и вещи из магазинов секонд-хенд. Были и хорошие, качественные вещи, на которые я копила, откладывала или оплачивала их кредитной картой, задолженность по которой гасила позже.

На витиеватые лампы я набросила несколько шарфов. Другие лампы были с яркими абажурами розового или бирюзового цвета. Цветочные пледы с бахромой. Пуфик с тигровым принтом. Несочетаемые подушки с причудливыми узорами на столь же несочетаемой мебели. Плетеный стул-кресло с круглым сиденьем с причудливым узором. Повсюду пышные растения в горшках.

Гостиная была небольшой, стены выкрашены в приглушенный виноградный цвет, который каким-то образом объединял все цвета и узоры в комнате, придавая ей теплое, фруктовое, пещерное настроение. Стены были почти от края до края заполнены всякой всячиной — от гравюр с цветами до племенных узоров, от абстракций до карикатурных портретов, от старых побитых зеркал до фотографий в рамке, на которых были изображены мы с Итаном, живущие своей жизнью.

Сам дом был старым, построенным в 50-х годах, поэтому в нем не было большой гостиной. Не было соборных потолков. Он был разделен на небольшие комнаты, которые, к сожалению, разделяли его обитателей. Но нас с Итаном это устраивало, потому что мы были только вдвоем и любили проводить время вместе.

У жильцов до нас были собаки, которые плохо себя вели, поэтому ковер был новый. Не самый лучший, но все равно чистый, и я за ним ухаживала, чтобы он выглядел красиво.

Коридор с левой стороны вел к двум спальням, подсобному помещению и ванной комнате, которую мы с Итаном делили на двоих. Хозяин разрешил мне выкрасить комнату Итана в голубой цвет, и она была оформлена в мальчишеском стиле. Моя комната была продолжением стиля бохо, но более насыщенного цвета: она была выкрашена в приглушенный бирюзовый цвет и набита всякой всячиной, от мебели до безделушек и фотографий.

Дверь справа вела на кухню, которая была не очень большой, но достаточной, чтобы поставить там относительно неплохой кухонный стол, который подходил нам с Итаном. Нам не нужен был шикарный обеденный стол (или столовая). Только не для нас с ним.

Никто не будет ломиться ко мне в дверь, вымаливая разрешения сделать фотографии для какого-нибудь журнала декораторов. Но мне все нравилось. В этом была вся я. Я чувствовала себя в безопасности и комфорте, и мне казалось, что я чего-то добилась. Это окружало моего ребенка и, надеюсь, заставляло его чувствовать то же самое, а также показывало ему, что он должен быть самим собой и получать от этого удовольствие, несмотря ни на что и ни на кого.

По выражению лица Трента я поняла, что такой уверенности не чувствует.

А мне было наплевать. Я никогда не была в доме Трента, но, зная его жену, на ум сразу приходили кружевные салфетки.

— Ты хотел поговорить? — спросила я, и он посмотрел на меня.

— Да, у тебя есть кофе?

Наркоман в завязке и кофе.

Черт.

Я прошла на кухню, чувствуя, что Трент идет следом за мной, и старалась не думать о Мерри.

Я добилась этого чуда, но только благодаря тому, что позволила мыслям о Тренте просочиться внутрь. О том, как он разобрался со своим дерьмом после того, как бросил меня. Что он был чист и трезв уже девять лет, восемь лет был знаком со своей женщиной, семь лет из которых женат на ней, предан ей, их дочери и новорожденному сыну. И как он не дал ничего из этого дерьма Итану и мне.

Хотя теперь он пытался восполнить все это для Итана. Сначала он приходил ко мне, чтобы «наладить общение» и «убедиться, что все в порядке после того, как тот сумасшедший устроил буйство».

В конце концов, это привело к тому, что он раскрыл мне свою истинную цель — он хотел познакомиться с Итаном и хотел, чтобы младшая сестра Итана знала, что у нее есть старший брат.

И вероятно главной причиной было желание Трента сделать свою жену счастливой.

Со своей стороны, я не хотела иметь ничего общего с его дерьмом. Он свалил, мог и дальше оставаться в жопе, и мне было все равно. Я прошла путь от официантки в дерьмовом баре до стриптизерши, потому что мне нужны были деньги, чтобы заботиться о своем ребенке. Я унижалась и шла на многое, чтобы мне помогали, присматривали за Итаном, когда мне или моей маме нужно было работать. Я брала бы деньги у своего приятеля Райана, даже зная, что он никогда будет со мной, если бы он и не скрывал это так тщательно, просто потому, что мне так сильно нужны были его деньги.

И я была ослеплена человеком, который хорошо относился ко мне. Благодаря которому я чувствовала себя особенной, и который заботился об Итане. А он оказался сумасшедшим.

Но дело было не во мне. Трент был чист и трезв, у него была надежная работа и семья. Дело было в Итане.

Я спросила своего ребенка. Он попытался скрыть свою внеземную радость, что у него наконец-то будет отец.

Но я уловила это. И позволила этому случиться.

Несколько коротких встреч в моем присутствии переросли в несколько ужинов, которые так же проходили при мне. Потом, когда стало ясно, что Трент действительно взял себя в руки, что его жена Пегги — нормальная женщина, а Итану нравится быть с ними, я разрешила им забирать его. В конце концов, это привело к тому, что он стал оставаться там на ночь или на все выходные.

Итану это нравилось, хотя он и был насторожен. У него давно не было отца, и он был моим мальчиком, так что у него хватало ума не погружаться во все с головой.

К тому же ему нравилась большая семья, которая была у нас сейчас: мы с мамой, Феб, Колт и их ребенок Джек, брат Феб Морри, его жена Ди и их дети, мама и папа Феб и Морри — Джек и Джеки (те самые «Джей и Джей»), а также все, кого они приводили с собой. Еще были моя подруга Ви, ее мужчина Кэл и их дети, коллега Колта Майк и его женщина Дасти и все, кто шли с ними; подружки Феб, Мими и Джесси, которые так же сблизились со мной.

Другими словами, я сделала то, что должна была. Я прошла одинокую дорогу, вымощенную дерьмом, со всех сторон в меня целились снайперы, но я добилась для своего ребенка всего необходимого.

Хороший дом в неплохом районе в маленьком городе, где живут хорошие люди (по большей части). И большая семья, которой было наплевать на все.

Прибавьте еще родного отца Итана и его растущую семью, и мой мальчик, милый и общительный, был на седьмом небе от счастья.

А я — нет.

Итан этого не знал и никогда не узнает.

Подобные мысли были не лучше размышлений о Мерри, поэтому я быстро приготовила Тренту чашку кофе, как он любил. После чего поставила его в микроволновку, так как выключила полупустой чайник перед тем, как отправиться биться головой о кирпичную стену своей жизни. Когда микроволновка пискнула, я передала ему кружку и прислонилась бедром к стойке напротив, устремив на него взгляд.

— Что случилось? — повторила я свой вопрос, заданный ранее.

Трент сделал глоток и поставил кофе на стойку рядом с собой.

Не гранит. Не мрамор. Ни хрена подобного. В радиусе пяти кварталов не было ни одной гранитной, мраморной или модной цементной стойки.

Горчично-желтый пластик под старину. Он подходил к холодильнику и плите, которые стояли в этом доме с тех пор, как Америка отметила свое двухсотлетие.

Посудомоечная машина выделялась и не подходила, что плохо. Но вся техника, шкафы, столешницы и даже старый линолеум на полу были в отличном состоянии. Я постаралась, и кухня стала такой же эклектичной, как и весь дом, с ноткой винтажа.

Мне все нравилось. Однако в данный момент мне было не до этого.

Я увидела, как Трент потянулся за спину и достал что-то из заднего кармана. Это оказался конверт, и что бы там ни было внутри, он положил его рядом с кружкой на столешницу, а затем поднял кофе и сделал еще один глоток. Только после этого он посмотрел на меня.

— Мы с Пег долго копили деньги, — сказал он.

— На что копили? — спросила я.

— На это, — ответил он, кивнув головой в сторону конверта. — Поскольку меня не было рядом, и я не сделал того, что должен был сделать для своего сына, мы экономили, чтобы хоть немного компенсировать это.

Вот черт.

— Там три тысячи пятьсот долларов, — продолжал он.

Черт.

Можно было с уверенностью сказать, что я не купалась в деньгах. Но Феб и Морри платили приличную зарплату; их бар был стабилен и популярен, так что они могли это позволить. Еще я получала чаевые, хорошие чаевые, так что у меня всегда были наличные. И мне не нужно было платить кому-то за присмотр за Итаном. После моего переезда сюда, буквально через полгода мама тоже приехала в город и устроилась на работу. Если она не присматривала за Итаном, пока я была на работе, то это делала Джеки. Или Феб, если сама не работала. Или Мими, поскольку у нее самой было полно детей, и еще один был ей не помеха. Вай тоже всегда была рада помочь. Даже Джесси время от времени участвовала в этом. Она была сумасбродкой (симпатичной, но, безусловно, сумасбродкой) и не любила детей, но ей нравился Итан.

Этот список можно было продолжать, и мне приходилось платить одним — ответными услугами. Я делала все, что было необходимо моим друзьям.

Но я бы так поступала в любом случае.

Тем не менее, три с половиной тысячи долларов были приятным бонусом, и нам бы они не помешали просто потому, что я была матерью-одиночкой растущего парня, работающая барменом. Пожалуй, это был мой годовой бюджет на «Орео» — любимое топливо Итана.

Конечно, эти деньги не покрывали того, что Трент задолжал мне достаточно. Но он работал сторожем, его жена подрабатывала помощником финансового консультанта, и у них дома было двое маленьких детей. Я не знала точно, но, глядя на его раздолбанную машину, пусть Пегги и ездила на хорошем, новеньком минивэне, я догадывалась, что у него и того меньше, чем есть у меня.

Вероятно, экономия этих денег сильно повлияла на их бюджет.

— Меня повысили на работе, — продолжал Трент. — Мы с Пег посовещались и решили, что сможем давать тебе по сотне раз в две недели, чтобы помочь с Итаном.

Я уставился на него, нуждаясь в том, чтобы выпить еще таблеток и отправиться в «Макдоналдс», чтобы съесть яичный маффин.

С похмелья и совершенно дерьмовым утром мне не нужно было думать о том, что мне придется выразить благодарность человеку, которого я когда-то любила, и который оставил меня без средств к существованию с ребенком, растущим у меня в животе, и ушел в счастливую жизнь с другой женщиной.

— Шерил? — позвал он, когда я ничего не ответила.

Я продолжала молчать, потому что понятия не имела, что же сказать. Наконец, я подобрала слова.

— Круто с твоей стороны, — пробормотала я.

Он кивнул, выглядя забавно, но я не очень хорошо знала этого нового и улучшенного Трента, поэтому не поняла его взгляда. Я подумала, что это разочарование, как будто он надеялся, что я откажусь, и он сможет купить своему сыну новую кроватку или что-то в этом роде.

Как это часто бывало в моей жизни, я довольно быстро поняла, что ошибалась.

— Кроме того, мы с Пег хотим, чтобы ты кое о чем подумала.

Я стиснула зубы, отчего моя больная голова начала пульсировать.

Трент не говорил просто о себе, от своего лица, никогда. Он говорил о Тренте и Пег. Как будто они были одним человеком с единым разумом, и у меня возникло ощущение, что этот разум принадлежал лишь ей. Она держала своего мужчину на поводке, часто дергала за цепь, а он был так предан, что просто счастливо пыхтел и подчинялся каждому ее приказу.

Самое приятное в этом было то, что желания Пег, были благом для Итана.

Печально было видеть, как мужчина, любой мужчина, а тем более тот, которого я когда-то любила и с которым, как я думала, у нас есть будущее, попал под каблук.

— О чем ты хочешь, чтобы я подумала? — спросила я, когда он больше ничего не сказал.

Трент сделал еще один глоток кофе, затем поставил кружку на стойку, выпрямившись всем телом. Вместе с ним выпрямилась и я, автоматически напрягаясь.

— Мы хотим больше видеться с Итаном, — объявил он.

Черт.

Он поднял руку.

— Я знаю, что мы живем в Инди, но мы с Пег думаем, что у Итана сейчас такой период в жизни, когда ему нужно больше времени проводить с отцом.

— Трент… — попыталась вставить я, но он продолжал говорить.

— Мы хотим, чтобы ты рассмотрела возможность совместной опеки. Одна неделя с тобой. Одна неделя с нами. Мы не будем менять его школу или что-то еще. Мы будем рано вставать, отвозить его в школу, а потом забирать, чтобы он мог добраться до дома. Сейчас мы еще не все продумали, но уже близки к этому.

В этой идее было столько всего неправильного, что у меня голова шла кругом. Даже в таком состоянии мне удалось сосредоточиться на одном.

— Ты будешь рано вставать, чтобы отвезти Итана в школу, значит, и Итану придется подниматься рань, — заметила я.

Трент кивнул.

— Может, поначалу ему будет трудно привыкнуть, но ему нравится бывать у нас с Пег. Проводить время со своими братом и сестрой. Он привыкнет к этому, потому что ему понравится то, ради чего это делается. А мы с Пег уже подыскиваем место на западной стороне, чтобы быть ближе к городу и сэкономить десять-пятнадцать минут на дороге в школу.

Хорошо.

Значит так.

Ни за что на свете я не смогу сделать это сейчас.

По правде говоря, я не хотела этого делать никогда, но сейчас я никак не могла этого сделать.

Поэтому просто покачала головой.

— Сейчас не лучшее время говорить об этом. Обсудим все позже.

— Я думаю, что раз он так долго был в твоем распоряжении, то для тебя никогда не будет подходящего времени. Но это все равно нужно сделать. Ему десять, почти одиннадцать. Он скоро перестанет быть мальчиком и должен найти свой путь к тому, чтобы стать мужчиной. И ты не можешь ему в этом помочь.

Хорошо.

Ладно.

Трент собирался научить его быть мужчиной? Трент, на поводке у Пег, справится с этой задачей лучше, чем Колт? Морри? Джек? Мерри?

Ни хрена подобного.

Теперь он выводил меня из себя. И я не стала этого скрывать.

— Трент, как я уже говорила, сейчас не самое подходящее время для разговоров об этом, — проговорила я. — Мне нужно в магазин. Еще я должна постирать. И я хочу убраться в доме до того, как Итан вернется от своего друга.

— Я просто хочу, чтобы ты пообещала подумать, — надавил он.

— Я подумаю, — солгала я.

Я не буду думать об этом. Возможно, в конце концов, я обсужу это со своим ребенком, потому что это было предложение, которое он должен был принять или отвергнуть. Но я никогда не буду думать об этом, потому что уже знала свой ответ.

Я ненавидела эту идею.

Трент изучал меня. Он понял, что я лгу, и его тон стал настойчивым.

— Шерил, это лучшее, что может случиться с Итаном.

— Ты продолжаешь, хотя я только что сказала, что у меня полно дел.

Он сделал шаг ко мне и остановился.

— Подумай об этом, — призвал он. — Твой район не самый лучший, и здесь только ты и он — и большую часть времени ты работаешь, так что он даже не с тобой — когда раз в две недели он может быть с нами, у нас дома. Приличная квартира и побольше. Брат и сестра, за взрослением которых он может наблюдать. Мама и папа, которые присматривают за ним, все время рядом.

Он был прав. Мой район был не так уж и хорош. Но и отстойным он не был.

Большинство моих соседей были стариками, чьи дети были засранцами, забывшими об их существовании. Некоторые из пар, живущих по соседству, сошлись недавно или создали новую семью, пытаясь начать новую жизнь.

Хорошие люди, все они.

Но было и несколько квартир, в которых проживали нечистоплотные арендаторы. Однако за исключением случайных шумных вечеринок (которые быстро прекращались, потому что моему ребенку нужен был сон, а я знала каждого полицейского в департаменте, поэтому без колебаний звонила туда) или громких драк, они держались особняком.

Но дело было не в том, что мне не понравились нападки на тот дом, который я дала своему сыну. Меня вывела его фраза: «Мама и папа, все время рядом».

У Итана была мама.

Я.

Другими словами, он не просто выводил меня из себя. Он сделал это очень успешно.

— Тебе нужно остановиться, — предупредила я.

По глупости, для излечения которой программ не существовало, и Трент за все годы своей жизни не перестал быть таковым, он продолжал давить:

— Подумай, и ты поймешь, что это правильно для Итана.

Мне не нравилось, что он не пускает все на самотек, в основном потому, это демонстрировало, как сильно Пег хочет этого, а я не ждала от ситуации ничего хорошего. Она была хорошей женщиной, но еще ее призванием было быть матерью. Не только потому, что у нее было много любви, которую она могла подарить, как поняла я, но и для того, чтобы в ее жизни было как можно больше людей, которыми она могла бы командовать.

Я попыталась еще раз.

— Отвали, Трент.

Он указал на конверт, а затем снова посмотрел на меня.

— Мы пытаемся позаботиться и о тебе.

— Думаю, за последние десять лет, что я сама забочусь об Итане, я доказала, что мне не нужно, чтобы кто-то заботился обо мне, — заметила я.

Он поднял подбородок.

— Мы поступаем правильно по отношению к тебе.

— Мне бы не помешало, чтобы ты помогал, когда я нуждалась в этом, а не пихал бы мне свою помощь, когда она абсолютно не нужна.

Я сразу поняла, что это его разозлило.

— Так и знал, что ты бросишь мне это в лицо, — процедил он.

— Трент, черт возьми, — огрызнулась я. — Я говорю тебе, чтобы ты отстал. Я сказала тебе, что подумаю. Я сказала тебе, что у меня есть гребаные дела.

— Прекрасные слова, Шерил. Ты говоришь так с нашим сыном?

В этот момент я вышла из себя, и, честное слово, удивительно, что я так долго держалась. Наклонившись к нему, я прошипела:

— Я могу говорить с сыном так, как хочу, потому что заслужила эту привилегию, находясь рядом с ним каждый день всю его гребаную жизнь.

— Так и есть, — ответил он.

Я откинулся назад, покачав головой.

— Конечно, нет, придурок.

— Брань. Мило, — отрезал он. — Ты и нашего сына этому учишь?

— Я спрошу еще раз: мы можем не делать этого сейчас? — резко попросила я.

Его лицо изменилось. Это была не хорошая перемена. Это была упрямая, неприятная перемена. И эту часть Трента я знала.

— Я не хотел, чтобы до этого дошло, но думаю, будет справедливо, если ты будешь в курсе: если ты не будешь поступать в интересах Итана, мы с Пегги готовы обратиться в суд. И, предупреждаю, она считает, что Итан должен проживать с отцом постоянно. Идея с совместной опекой — это то, на что я ее уговорил. Если ты надавишь на нее, она разозлится, и мы пойдем на все.

При одной только мысли о том, что я могу потерять сына, мир вокруг меня начал рушиться. На периферии моего зрения стены, шкафы, прилавки, дома и город за городом — все рухнуло на землю, поднялось облако пыли, уничтожив все, кроме меня и Трента, смотрящих друг на друга.

Должно быть, он прочитал это на моем лице, потому что сказал тише:

— И ты знаешь, что это не очень хорошо для тебя, Шерил.

Тогда это случилось со мной, и я поняла. Поняла, как обычных людей загоняют в угол, угрожая их близким, и желание настигает их, подавляя, превращая из людей в животных, сосредоточенных исключительно на необходимости защищать. Я поняла, как теряют над собой контроль, сходят с ума и яростно атакуют нападающих, не думая ни о чем, кроме уничтожения угрозы.

Я поняла, потому что это случилось со мной.

Но меня так часто пинали, когда я падала духом, что в то утро у меня было достаточно сил, чтобы сдержаться.

— Не очень хорошо? — спросила я, мой голос был едва громче шепота. — Это не будет слишком хорошо для меня?

Трент выглядел так, будто не хотел этого говорить.

Но все же он произнес.

— Деннис Лоу.

Я кивнула головой.

— Да. Ты прав. Я трахалась с серийным убийцей. Он говорил, что он коп. Говорил, что любит меня. Он заботился обо мне. И об Итане. Я поверила в его россказни. Как и его босс. Его коллеги. Его соседи. Его жена, с которой он прожил миллион лет.

— Ты работала стриптизершей, Шерил, — продолжил он.

— Конечно, но только потому что, видите ли, мой обкуренный парень, заядлый наркоман бросил меня, как только узнал, что заделал мне ребенка, и оставил меня и моего мальчика в одиночестве на семь лет, пока его жена не заставила его поступить правильно.

— Я чист, — проворчал он в ответ.

— А я никогда не была не чиста, — ответила я.

— А я никогда не танцевал на чьих-то коленях, — усмехнулся он.

Я сделала два шага по направлению к нему, приближаясь к его личному пространству, но не влезая в него и не теряя зрительного контакта.

— А я танцевала, — мягко проговорила я. — Я танцевала так сотни раз. И сделала бы это снова. И еще раз. Я делала бы это до конца своей гребаной жизни, если бы эти деньги ставили на стол еду для моего ребенка. Если бы они давали ему крышу над головой. Обеспечивали бы его одеждой. Если бы они давали мне возможность купить ему то, в чем он нуждался, и столько, сколько бы он захотел. И помогли бы ему не чувствовать страдание.

Я подошла ближе и заговорила своим рабочим голосом: жеманным и соблазнительным, создавая впечатление, что он что-то получит, и в то же время ничего не давая:

— Я бы вжалась в парня своей промежностью, засунула бы свою грудь ему в лицо, детка. Я бы делала это снова и снова, то одному, то другому. И делала бы это с улыбкой на лице, если бы это помогло обеспечить моего ребенка всем необходимым. И возвращался домой, я бы гордилась. Я приходила бы домой, должна быть ежегодным претендентом на звание «Мать года», хотя ни одна душа со мной бы не согласилась. Я готова делать любое дерьмо, чтобы оно не коснулось моего мальчика.

— Были и другие способы обеспечить нашего сына, — возразил он.

— Были? — спросила я, отступая назад. — Будучи залетевшей дурой, у которой нет ничего, кроме аттестата о среднем образовании и опыта работы официанткой? Да еще и ее мужчина сбежал, украв чаевые за четыре дня, которые лежали у нее в бумажнике, и банку со сдачей?

Он вздрогнул, но я не отступила.

— Будучи дурой, у которой нет сбережений, и которая живет в дерьмовой квартире, в которой просто невозможно растить ребенка. Я отчаянно пыталась найти деньги, чтобы дать ребенку хоть что-то хорошее. Знаешь ли, — я вскинула руку и добавила в голос сарказма, — можно было купить лотерейный билет или обратиться к другой профессии, на которую смотрят куда более свысока, чем на стриптиз.

— Способы просто обязаны были быть, — заявил он.

— Назови хоть один, — отмахнулась я.

— Есть способы, Шерил.

— Назови хоть один, — повторила я.

— Секретарша, — бросил он.

— Я не умею печатать.

— Продавец в продуктовом магазине.

— Ни в каком случае эти профессии не принесут больше стриптиза.

Он буквально заскрежетал зубами.

— И попрошу заметить, — продолжала я, — ты не имеешь права стоять на моей кухне и судить о том, на что мне пришлось пойти, после того как ты украл мои деньги и свалил. И это сразу после того, как узнал новости о том, что заделал мне ребенка и трахал меня всю ночь напролет на прощание. Ты сбежал, чтобы больше его не видеть, пока твоя сучка не дернула тебя за цепь и не заставила стать хорошим мальчиком.

— Не вмешивай в это Пегги, — процедил он.

На это я вскинул обе руки.

— Разве она уже не участвует в этом?

— Речь идет об Итане. Только об Итане.

Он был полон дерьма.

Ведь все дело было в Пегги. И в ее желании. И в ее отношении ко мне. Все дело было в ней.

Но я решила, что с нынешним дерьмом Трента покончено.

— Будешь бороться со мной, Трент, и я тебя прикончу.

Он покачал головой, его верхняя губа скривилась, прежде чем он заговорил.

— Даже в своих самых смелых мечтах ты не можешь представить, что барменша, которая работает по ночам, почти не видит своего ребенка, зависит от мамы и друзей в его воспитании и отвозит свою задницу в дерьмовый дом в дерьмовом районе, убедит судью позволить ей оставить ребенка. Нельзя даже вообразить, что та же женщина, которой платили за то, что она совала свои сиськи в лицо незнакомцам и которая сосала член серийного убийцы, помогая ему выслеживать добычу, убедит судью оставить ей ребенка. И нельзя даже думать, что судья не посмотрит на то, что мы с Пег можем ему дать, и не отдаст его нам же.

Я не стала медлить с ответом.

— Если ты надавишь на это, и у нас вдруг появится судья с колом в заднице, который не увидит истиной ситуации и не позволит мне оставить сына, то я готова поспорить, что если Александр Колтон выступит в суде и поручится за меня, то этот судья снова задумается.

Трент сжал губы.

Прямое попадание.

И я не отступала.

— А уж если показать, что Феб, как и Колт, была той самой добычей, которую преследовал Деннис Лоу, сейчас является моим боссом и позволяет мне присматривать за своим ребенком, судья задумается еще больше. И они сделают это для меня. Не моргнув и глазом. Они так сильно захотят похоронить тебя за то, что ты пытаешься мне устроить, что сделают все возможное. И не только они, Трент. Моя подруга Вайолет Каллахан и ее муж Кэл. Джек и Джеки Оуэнс. Морри. Ди. Порядочные граждане. Столпы гребаного общества. Столько людей будут рассказывать этому судье, какая я мать, что он будет недоумевать, что, бл*дь, с тобой такое, что ты пытаешься забрать у меня моего мальчика.

— Ты так уверена, — насмехался он.

— Я не просто уверена. Я чертовски права, — ответила я. — Ты совсем глуп, если не обдумаешь все еще раз. Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы мой мальчик был со мной. Не сомневайся в этом. И делаю тебе одолжение, советуя не начинать все это. В жизни Итана была одна постоянная вещь. — Я подергала себя за большой палец. — Я. Ни один судья в здравом уме не заберет у меня ребенка, изучив мою историю и поняв, что я отдавала все, что могла, чтобы обеспечить лучшим своего ребенка. Если ты будешь бороться со мной, ты проиграешь. Но если ты будешь драться, ты потеряешь Итана, и не из-за того, что я забрала тебя у него. Он узнает, что ты выносишь мозг его матери, и не захочет иметь с тобой ничего общего.

Нерешительность промелькнула в его глазах, прежде чем он повернулся, сделал шаг, необходимый, чтобы взять конверт со стойки, и сунул его в задний карман.

После чего снова повернулся ко мне.

— Похоже, мне понадобится это, чтобы нанять адвоката, — заявил он.

— Верно, хороший выбор. Бери. Сработает. Десять лет жизни Итана ты не давал мне ни цента на помощь. Я с этим согласилась. А вот судья, возможно, нет.

— Пошла ты, Шерил, — прорычал он.

— Уже ходила, Трент, и много куда.

Он сверкнул на меня глазами и вышел из кухни.

Я стояла на ней и слушала, как он захлопывает входную дверь.

Затем я опустил голову и уставился на свои ботинки, обнаружив, что тяжело дышу.

Я была права. Колт, Феб, Вай, Кэл, Джек, Джеки — все помогут мне.

Снова.

Но вновь бы всплыло прошлое.

Снова.

Стриптиз.

Лоу.

Все это будут швырять Итану в лицо.

Неважно, что его звали Итан Риверс, а его маму — Шер Риверс — так было написано в нашем договоре аренды, так было написано в моих водительских правах. При смене имени старая личность не стиралась. Это дерьмо было достоянием общественности. А это означало, что, как бы редко это ни происходило, придурки и уроды все равно находили меня, по какой бы причине им ни требовалось быть поближе к Денни.

Если бы Трент и Пег обратились в суд, все бы выплыло наружу. Возможно, это даже попадет в новости. И это определенно сделает Итана уязвимым.

Черт.

Черт, черт, черт, черт… черт.

Я подняла голову и посмотрела на стену с открытыми полками, установленными над нижними шкафами, которые были заставлены ретро-стаканами, разноцветными, несочетаемыми мисками, кувшинами причудливой формы, старомодными контейнерами.

Я изучала свои вещи — миски, в которые Итан насыпал хлопья, кувшины, которые я брала, чтобы сделать ему растворимые напитки, и чувствовала, что шип впивается в меня все глубже.

Потому что если бы я была другой женщиной, способной привлечь такого мужчину, как Гаррет Меррик, сблизиться с ним и заставить его захотеть остаться со мной, люди бы не стали пытаться играть со мной, потому что он бы им этого не позволил.

Ни Трент.

Ни Пег.

Ни мои соседи, которые устраивали дикие вечеринки.

Ни случайные люди в баре, которые кидали на меня фанатичные взгляды и спрашивали, не Шерил ли я Шекл — та самая Шерил Шекл, тайная подружка Денниса Лоу.

Ни придурки, которые звонили мне, думая о фильме, книге, телешоу и желая, чтобы я помогла им «проникнуть в мысли Денниса Лоу».

И я не стеснялась просить своих приятелей-полицейских прекратить вечеринки. Это было бы отстойно, но ради Итана я готова на все, поэтому набралась духу и начала просить о любой помощи, чтобы сохранить сына.

А в баре Дэррил и Морри разбирались с психами, которые шли по следу Денниса Лоу, и не только чтобы защитить меня от этого дерьма, но и чтобы защитить Феб и Колта.

Вначале это случалось достаточно часто, но после стольких лет таких психов появлялось все меньше и меньше.

Как и в случае с возвращением Трента в жизнь Итана, никто не знал о телефонных звонках. Им не нужно было беспокоиться о том, что Трент стал частью нашей жизни. И уж точно им не нужно было поднимать тему Денниса Лоу. И наконец, мне не нужен был новая причина, заставляющая людей считать, что они должны обо мне заботиться.

Я могла позаботиться о себе сама. Я делала это с восемнадцати лет и знала, что мой удел — делать это до самой смерти. В то утро я могла забыть об этом на один безумный, глупый, полный надежд момент, но потом мне напомнили.

Это не значит, что я не ценила бы в своей жизни такого человека, как Мерри.

Я бы оценила.

И даже больше, чем любая другая нормальная женщина, потому что знала, как ценно иметь кого-то, кто заботится о тебе, с кем можно разделить ношу, кому было бы просто не все равно.

И это было иронично, ведь я была одной из таких девушек.

Одной из тех девушек, которые оценили бы это.

Одной из тех девушек, которые прилагали бы усилия ради этого.

Одной из тех девушек, которые будут просить, занимать и красть, чтобы сохранить подобное.

Я была одной из тех девушек, у которых этого никогда не будет.

— Ну, неужели так сложно поставить на полки диетическую виноградную газировку? — зашипела я, глядя на полки в супермаркете.

Итан разразился хохотом.

Я посмотрела на своего ребенка.

В тот день я перераспределила свои дела. Вместо того чтобы идти в магазин, я постирала вещи, оплатила счета и убралась в доме до его прихода.

Все потому, что ему нравилось ходить в продуктовый магазин, а вот уборку он не очень любил.

Я не позволяла ему совсем уж расслабляться. У него были обязанности. Он выносил мусор, помогал мне мыть посуду, когда я была дома вечерами, и должен был следить за порядком в своей комнате.

Он получал карманные деньги, потому что я считала, что ему лучше усвоить истину: чтобы что-то получить, это надо заработать. Я не хотела оберегать его ото всего, а потом отправить в мир, где бы он узнал, как тяжело приходится работать, чтобы позволить себе что-то приличное. Я хотела, чтобы он знал об этом, хотя и старалась, чтобы он не погряз в этом дерьме.

Поэтому он получал дополнительную плату, если пылесосил или вытирал пыль. Еще больше, если убирался в ванной или мыл пол на кухне. А ему нужны были деньги для чего-то своего, поэтому он часто делал и то, и другое.

Но я не хотела, чтобы наше совместное время в субботу, мой выходной, было посвящено стирке и уборке. Я хотела, чтобы мы проводили время вместе и занимались тем, что нам нравилось.

Я не очень любила ходить за продуктами, но Итану это нравилось, так что я сразу сделала все дерьмовые дела, чтобы, когда он вернется домой, мы могли сосредоточиться на хорошем.

— Что смешного? — спросила я, чувствуя, как подрагивают мои губы, даже после прошедшего дня и затянувшегося похмелья, с которым мне пришлось справляться без яичницы-маффина, а с помощью таблеток и жареного яйца на тосте.

— Мам, — сквозь смех сказал Итан, протягивая руку к нашей тележке. — У нас есть диетическая фанта, диетический «Севен Ап», диетический вишневый «Севен Ап», диетическая кола, диетический доктор Пеппер и два разных вида Фрески. Сколько диетической дряни тебе нужно?

— Я должна следить за своей девичьей фигурой, — ответила я.

— Ну да, конечно, — пробормотал он, положив руки на тележку и начав толкать ее. — Ты отлично справляешься с этим, учитывая твой запас конфет.

Я не заглядывала в тележку, потому что мне это было не нужно. Мы уже зашли в конфетный отдел и были набиты до отказа. Мой ребенок любил сладости, но я была конфетным наркоманом. Я ела конфеты каждый день, иногда даже больше, чем «немного».

У меня было много вредных привычек.

Я могла выпить достаточно спиртного.

В ванной у меня было три ящика с косметикой.

Я знала, что должна фильтровать дерьмо, которое вылетает из моего рта, но не заморачивалась.

Мой стиль в одежде многие считали более чем немного вульгарным, но мне он нравился. Это делало меня магнитом для мужиков, но, даже зная это, я все равно не меняла. Я просто не могла заставить себя сбавить обороты. Мне нравилось, как это выглядит, — это была я, а я с таким трудом научился быть по-настоящему собой.

И я ела много конфет.

Я последовала за сыном, делясь своей мудростью:

— Диетическая газировка сводит на нет конфеты.

— Отстойно, что в этом есть смысл и что это, вероятно, правда, — пробормотал он, сворачивая за угол в проход с закусками. Еще одна плохая привычка… для нас обоих.

— Учитывая твою заботу о моем питании, может, нам стоит пропустить этот проход и сразу перейти к морковке.

Он поднял глаза и посмотрел на меня. Я усмехнулась. Итан закатил глаза, уголки его губ изогнулись, и направился к попкорну.

Я последовала за ним, размышляя о том, что через пару лет он будет выше меня. Через год или два после этого у него изменится голос. Через год или два следом он начнет ходить на свидания. А после через год или два станет строить свою собственную жизнь.

Другими словами, это время было драгоценным.

Каждый момент был ценен — я это знала, — но сейчас он был еще ценнее.

У меня было десять, почти одиннадцать лет, когда он был моим. Я делилась им, потому что была щедрой.

Но все равно он был только мой.

И большая половина этого времени ужа прошла. Еще семь лет и…

— Вкус как в театре или с сыром чеддер? — спросил Итан, прервав мои мысли.

— Э… да, — ответила я, когда зазвонил телефон в моей сумочке. — И то, и другое.

В этот момент Итан широко улыбнулся. Да, Трент дал ему хорошую фору. Мой мальчик будет красавчиком, когда подрастет, потому что даже сейчас он чертовски мил.

Правда, в этих глазах светился юмор, так что мои гены не подвели.

Итан взял оба вида попкорна и бросил их в тележку.

Я достала из сумочки телефон и посмотрела на него.

Как только я взглянула на экран, бальзам от общения с сыном исчез, и шип вонзился глубже, закручиваясь, а зубцы по бокам раздирали плоть.

На экране появилось имя звонящего: «Мерри».

Я опустила телефон обратно в сумочку.

— Кто это?

В ответ его вопрос я посмотрела на своего ребенка.

Я не стала ему врать. Ложь — это плохо, и я не хотела, чтобы он поймал меня на этом и разочаровался или понял, что врать — это нормально (это будет сложно сделать, если Трент и Пег действительно провернут свое дерьмо).

Я старалась рассказывать ему все прямо. Иногда я смягчала правду. Иногда ограждала его от вещей, которые ему действительно не нужно было знать или он был слишком мал, чтобы их знать. Но, как только могла, я рассказывала ему все начистоту.

Из-за этого у нас случилось несколько неловких разговоров, особенно в последний год или около того. Он рос, как и дети вокруг него. Случались всякие неприятности, их слышали, видели, смотрели по телевизору или в кино, а Итана я учила, что он может обращаться ко мне по любому поводу.

Так он и делал.

И я прямо отвечала ему.

И когда он задал вопрос, который был прост для него, но не для меня, я сделала то, что делала всегда.

— Мерри, — ответила я.

Его брови взлетели вверх.

— Почему ты не ответила на звонок?

Он спросил, потому что знал, что Мерри — друг. Он знал это, потому что, будучи друзьями, мы общались не только пока я подавала Мерри напитки в «Джей и Джей», но и когда рядом был Итан. Вечеринки. Барбекю. Пикники. Баскетбольные и футбольные матчи, которые Колт организовывал со взрослыми и детьми. Карнавал в Арбакл-Акрес во время Четвертого июля. Поездки с Колтом и Феб на их катере на озеро.

Мерри был в его жизни. Мерри любил детей, любил Итана и часто играл с ним в мяч или фрисби, дразнил его, стрелял с ним, ерошил его волосы, сжимал ему шею, смеялся, когда Итану был смешным, и заставлял Итана смеяться, будучи смешным.

Итан не мог придумать ни одной причины, по которой я не принял бы звонок от хорошего парня, который, может, и не был основным в жизни Итана, но определенно занимал в ней прочное место.

— Потому что я с тобой в продуктовом магазине, а с Мерри произошли довольно серьезные вещи, так что, когда я буду общаться с ним в следующий раз, я хочу уделить ему все свое внимание.

К счастью, это была правда.

Итан склонил голову набок.

— Что за дела?

— Его бывшая жена обручилась с другим.

Итан был не менее озадачен.

— Он все еще любит ее?

Заноза вонзилась еще глубже.

— Да.

Итан кивнул, словно он был стопятидесятилетним мудрецом с двенадцатифутовой белой бородой, сидящим на вершине горы, куда приходят паломники, желающие вымолить его мудрость.

— Вижу, — торжественно пробормотал он.

— У тебя есть бывшая жена, о которой я не знаю? — спросила я, потянувшись за пакетом с луковым кольцами и пробираясь по проходу.

— Вообще-то три, — ответил Итан.

Я проглотила смешок и бросила кольца в тележку. Я все еще ухмылялась, глядя на его затылок, когда он схватил пакет с чипсами.

— Жаль, что у тебя не было мамы, которая научила бы тебя правильно относиться к женщине, — заметила я.

— Нет, ты не права, я от них избавился, поскольку они не относились ко мне так хорошо, как моя мама, — ответил он.

Внезапно мне захотелось за что-нибудь ухватиться, потому что я почувствовала слабость в коленях.

Мой отец пил, бил мою маму, а потом сделал ей лучший подарок, какой только мог: он трахался за ее спиной с другой женщиной, поэтому оставил нас, чтобы быть с ней, а после свел контакты к минимуму, чтобы не иметь дело с ответственностью. Но благодаря этому нам не пришлось иметь дело с его мусором.

Мне не нравилась школа, и я прогуливала ее, окончив еле-еле, будучи слишком молодой и слишком глупой, чтобы понять, что однажды мне это понадобится.

Я любила дикость, потому что это было приятно, поэтому я находила ее везде, где только могла, и в итоге оказывалась с мужчинами, которые были намного хуже моего отца, что уже было не смешно.

Я имела дело со всякой херней, потому что сама на нее нарывалась, и потому что такова была жизнь.

Но при всем при этом я делала кое-что правильно. Что-то настолько правильное, что это стало якорем моей жизни, который поддерживал меня в стабильном и цельном состоянии, вместо того быть пережеванной и откинутой в сторону.

Я создала Итана. Я сохранила Итана. И позаботилась о том, чтобы мой мальчик знал, что его любят до глубины души.

А это означало, что он любил меня в ответ.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, малыш? — прошептала я.

Он повернул голову и окинул меня взглядом.

— Боже, мам. Кляп.

Я не смогла сдержаться и разразилась смехом.

За последние пару лет любовь, объятия и ласки, которыми я осыпала своего ребенка, сбавляли обороты. Наедине и в меру он, может, и позволял это. Но в любое другое время ласка не занимала так уж много места в его списке.

— Ты закончила быть сентиментальной? — спросил он сквозь мой смех.

— Да, — ответила я, сдерживаясь. — Только что выполнила свою недельную норму. Но, предупреждаю тебя, малыш, на следующей неделе мне придется куда-то впихнуть еще больше сантиментов.

Он закатил глаза, но губы его снова поджались, а глаза заблестели. Затем он направился к полке с «Принглс».

Мы купили четыре упаковки.

В отделе с макаронами я нашла время, чтобы написать Мерри: «С Итаном. Поговорим позже». И тут же получила ответ: «Ты завтра на работе?».

Он мог легко это выяснить; мои смены в баре вряд ли были государственной тайной.

«С утра», — ответила я.

«Пересечемся там».

Потрясающе.

Он собирался выложить мне все, пока я буду на работе.

Морри уговорил Феб поставить несколько телевизоров, а это означало, что воскресенье в баре, раньше всегда стабильное, но не напряженное, превратилось в слишком уж оживленное. Хорошо для чаевых. Плохо, что вокруг будет толпа народа, а мне придется принимать на себя удар, который собирался нанести Мерри.

Но Мерри считал меня женщиной, которая «понимает».

И я понимала, даже если не хотела.

Так что я пойму и приму его, и мы продолжали жить дальше.

Просто я не ждала этого с нетерпением.