Ненужная мама. Сердце на двоих

Глава 9

Виктория

- Как же ты быстро растешь, Алисонька, - нежно приговариваю, выкладывая ее на животик.

Сажусь рядом на постель, которую я предварительно застелила чистой ситцевой пеленкой. С улыбкой поглаживаю малышку по спинке и наблюдаю, как она поднимает головку, вертит ею по сторонам, находит взглядом меня и смеется, выпуская слюнки из ротика. Достаю очередную салфетку из пачки, чтобы вытереть ей подбородок. Рядом на тумбочке уже собралась целая гора использованных.

- Зайка, только животик тебе нормализовали, так теперь ты готовишься показать все прелести прорезывания зубов? – наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать в лоб. – Не бережешь ты своего бедного папку…

С тоской поглядываю на часы, отсчитывая время с момента ухода Одинцова. Ожидание съедает меня изнутри, неизвестность убивает последние зачатки надежды. Кажется, что прошла целая вечность. Ладони покалывает от желания схватить телефон и позвонить ему, но не хочу мешать. Мысленно молюсь, чтобы все было хорошо… и у Назара, и у самого Гордея.

- Пф-ф-ф, - плюется Алиса, заставляя меня отвлечься от переживаний и вновь потянуться за салфетками. Не успеваю взять ни одной, выпуская пачку из рук.

С силой задрав голову, девочка вдруг роняет ее, уткнувшись лицом в матрас. От возмущения заходится диким криком, трется носом о пеленку и оставляет мокрые следы на ткани. Поджимает ножки, отталкивается, неуклюже заваливаясь на бок. Злится еще сильнее, отчего вопль становится громче.

- О-о-ох-х, папкин характер! – тепло восклицаю и поднимаю ее на руки, прижимая к груди. – Командирша ты у нас, да? – игриво спрашиваю, чмокая мокрые, соленые щечки и собирая детские слезки губами.

С точки зрения профессионализма это неправильно – постоянно целовать подопечную. На всех пациентов эмоций и сил не хватит, но… почему-то Алиска для меня особенная. С первых дней я отношусь к ней как к близкому человечку. Наверное, причина в том, что она растет без матери, а у меня рядом с ней пробуждаются родственные чувства.

Я думала, что за два месяца разлуки остыну и отойду, но стоило увидеть сегодня кроху, как сердце растаяло. Уверена, даже холодный, суровый Одинцов меняется и плавится рядом с дочерью.

Маленькая волшебница. Она станет его исцелением, спасет от горя, вытащит с того света, куда он собрался следом за женой.

- Тш-ш, идем в кроватку, а я пока смесь сделаю, - покачиваю Алиску на руках, выношу из спальни, куда мы переместились на время ради двуспального плацдарма для ползания, и выхожу в коридор.

Взгляд невольно цепляется за фотографию в черной рамке. Замечает ее и кроха, беззаботно тянет ручки, пытается схватить, однако быстро теряет интерес. Для нее это всего лишь картинка, поэтому она с большим любопытством переключается на живого человека. Улыбается мне, лепечет что-то на своем, дергает ножками, поторапливая меня.

- Это твоя мама…

В последний раз покосившись на жену Гордея, которая будто следит за нами, проглатываю подступающие к горлу слезы.

Не выдержав, опять целую сиротку, только теперь в макушку, веду носом по шелковистому пушку, вдыхаю сладкий запах ребенка. Алиска не понимает ни слова, но все тонко чувствует. Льнет ко мне крохотным тельцем, комкает ручками блузку, гладит по груди и находит серебряную цепочку. Хватает крестик, пряча его в кулачок. Привычным движением тянет в рот.

- Нравится? – усмехаюсь, направляясь в детскую.

Уложив малышку, снимаю с шеи цепочку и вешаю ее на край кроватки, обкрутив вокруг деревянной перекладины, так чтобы крестик было видно, но достать нельзя.

- Пусть тебя бог бережет, - искренне выдыхаю, поглаживая пальцами румяную щечку. – Вас обоих…

В сотый раз, как одержимая, бросаю тревожный взгляд на циферблат, гипнотизируя стрелки. Сердце заходится в дикой пляске, и в его гуле я не сразу улавливаю вибрацию телефона, намеренно поставленного на беззвучный режим.

- Да, Гордей? – выпаливаю в трубку.

- Хм, нет, - доносится в ответ противный голос Марии, и меня передергивает от отвращения. Я старалась игнорировать ее после того, как она меня подставила перед главным, и пресекала любые попытки помириться. Однако наглость коллеги не имеет границ.

- У меня нет времени на телефонные разговоры, - строго бросаю и собираюсь отключиться.

- Тебя Захаров потерял. Передать ему, где ты? – выплевывает с налетом угрозы. Тварь! Догадалась, от какого именно Гордея я трепетно жду звонка. Тогда не получилось выставить меня неизвестно кем, так она новый повод ищет.

- Не утруждайтесь, Мария, я сама все объясню главному, а вы занимайтесь своими делами, - цежу ледяным тоном, с трудом подавляя гнев. Она питается сплетнями, как энергетический вампир, так что я не доставлю ей такого удовольствия. С меня хватит. Если мою доброту принимают за слабость, значит, самое время стать стервой.

Перезваниваю начальству, лично объясняю ситуацию – и слушаю слова поддержки. Захаров знаком с моими родными, поэтому искренне желает Назару выздоровления.

- Спасибо, - буквально выбиваю благодарность из груди и едва сдерживаю истерику, вспоминая о брате.

Почему так долго? Неужели Гордей не может позвонить мне? Хватило бы короткой фразы: «Все под контролем». Это же так в его стиле. Или ему нечем меня успокоить?

Мысленно встряхиваю себя и посвящаю остаток дня малышке. Кормлю ее, делаю массаж, пытаюсь противостоять детским капризам, но быстро сдаюсь. Выполняю все желания младшей Одинцовой, как верная слуга. Вечером, измученная и обессиленная, ложусь вместе с ней на диван. Прильнув щекой к подушке Гордея, ощущаю приятный и знакомый мужской аромат, словно он рядом... Блаженно прикрываю глаза, обнимая засыпающую Алису.

Даю себе несколько минут отдыха и не замечаю, как вместе с теплым комочком под грудью, словно настоящая мать, проваливаюсь в чуткий сон…

- Штраф тебе, нянька, ребенка проспала, - иронично доносится возле самого лица.

Висок и скулу обдает жарким дыханием, а щеки касаются холодные пальцы. Резкий контраст заставляет меня вздрогнуть и распахнуть глаза. Первым делом панически проверяю Алиску, которая мирно сопит рядышком, а потом устремляю сонный, насупленный взгляд на шутника, присевшего у дивана.

Он мягко улыбается, рассматривая меня, поглаживает дочку по плечу, спускается к моей руке, которой я придерживаю ее, накрывает широкой, прохладной ладонью.

- Гордей, - испуганно зову, приподнимаясь на локте. – Что?.. Как он?

- Тише, Вика, с твоим братом все в порядке. Я же обещал, - нашептывает, бережно убирая с моего лица растрепавшиеся волосы, подцепляет одну самую непослушную прядь и заправляет за ухо. Его бархатный голос обволакивает меня, действуя как транквилизатор. – Давай Алиску переложим в кроватку, а потом поговорим.

Большая, шероховатая от антисептиков ладонь на доли секунды задерживается на моей щеке, после чего устремляется к малышке.

- Я сама!

Перехватываю его запястье пальцами, не позволяя коснуться собственной дочери. Отрицательно качаю головой, и Одинцов послушно откликается на мой предупреждающий жест. Взяв теплый комочек на руки, я осторожно сажусь на диване. Покачиваю причмокивающую кроху, чтобы не проснулась, и тихо объясняю Гордею:

- Ты ведь сразу после клиники, даже пахнешь лекарствами – и несешь всю эту больничную дрянь ребенку. Сначала иди в душ, переоденься, а уже после...

- Так точно, мисс доктор, - подносит два пальца к виску, игриво отдавая честь. Сам на себя этим вечером не похож – видимо, стресс сказывается на его настроении.

Поднимаюсь, пряча улыбку, а Гордей аккуратно придерживает меня за локоть. Не спешит уходить… Встав чуть поодаль и скрестив руки на груди, наблюдает, как я укладываю ребенка, накрываю мягким пледом и замираю над кроваткой, слегка толкая маятник.

Контролирует?

В сумраке встречаемся взглядами…

Он будто любуется нами обеими.

Беспощадно разрываю наш мягкий, уютный зрительный контакт, прежде чем окончательно захлебнусь в потемневших омутах ртути. Возвращаю внимание к Алиске, слышу едва уловимое: «Тебя очень не хватало», но когда оборачиваюсь – комната уже пуста. Лишь приоткрытая дверь свидетельствует о том, что мне не привиделось...

Убедившись, что малышка крепко спит, я оставляю ночник и на цыпочках выскальзываю из детской. В ванной шумит вода, а я, помявшись в коридоре, неуверенно направляюсь на кухню. Неловко вести себя в чужой семье как хозяйка, но выбора нет. Мне кажется, Гордей не ел с самого утра, как и я, так что меньшее, чем я могу отблагодарить его за спасение брата, - хотя бы накормить.

- Ты, наверное, голоден? – спрашиваю, не отвлекаясь от плиты, когда слышу шаги за спиной. - Я хотела приготовить нормальный ужин после того, как уложу Алиску, но…

- Но она уложила тебя, - доносится так близко, что я вздрагиваю. - Знакомая история. У меня так каждый день планы рушатся. Я уже и не загадываю.

Гордей становится рядом со мной, вполоборота, упирается бедром в край столешницы, задумчиво и хмуро заглядывает в сковороду. Не нравится?

Боковым зрением изучаю его. Благо, он полностью одет и не смущает меня, как в прошлый раз. На нем домашние штаны, футболка с проступающими мокрыми пятнами. С каштановых, жестких волос срываются капельки воды, стекают по вискам и лбу. Видимо, Одинцов очень спешил. Впрочем, быстрый душ давно вошел у молодого отца в привычку. Иначе с доченькой нельзя – слишком много сил и внимания она требует. Сегодня я ощутила это на себе, выпав из жизни на много часов подряд.

- Омлет будешь? – уточняю из вежливости. Другое блюдо я ему вряд ли приготовлю. Нет ни продуктов, ни времени, ни кулинарных способностей.

- Я все буду, - усмехается несколько удивленно. Переводит взгляд с плиты на меня. Прищуривается. – Одинокие отцы домашней едой не перебирают, - шумно вбирает носом воздух.

- Я готовлю не очень… - признаюсь, потянувшись за нарезанными помидорами. Гордей перехватывает тарелку и подает мне.

- Бульон был неплох, - вспоминает нашу самую первую встречу, когда они вместе с Алиской болели. Будоражит сердце, которое и так стучит аритмично в его присутствии. - Главное, не пересоли, - бросает будто с намеком, вгоняя меня в краску. Но тут же добавляет: - Вредно.

Молча киваю, жестом прошу его сесть за стол и не мешать мне, но все равно чувствую на себе прожигающий взгляд. Сервирую омлет по тарелкам, нарезаю хлеб, делаю чай – и собираюсь подать Одинцову ужин. Однако он реагирует мгновенно и... неожиданно. Невозмутимо помогает мне накрыть на стол.

- Расскажи о Назаре, - сажусь напротив него, дрожащей рукой обхватывая горячую кружку. Кусок в горло не лезет от тревоги.

- Ты успокоилась хоть немного? – участливо уточняет, отправляя большой кусок омлета в рот и глядя на меня исподлобья.

- Если честно, я как в тумане, - неопределенно веду плечом. - До сих пор не верится, что опасность миновала.

- Скажу откровенно, так как мне сложно лгать тебе в лицо… - откладывает вилку и тянет из пачки салфетку, чтобы вытереться. На кухне тоже детские, с запахом ромашки. По всему дому только они.

- Я слушаю, - рвано выдыхаю.

- Если бы не случился этот приступ и Назар дальше тянул с лечением, то последствия могли быть необратимые. Но мы успели, и это благодаря тебе, Вика, - заметив, как я вся трясусь, он берет мою руку, крепко сжимает, припечатывая к поверхности стола. - Ты умница, вовремя сориентировалась – и правильно, что вызвала меня.

- Спасибо тебе. Я верила, что ты поможешь, - импульсивно соединяю наши пальцы. Забываюсь рядом с ним и не замечаю, как уже двумя ладонями согреваю его постоянно ледяную кисть.

- Мне приятно, что ты обо мне такого хорошего мнения, - довольно хмыкает, с налетом горделивости. - Что касается Назара, пришлось поставить стент. Операция прошла быстро и успешно, не переживай. Самым сложным оказалось убедить Богданова остаться в клинике, в то время как он рвался домой решать какие-то неотложные дела.

- Как это похоже на моего братца, - издаю укоризненный смешок.

- Если бы не Надя, его жена, он бы точно сбежал, и даже я оказался бы бессилен. Но она осталась с ним, так что присмотрит. Очень внимательная и чуткая. Странно, конечно, что бывшая…

- Они развелись после потери ребенка. Надя не выдержала… Ушла… - отрывисто бросаю, понимая, что и так раскрываю семейные тайны постороннему человеку. Но почему-то Гордей не кажется мне чужим, и я сипло заканчиваю: - Назар так скучал по ней.

- Я могу ошибаться, но мне кажется, они помирились, - загадочно тянет, приподнимая уголки губ. Улыбка ему к лицу.

- Хорошо бы… Мой брат не выживет без своей Наденьки, да и она… - осекаюсь на половине фразы, до боли закусывая губу. Мне безумно жаль их – они ведь созданы друг для друга. Но судьба бывает очень жестокой.

- Понимаю, - Гордей устремляет на меня тягучий, грустный взгляд, а я… вспоминаю фото его жены. Счастливая, молодая и невероятно красивая женщина в траурной рамке… Да, Одинцов знает не понаслышке, что значит потерять любимую. Навсегда…

Мы по-прежнему держимся за руки. Понимаю, насколько это неуместно в нашей ситуации – и отдергиваю ладони, будто обожглась.

- Мне, наверное, пора, - подскакиваю с места, отодвинув от себя нетронутый омлет. - Поздно, а еще добираться…

Не договорив, хаотично взмахиваю рукой и шагаю на выход. До одури стиснув кулаки, врезаюсь ногтями в кожу. Царапаю сама себя, но остыть не могу. Эмоции душат, накатывают цунами, тянут на дно.

- Не уезжай, - просит Гордей, догоняя меня в коридоре. Ловит за предплечье, дергает и разворачивает к себе лицом. - Комната по-прежнему свободна. Выспишься, а утром я могу подбросить тебя в клинику к Назару. Ну, куда ты на ночь глядя? Со мной ты в безопасности, сама знаешь.

Мягко усмехается, ободряюще проводит ладонями от моих локтей к плечам. Слегка массирует, большими пальцами дотрагиваясь ключиц. Ничего особенного, но каждое его прикосновение отдается ударом тока. Я будто на электрическом стуле. И это последние мгновения моей жизни. Сердце вот-вот остановится.

- Нет, я… Не могу так…

Слова застревают в горле, и я застываю как парализованная, утопая в его глазах. Мы так близко… Непозволительно. Смотрим друг на друга, сплетаемся дыханием, обмениваемся жаром наших тел и биением сердец. В висках стучит кровь, уши закладывает от звенящей тишины.

Читаю свое имя на его губах… Бесстыдно тянусь. И, опустив ресницы, касаюсь их своими…