Ненужная мама. Сердце на двоих

Глава 37

Несколько недель спустя

Виктория

Я так счастлива, что боюсь спугнуть это хрупкое, воздушное чувство. Каждый день с Гордеем и нашими тремя детьми похож на сон. Только просыпаться совсем не хочется!

После «первого свидания» я дико паниковала, что история опять закончится разочарованием. Что страстная ночь оставит горечь на сердце и ноющую боль в груди, как случилось несколько лет назад. Что Гордей еще раз откажется от меня…

Он будто читал мои мысли и впитывал переживания, поэтому не отходил от меня ни на шаг. Встречал с работы, дарил цветы, приносил игрушки детям, приглашал нас на прогулки. Виола и Рус все сильнее привязывались к папочке, а Алиска полностью переключилась на меня, не уставая просить: «Не иди, ма-Вика». Но мне приходилось. Каждый вечер мы прощались со слезами, и я с двойняшками возвращалась домой, к отцу.

Квартира Гордея оказалась слишком тесной для нашей многодетной семьи, а еще хранила отпечаток мрачного прошлого. Я не хотела здесь задерживаться, он не настаивал. Задумчиво провожал нас грустным взглядом, но ничего не предлагал.

В какой-то момент я даже подумала, что Одинцова вполне устраивает такой «гостевой брак». С детьми он общался, подтверждая статус папы, со мной регулярно встречался наедине для приятного времяпрепровождения, однако… моя роль в его жизни так и оставалась неопределенной. Мерзкий червячок сомнения точил душу, омрачая чистое, светлое счастье и мешая мне насладиться им сполна.

Тугая пружина недоверия сжималась внутри меня, пока на одном из наших свиданий я не выпалила прямо в постели:

- Гордей, нам надо серьезно поговорить. Так не может больше продолжаться…

- Вика, я хочу кое в чем признаться, - сказал он в унисон со мной так порывисто, будто не мог держать это в себе. Сердце остановилось, чтобы встрепенуться и забиться с новой силой. – Я дом для нас купил. Рассчитывал быстренько все подготовить и сделать сюрприз, но… процесс затянулся и усложнился. Нужен ремонт, а я не хочу без тебя. Я вдруг понял, что ты должна участвовать как полноправная хозяйка. Если ты не против, конечно… Любимая, давай попробуем построить новую жизнь? С нуля. Вместе. Что скажешь?

* * *

- Ку-ку, ма-а-а! – вопит Виола, возвращая меня из теплых воспоминаний в еще более радостную реальность.

Растерянно кружу взглядом по квартире в поисках разбаловавшейся дочки, вопросительно смотрю на затаившуюся в углу Алиску, а она подносит пальчик к губам, намекая, что ничего мне не скажет, и звонко смеется.

- Эх, сестренки, да вы две бандитки, - шутливо отчитываю их, зная, что вторая тоже меня слышит. – Виолетта Гордеевна, - зову строго, а у самой в горле ком.

Помню, с какой обидой я давала младенцам это отчество. Как ненавидела Гордея в тот момент и одновременно любила. Как меня разрывало на части от боли. Долго сомневалась, плакала, захлебывалась от противоречивых эмоций, а теперь не жалею.

Двойняшки по праву носят отчество любящего папочки. И продолжают его фамилию.

- Хорошо, тогда придется оставить тебя здесь одну, - угрожаю несерьезно. – Пока-пока, Виола, - произношу громко и шагаю на месте.

Боковым зрением улавливаю движение в приоткрытом шкафу. Крадусь к нему, с улыбкой открываю дверцу и укоризненно качаю головой, обнаружив Виолу в ворохе вещей.

- Ку-ку, - повторяет она и закрывает глаза ладошками. Вслепую сползает с полки и тянет за собой Алискину одежду, небрежно сваливая все на пол и припечатывая попой нарядное платьице.

- Мой! – возмущенно топает ножкой наша старшенькая и пытается убрать бардак, но лишь сильнее сминает яркие ткани.

Расстроившись, Алиска хватает за край платья, на котором сидит Виола, и дергает что есть мочи. Младшая не сдается – вместо того чтобы отдать сестре ее вещь, наоборот, ложится сверху, распластавшись на ней. Детские крики заполняют комнату.

Две упрямые Одинцовы! Дочки своего отца – ни одна уступить не хочет. Впрочем, у меня тоже характер нелегкий.

- Девочки, тише! – тщетно успокаиваю их. - С такими помощниками мы до утра будем собираться!

- Хм, Рус, это ты зря, - доносится из соседней комнаты голос Гордея. – Отдай, пожалуйста… то, что осталось, - тяжело вздыхает.

- Неть! – спорит сынок. – Мое! Летить!

Боже, кого наш неугомонный кроха-доктор опять собрался лечить?

С трудом разняв девочек, я спешу к своим мужчинам. Сумасшедший дом, а не переезд! Как нам справиться и не разорваться при этом?

- Гор, у вас все нормально? - задаю с порога наиглупейший вопрос.

Среди беспорядка замечаю распотрошенный портфель Одинцова. Какие-то бумаги и рецепты разбросаны по ковру, некоторые порваны, бейждик разобран на несколько частей. Переключаю внимание на Руслана. С его шеи свисает стетоскоп, а в руках – медицинский планнер, в котором он воодушевленно рисует каракули фломастером, перечеркивая важные заметки папы-кардиолога.

- Прости, сейчас я у него все заберу, - резко выпаливаю и порываюсь к непослушному мальчишке. – Руслан Гордеевич! – привычно повышаю голос.

Чувствую тяжелую руку на своей талии, а вторая – накрывает рот. Впечатываюсь спиной в жаркий торс – и плавлюсь, забывая обо всем на свете. Несколько жалящих поцелуев проходятся от виска к щеке, горячее дыхание касается шеи, а затем возле уха раздается хриплый шепот:

- Оставь, уже не спасти, - звучит на удивление спокойно. – Ты чего раскричалась?

Слышу, как Гордей усмехается, и прокручиваюсь в его руках, чтобы развернуться к нему лицом. Запрокидываю голову, расплываясь в улыбке.

- Зря ты нас позвал, мы тебе только мешаем, - смущенно лепечу, приподнимаюсь на носочки и, упершись ладонями в его плечи, нежно целую в губы в знак извинения.

- Все хорошо, Вика, - жарко выдыхает мне в рот. – Даже слишком хорошо, - прижимает к себе так крепко, заставив уткнуться носом в твердую грудь, что я боюсь рассыпаться или задохнуться в его беспощадных объятиях.

- Мне тоже, Гордей, - мурлычу тихо. – Очень хорошо.

- Когда ваши с двойняшками вещи будем перевозить? – задает вопрос, к которому я не готова.

- Если честно, я… - бубню сдавленно, и он обхватывает ладонями мои щеки. Ловит виноватый взгляд, проводит большим пальцем по нижней губе, которую я нервно закусываю.

- Ты еще не сказала Егору Натановичу? – хмуро уточняет и считывает ответ в глубине моих глаз. – Виктория, - зовет строго, - мы же договаривались. Я давно хотел ему все объяснить, но ты не позволила. Заверила, что сама… И?..

- Я скажу, - пылко перебиваю его. – Просто отец совсем один останется. Он так привык, что мы рядом. После развода с матерью он всю любовь на внуков перенес. У брата своя семья, а…

- А у тебя теперь своя, Викуля, - целует меня в лоб и опять обнимает, зарывшись рукой в волосы на затылке. Перебирает локоны, треплет прическу, а я прикрываю глаза от нежности. – Клянусь, я тебя просто украду. Вместе с детьми.

Послушно киваю. Обвиваю руками его широкую талию, прильнув к нему всем телом.

Вокруг шум, беготня, переливчатый смех, а мы стоим в обнимку посреди этого хаоса. Растворяемся в уютном беспорядке. Самые счастливые на свете.

- Внученька-а-а, - слишком громко и неестественно раздается в коридоре.

Отшатываемся друг от друга, переглядывается и одновременно поворачиваем головы в сторону двери. В комнату вбегает Алиска. Минуя нас, мчится к Русу и садится рядом, словно прячась за ним. Сынок напрягается, расправляет плечи и вытягивает шею. Готовится обороняться.

- Где Виола? – бросает Гордей, все еще не понимая, что происходит.

- В спальне была с Алиской, - заторможено сообщаю. – Кто там пришел? Ты кого-то ждешь?

- Нет. Черт знает, - ругается в сердцах.

Вылетает в коридор, а я следую за ним. Шокировано наблюдаю, как незнакомая мне женщина обнимает мою дочку и, пока та отбивается, преувеличенно приторно приговаривает:

- Алисонька, внученька моя.

- Не понял, - ошеломленно хрипит Гордей.

У меня же срывает крышу. Когда дело касается детей, я превращаюсь в фурию.

- Ребенка отдайте, - рявкаю на эту сумасшедшую и, опередив растерявшегося Одинцова, выхватываю из ее рук Виолу. Крепко прижимаю доченьку к себе. – Вы кто такая? – выплевываю с вызовом.

- Бабушка Алиски, - гордо представляется. – А ты нянька?

Осознаю, что сейчас взорвусь – и плохо станет всем, но передо мной вдруг вырастает фигура Гордея. Он задвигает нас с Виолой за спину, прикрывая собой. Наш защитник. С ним сразу же становится легче и спокойнее.

- Тш-ш, папочка рядом, - шепотом успокаиваю плачущую дочку. Надеюсь, Гордей выставит неадекватную гостью за порог.

- Бабуль, мать твою, а ты ничего не перепутала? - грубо рычит. – Явилась спустя столько лет. Даже внучку не узнала. Ты хотя бы помнишь, сколько лет Алисе?

Замираю, лихорадочно сминая пальцами Виолкину кофточку. Начинаю догадываться, кто перед нами, но отчаянно отгоняю эту мысль.

- Конечно. Она же родилась в день смерти моей дочери, - цедит женщина, подтверждая мои худшие опасения.

Сердце сжимается в страхе за малышку, которую я тоже считаю своей и не хочу ни с кем делить. Гордей же не позволит? Не отдаст ее никому?

В воцарившейся тишине раздаются легкие женские шаги, эхом разносятся по пустому подъезду, долетают до нашей квартиры.

- Леночка! – звучит следом приятный голос. - Не могу дозвониться до Гордея.

Легкие сковывает тисками, и я пячусь вглубь коридора, захлебываясь от воспоминаний. На пороге появляется мать Одинцова, с которой мы познакомились в этой же квартире, но при других обстоятельствах. Ее образ с тех пор четко врезался мне в память, как будто совесть, мучившая меня за связь с чужим мужчиной, обрела лицо. Все мои сомнения и переживания вновь поднимают голову.

– А, уже сам открыл, - она осекается на полуслове, обратив все внимание на сына. Мягко улыбается, щедро источая родительскую любовь.

- Дверь была не заперта, - шипит его бывшая теща, как кобра, и буравит меня прищуренным взглядом. Кажется, начинает осознавать, что мы теперь одна семья, и этот факт ее не радует.

- Мам, ты на хрена ее сюда притащила? – бесцеремонно выплевывает Гордей, не скрывая ненависти и гнева. Он на грани, и мне страшно представить, что будет, когда сорвется.

- Ну, как же, - растерянно взмахивает ресницами Одинцова, придерживая подругу за локоть. - Она родная бабушка.

Гор дергается, как от пощечины. Все его тело обращается в камень, плечи словно становятся шире, а тяжелое, злое дыхание заполняет мучительную паузу. Он был предан близкими людьми в самую трудную минуту, а теперь не может простить.

- Они с тестем отреклись от внучки, - рычит яростно. С вызовом и затаенной обидой. - После похорон ни разу не приезжали, не интересовались ей, не звонили. Им было плевать, а теперь что изменилось?

- Им было плохо после ухода Алисы, как и всем нам, но пора отпустить боль и обиды, - аккуратно и ласково уговаривает его мама. - Мы же раньше дружили семьями, не чужие люди.

- Можно подумать, мне офигенно было с новорожденным ребенком на руках. Тебе ли не знать, мам! – повышает голос будто в поисках поддержки. Одинцова опускает глаза, кусает губы и делает глубокий вдох. - Хоть бы одна падла поинтересовалась, как у Алиски здоровье, нужна ли помощь и как она растет.

Небольшая квартира сжимается до размером спичечного коробка, весь кислород мгновенно сгорает, в воздухе пахнет ненавистью, и я не могу точно определить, от кого она исходит. Эта битва обречена на провал – в ней заранее победила смерть, несколько лет назад.

- Вот не хотела я ехать, зря ты меня уговорила, Олеся, - отмерев, ядовито цедит теща Гордея. - Как был твой сын хамом, так и остался. Дочери меня лишил, а теперь и к внучке не подпускает. Я не собираюсь это больше терпеть, - отстраняется от подруги и делает шаг назад, в подъезд.

- Скатертью дорога, - пожимает плечами Гордей, спрятав руки в карманы домашних штанов.

Впервые вижу его таким жестоким, и мне становится страшно. Прежде всего, за него самого. Тьма прошлого убивает его изнутри, и мне дико хочется обнять его, избавить от боли, которую ощущаю, как свою, спрятаться вместе с ним от всего мира.

«Убийца», - лепечет бабушка Алисы одними губами. Как проклятие, от коротого у меня мороз по коже. До последнего надеюсь, что Гордей отвлекся и ничего не заметил, но… он считал это слово и теперь мрачнеет от боли. Боже, как он с ума не сошел в такой обстановке? Впрочем, он был на грани, когда мы познакомились.

Слезы бесконтрольно стекают по щекам, Виола затихает на моей груди, почувствовав гнетущую атмосферу. Приближаюсь к Гордею со спины, чтобы он ощущал нашу поддержку. Мы рядом. Несмотря ни на что. Слышу позади скрип двери, детский лепет и вкрадчивый топот крохотных ножек. Кажется, малыши вышли на разведку.

Мы здесь, любимый, мы с тобой.

- Гордей, зачем ты так? – сокрушается его мать, когда теща наконец-то уходит. - Еще и при посторонних, - переводит добрый взгляд на меня. - Здравствуйте, Виктория, я вас помню, вы педиатр Алисоньки, а почему…

Она спотыкается на половине фразы, наконец-то опустив глаза на Виолу - свою внучку, которую видит впервые в жизни. Умолкает, а я теряюсь с ответом, даже элементарную вежливость не могу проявить из-за волны страха, захлестнувшей меня и перекрывшей дыхание.

Что если она никогда не примет двойняшек?

Виола прижимается ко мне щекой, словно успокаивая. В этот же момент подходит Рус и протискивается между нами с Гордеем, протягивая ладошку разбитому, истерзанному отцу. Большая мужская рука бережно обхватывает маленькие пальчики, а уголки жестких губ приподнимаются в теплой улыбке.

- Ма-Вика! – разлетается по квартире, как контрольный выстрел, и малышка Алиска порывисто обнимает меня за ноги.

- Здравствуйте, Олеся Яковлевна, - через силу выжимаю из себя.

- Что? – сипло уточняет она, не веря своим глазам. – Кто? Ма… - обрывается, потому что назвать меня мамой вслед за внучкой у нее язык не поворачивается. Недостойна я, не заслужила…

- Вика не просто педиатр, она моя жена… будущая, - гордо представляет меня Одинцов и быстро целует в щеку, будто ставит клеймо. Я удивлена его решимостью, обескуражена и одновременно смущена. Ситуация складывается неоднозначная. - А это наши общие дети, знакомься – Виолетта и Руслан, - шире улыбается счастливый папочка, переключаясь на двойняшек. - Конечно, я иначе планировал обо всем вам с отцом рассказать, но ты сама прилетела без предупреждения. Могла вообще нас не застать, если бы мы раньше собрались и уехали, - тяжело вздыхает, виновато покосившись на меня. В серебристых глазах читается сожаление. Слова, адресованные матери, звучат безжизненно и с опаской: - Поздравляю, ты теперь многодетная бабушка.

- Двойняшки? – кружит стеклянным взглядом по детям. Посматривает на своего сына, словно сравнивает. К счастью, в нашем случае никакой тест ДНК не нужен – сходство очевидное. Но, кажется, именно это ее и огорчает. - Сколько им лет?

- Скоро исполнится два, - свободно отвечает Гордей. - В день рождения Алиски.

- Год разницы. То есть вы… - ее голос срывается в утробный хрип, а рука ложится на грудь.

Она явно подсчитала сроки и поняла, когда именно мы с Гором были вместе. В период, когда он должен был держать траур по жене. Чувствую себя так ужасно, словно сквозь землю проваливаюсь, прямиком в ад, где для меня готов отдельный котел. Вместо наказания звучат унизительные обвинения Одинцовой:

- Не ожидала я от тебя такого, Виктория. Чтобы девушка из известной врачебной династии воспользовалась горем одинокого отца и…

Каждое слово как удар под дых. Я будто стремительно ухожу под воду. Камнем на дно.

Зажмуриваюсь, вспыхивая до корней волос. Стыд, что преследовал меня все эти годы, сейчас ложится удавкой на шею. Душит. И лишь строгий баритон Гордея способен вытащить меня на поверхность.

- Мама, хватит! Что ты несешь? – почти кричит он. - Оскорбляя мою женщину, ты оскорбляешь меня. Я такого не прощаю, поэтому остановись, пока не поздно.

Дети облепляют нас со всех сторон. Меня трясет от обиды и несправедливости, Гор закипает от злости. А его мать непоколебима.

- У тебя одна жена – и это Алиса, - произносит по слогам. На имени умершей жены Одинцова мое сердце останавливается. Так больно, что нечем дышать. - Она была для меня как дочь. Другой невестки я не приму.

Мне кажется, это конец, но Гордей не сдается. Сжимает руки в кулаки, играет желваками на скулах, тяжело втягивает носом воздух, словно собирается извергнуть пламя и спалить всех к чертям.

- Викуль, забери детей, - неожиданно нежно обращается ко мне. - Побудьте пока в комнате.

- Гордей…

- Пожалуйста, Вика, - повторяет строже и настойчивее. - Этот разговор не для их ушей.

Обращаю внимание на наших малышей, зажатых и испуганных, словно котята в грозу, и понимаю, как прав их отец. Спускаю Виолу с рук, подталкиваю всех троих к двери, как наседка цыплят.

Закрываемся в детской, но стены слишком тонкие, чтобы обеспечить полную звукоизоляцию. Отвлекаю детей, играю с ними, цепляя на лицо вымученную улыбку, а сама прислушиваюсь к разговору в коридоре.

- Значит так, - рявкает Гордей, отпустив своих внутренних демонов, пока нас нет рядом. - Насрать мне, мам, что ты принимаешь, а что – нет. Ты знаешь, какой у меня характер. Если не одумаешься, то можешь забыть вообще, что у тебя есть сын и внуки.

- У меня одна внучка, - всхлипывает она.

- Тогда выметайся вслед за обиженной бывшей тещей. Ты сделала свой выбор, я – свой.

- Слышал бы тебя отец, - шелестит едва различимо, и у меня сердце щемит за Гордея. Разве он должен так страдать за то, что просто хочет быть счастливым?

- Привет ему. Пламенный, - выплевывает с негодованием. - Передай ему каждое слово, для него те же условия вхождения в МОЮ семью, - расставляет акценты, навсегда привязав нас к себе. - Я все сказал, решайте теперь на семейном совете.

Яростный хлопок двери отдается гулким эхом ушах, проникая в самую душу и разрывая ее на части.

Гордей долго не возвращается, и я сама, оставив детей с игрушками, выхожу из комнаты. Застаю его в той же позе, в которой оставила, словно он превратился в мраморную статую. Каждая мышца напряжена, кулаки стиснуты до белых костяшек, лишь плечи лихорадочно поднимаются и опускаются в такт шумному дыханию.

Беззвучно приближаюсь к нему со спины, обнимаю за талию, прижимаясь всем телом. Чувствую, как он расслабляется, и, уткнувшись подбородком в выпирающую лопатку, я приглушенно шепчу:

- Прости.

- Что? – Гор резко разворачивается и берет меня за плечи, внимательно всматриваясь в покрасневшее от слез лицо. - Я тут думаю, как извиняться перед тобой за эти гастроли белорусского цирка, а ты… - невесомо целует в лоб. – Глупая.

- Я не хочу, чтобы ты ссорился с родителями из-за меня, - веду носом по его небритой щеке, морщусь и касаюсь губами скулы. - У тебя же больше никого нет, кроме них.

- Как это – нет? – возмущенно хмыкает. - У меня есть вы, и это самое главное. Викуль, как ты не понимаешь… - тяжело вздыхает и крепко обхватывает пальцами мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. - Я всегда выбираю тебя. И тогда, и сейчас, и до конца дней…

Наш поцелуй становится исцелением для обоих. Нежный, трепетный, пропитанный самыми светлыми чувствами. Пьянею от него, растворяюсь, отпускаю все переживания.

- У тебя сердце заходится, - хмурится Гордей, на секунду оторвавшись от моих губ. Чувствую на груди его широкую ладонь, накрываю ее своей. Задыхаюсь от нежности. - Плохо?

- Нет, просто перенервничала.

- Знаешь что? – бросает неожиданно, а я просто улыбаюсь в ответ. Заранее согласна на все. - Черт с ними, с вещами, потом довезем. Поехали домой?

- Домой, - повторяю, пробуя это слово на вкус. Поджимаю губы, киваю довольно и зарываюсь в объятия Гордея.

Наш дом там, где любовь.