Ненужная мама. Сердце на двоих

Глава 35

Виктория

Губы горят от поцелуев. Немеют от переизбытка нежности. В момент, когда мне кажется, что я теряю чувствительность, новая волна безудержной страсти захлестывает меня с головой. Ноги заплетаются, но крепкие объятия не позволяют мне упасть.

- Вика-а-а, - мягко шелестит под ухом. Сбивчивое, тяжелое дыхание опаляет шею. - Как же я скучал по тебе, - звучит так надрывно и искренне, что я растворяюсь в обычной фразе. Запрокинув голову, упираюсь затылком в косяк двери, которую нам некогда закрыть за собой, и блаженно улыбаюсь. – Викуля, - губы касаются оголенной ключицы, спускаются к овальному вырезу вечернего платья.

Высоковольтный разряд тока пронзает все тело, от макушки до пят. Огромный, тяжелый букет нежных коралловых роз падает на пол. Переступаем его, заходя вглубь коридора, но хватает нас буквально на пару шагов – и мы вновь набрасываемся друг на друга. С жадностью, голодом и… любовью.

- Моя Вика.

Присвоил. Как в нашу первую ночь…

- Гордей, - сипло зову его. Заключаю родное мужское лицо, черты которого каждый день вижу в своих детях, в дрожащие ладони. Смотрю в прищуренные горящие глаза, утопая в вязкой платине.

Скрип двери и шаркающие шаги, эхом прокатывающиеся по лестничной площадке, заставляют нас отстраниться друг от друга. Задвинув меня за спину, Одинцов важно выглядывает в подъезд, чтобы разогнать всех свидетелей и закрыться.

- Добрый вечер, Гордей, - доносится смутно знакомый женский голос. - Смотрю, к вам мама вернулась? Это хорошо.

Приобняв его сзади за широкую талию, становлюсь на носочки, чтобы посмотреть на незваную гостью. Теряюсь от легкого шока, молча кивнув ей в знак приветствия. Неожиданно перекрестив нас, женщина возвращается в свою квартиру.

- Я ее помню, - удивленно шепчу, уткнувшись подбородком в плечо Гордея. – Это та самая вредная соседка, с которой мы познакомились, когда она тебя отчитывала, - мягко смеюсь, и он оглядывается. Улыбнувшись, поворачивается ко мне лицом и обнимает. Толкает дверь, отсекая нас от внешнего мира.

- Что с ней произошло? – заканчиваю тихо, расплавляясь в теплых мужских руках.

- Не знаю, - хрипло хмыкает. - На первый день рождения Алиски принесла игрушку, и с тех пор ее будто подменили. Никаких нареканий или скандалов, всегда добрая и любезная. Я слышал, у нее внучка родилась, только сын с семьей где-то заграницей. Может, тоскует...

- Она решила, что я мама, - невольно срывается с губ, и я закусываю щеку изнутри.

- Так и есть, Вика, - ласково произносит, зарываясь пальцами в мои волосы, перебирает спутанные пряди, запуская полчища мурашек от затылка к холке. Прическа безнадежно испорчена, макияж съеден вместе с поцелуями, платье смято, но нам обоим плевать. - Наша мама, - четко повторяет Гордей.

Накрывает мои губы своими, не позволяя сделать вдох. Теперь он мой кислород. Продолжаем пить друг друга – и никак не можем утолить жажду. Мы целуемся с первой секунды нашей встречи. Как влюбленные подростки, оторвавшиеся от родителей. Гордей забрал меня из дома отца, целомудренно чмокнул в щеку в машине – и… мы сорвались. Дальше будто пелена.

Я не помню свидания. Мы целовались на парковке у ресторана, забыв об ужине. Целовались в уютном ВИП-зале «Александрии», скрытые от посторонних глаз. Целовались на улице, прогуливаясь по вечернему городу.

Сходили с ума в закрытой кабинке лифта, поднимаясь в квартиру Гордея.

Безумие. Чистая концентрированная страсть.

Любовь? У меня – абсолютно точно. Она не исчезала, не меркла – и не поддалась обиде и ненависти.

Стала сильнее.

- Любимая моя, - пылко выдыхает Гор, и мне хочется ему верить.

Впечатываюсь поясницей в тумбу, откидываюсь назад, к зеркалу, лихорадочно ищу руками точку опоры. В сознании всплывает глухой удар упавшей рамки, перед глазами – улыбающаяся шатенка с черной лентой, а в реальности… фотографии жены Одинцова здесь больше нет. Разорвав поцелуй, озираюсь в поисках самой сильной «соперницы», которая, кажется, никогда не уйдет из нашей жизни.

Романтика испаряется. Мы снова рядом, но не вместе. Между нами – она. Та, которую ему пора отпустить. Но готов ли Гордей? И станет ли делать это… ради меня?

- Убрал в тумбу вместе с кольцами, - сдавленно, виновато поясняет, проследив за моим взглядом. Меняется в лице, мгновенно напрягаясь. Задумчиво фокусируется на выдвижном ящике, который я подпираю спиной. – Не лучшим решением было вернуться сюда… Плохие ассоциации?

- А у тебя? – бросаю в ответ смело.

Безжалостно ковыряю нас обоих, вскрывая давнюю боль. Поодиночке мы не справимся. Только убив прежних друг друга, мы сможем возродиться и двигаться дальше.

- Ты жалеешь, Гордей? О том, что произошло между нами тогда? – дожимаю его прямыми, хлесткими вопросами, отравляющими кровь ядом прошлого и оставляющими горькое послевкусие. Мне тяжело произносить все это вслух, но я больше не могу копить обиду в себе. – Если бы время вернулось вспять и все повторилось, что бы ты сделал? Я бы поступила точно так же. Несмотря на все трудности, я бы все равно позволила бы себе полюбить тебя… А ты?

Краска спадает с его лица, все черты ожесточаются, взгляд каменеет и пустеет. Я словно разблокировала худшие воспоминания, и сейчас Гордей там, в прошлом… Принимает роковое решение, не сводя с меня ледяных глаз.

Вздохнув, он порывисто обхватывает мои горящие щеки холодными руками, наклоняется ко мне – и мы соприкасаемся лбами.

- Я люблю тебя, Вика, - произносит так четко, чуть ли не по слогам, что мое бедное сердце заходится диким скачем в груди. В долгожданном признании я чувствую подвох. – Люблю так сильно, что… - мягко целует меня в приоткрытые губы, поймав лихорадочный вздох, и отстраняется, чтобы сказать мне правду прямо в глаза: - Нет. Не повторил бы. Ни за что, - каждая фраза как пощечина, и я невольно зажмуриваюсь. Но теплая хватка на лице не позволяет мне отвернуться. - Я запретил бы себе вообще тебя касаться. И дело не в ней, - кивает на закрытую тумбочку, где он «похоронил» фотографию жены. - Я до сих пор боюсь дотронуться до тебя, постоянно думая о возможных последствиях. Этот страх не отпускает ни на секунду. Страх за тебя.

Взмахиваю влажными ресницами, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Накрываю его запястья дрожащими ладонями, чувствую, как под пальцами бешено бьется пульс. Сколько мы будем мучить друг друга?

- Я же в порядке, - сипло выдавливаю из себя. - И я здесь, с тобой.

Легкая дрожь проносится по телу, импульс тока пронзает позвоночник, парализует - и ноги подкашиваются.

Я тоже боюсь…

Боюсь, что он снова откажется от меня. Боюсь потерять его тепло. Боюсь остаться без любви.

Я снова становлюсь слабой и уязвимой рядом с ним. Как в ту злополучную ночь. И вот уже я сама поднимаюсь на носочки и, затаив дыхание, тянусь к его губам. Сердца не чувствую – оно сжалось и замерло, прежде чем взорваться и рассыпаться на осколки.

Впервые за весь вечер Гордей отказывается от поцелуя.

- Я не могу, - неожиданно хмурится и делает шаг назад. Убирает от меня руки, прячет за спину, словно его прикосновения могут убить. - Прости.

Жестокий откат бьет по нам обоим. Мне хочется наорать на него, ударить, разреветься, но вместо этого я заторможено киваю и молча опускаю голову, чтобы он не видел моих слез. Слышу, как Гордей уходит на кухню, гремит посудой, яростно хлопает дверцами шкафчиков.

- Проклятая квартира, - грубо выплевываю, окинув помутневшим взглядом помещение. Смахиваю соленые ручейки со щек, но новые капли срываются с ресниц.

Покосившись на входную дверь, вдруг обретаю второе дыхание. Расправляю плечи, вскидываю подбородок и шагаю в противоположном направлении. Злость толкает меня последовать за Гордеем.

- Вика!

На пороге врезаюсь в него, как в бетонную стену, и обмякаю в сильных объятиях. Он все-таки решил вернуться за мной, и мы столкнулись ровно на середине пути, как по правилу десяти шагов – каждый сделал свои пять навстречу. Значит, еще не все потеряно.

- Прости, Вика. Прости за все, - шелестит на макушкой. Тяжелая ладонь ложится на затылок, пальцы зарываются в волосы, рваное дыхание обдает висок, где бешено пульсирует кровь. – Не уходи, пожалуйста. Ты мне очень нужна, - звучит с надрывом, окончательно вгоняя меня в ступор.

От Гордея пахнет алкоголем и… паникой. Нас обоих окутывает животным, первобытным страхом, и в следующую секунду я уже вместе с ним бьюсь в лихорадке. Он не справляется, а я не знаю, как помочь.

- Почему? – тихо спрашиваю, обвивая его руками. Прижимаюсь щекой к груди, слушаю неровное биение сердца, прикрываю глаза, смаргивая слезы, и шумно втягиваю носом родной запах. - Если у нас с тобой опять ничего не получится, а все к этому идет, я должна хотя бы знать, почему? – лепечу приглушенно. Но он слушает. Точно знаю. Не двигается и даже не дышит, пока я говорю. - Что со мной не так?

- Ты меня не слышишь, Вика, - произносит с тоской в охрипшем голосе.

- Так скажи громче и четче, - бросаю с вызовом. – Иначе я уйду, на этот раз навсегда, - угрожаю ему, а у самой душа в лохмотья от собственных слов.

Его руки до предела сжимаются на моих плечах, а потом ослабевают. Подбородка касаются прохладные пальцы, и я запрокидываю голову.

- Я люблю тебя и боюсь потерять, - повторяет Гордей с печальной улыбкой. Невесомыми поцелуями собирает соль с моих щек. – Поэтому я ответил: «Нет». Нет, Вика, я бы не подвергал тебя опасности в ту ночь, если бы заранее знал, к чему все приведет. Потом я пытался все исправить, но сделал только хуже. Аборт был вынужденной мерой.

- Я бы никогда не согласилась на него, - мрачно перебиваю, на эмоциях пытаясь оттолкнуть его. Но он берет меня за плечи и держит цепко, как будто правда боится потерять. – Я ненавижу тебя за те слова, - срывается с губ, и я прикусываю нижнюю.

- Знаю, - послушно соглашается, поглаживая меня по голове, как ребенка. - Алиса была такой же…

Умолкает, мысленно ругая себя за упоминание о ней. Я же цепляюсь за эту информацию, как за последнюю ниточку. Медленно раскручиваю клубок колючей проволоки под высоким напряжением.

- Гордей? – зову ласково, веду ладонью по его бурно вздымающейся груди, останавливаюсь между ребер, которые буквально разрывает изнутри. - Как умерла твоя жена?

Он никогда не рассказывал о ней, а я не настаивала. Эгоистично оберегала себя от боли и ревности, предпочитая перечеркнуть этот факт его прошлого.

Гордей обязать забыть ее, а любить только меня – так я считала все эти годы, не заботясь о его чувствах. Сегодня наш первый откровенный разговор, и я с замиранием сердца жду ответа.

- В родах, - гремит, как похоронный колокол. - Остановилось сердце. Я был рядом, держал ее за руку, потом откачивал, - делает паузу, чтобы закончить морозным тоном: - Не откачал.

- А я… - пытаюсь выдавить из себя, но слова застревают в горле, а мысли выветриваются из головы. Остается выжженная пустыня, на месте которой мы хотим высадить цветущий сад. Получится ли?

- А ты пыталась повторить ее судьбу, - подтверждает он мои худшие предположения. - Долбаное дежавю. Похожий диагноз, упрямый характер, а вдобавок… осложнение двойней. И снова виноват я. Снова не смог ничего сделать. Не помешал. Я будто застрял в петле времени, - повышает голос, срываясь в обреченный крик. - У меня просто не было иного варианта, как спасти тебя. Аборт виделся мне единственным выходом. Я боролся за твою жизнь ценой наших двойняшек, как бы это ни было больно. Да, Вика, мне тоже было хреново в тот момент. Не каждый день подписываешь смертный приговор собственным детям, - сдавленно рычит, с трудом переводя дыхание. - Я думал, что защищаю тебя. От беременности, от самого себя, от… плохого исхода, в конце концов.

- В любом случае я бы выбрала детей, - выпаливаю импульсивно и жарко. - Не тебя и даже не… себя!

- Понимаю, - смиренно выдыхает и устало прикрывает глаза, но ни на секунду не отпускает меня. Прижимается губами к взмокшему от нервов и стресса лбу.

- Мне было действительно тяжело, - продолжаю откровенничать. - Я здраво оценивала риски – и шла на них осознанно. Каждый раз, когда меня увозили на скорой, когда я лежала на сохранении, когда томилась под капельницами, я молилась только о том, чтобы успеть выносить детей. Мне было очень страшно, Гордей, - признаюсь чуть слышно.

- Викуля, моя сильная девочка, - нежно нашептывает, убаюкивая меня в горячих объятиях. Несмотря на сложный разговор, чувствую себя уютно и гармонично с ним. Как будто обрела свой причал – и наконец-то могу отдохнуть после шторма.

- Неправда. Я слабая, - жалобно тяну, принимая успокаивающие поглаживания, что спускаются от шеи к пояснице. - Я постоянно тряслась и плакала. А еще… мне не хватало тебя.

- Я бы угробил тебя, - рявкает в отчаянии.

- Ты мне нужен был как мужчина, а не как врач. Просто родной человек, который был бы рядом, поддерживал меня и в худшем случае позаботился бы о наших двойняшках.

- Ты же солгала мне об аборте, - осторожно напоминает, а я вспыхиваю, как облитая бензином вата от брошенной спички. Сгораю дотла. – Оборвала все связи, перестала отвечать на звонки. Откуда я мог знать…

- Я защищала детей! Которыми ты решил пожертвовать! – возбужденно выплевываю ему в лицо.

Невидимым куполом на нас опускается тишина. Застываем, как каменные изваяния, и неотрывно смотрим друг на друга. Вопреки прогремевшей ссоре, мы становимся ближе. Сплетаемся корнями, превращаясь в единое целое.

- Все? – сипло уточняет он, не выдерживая напряженного зрительного контакта. - Это тупик?

Как же больно, оказывается, врастать друг в друга, чтобы стать роднее. Раны кровоточат, а мы просто обнимаемся, латая их нежностью. Разве можно разорвать эту связь теперь? После всего, через что мы прошли? И надо ли…

- А может, начало? – смягчаюсь, давая нам шанс на счастливое будущее. - Гордей, отпусти свою вину. Перед ней. Передо мной, перед двойняшками. Ты не бог и не можешь отвечать за чужие жизни. Все случилось так, как было предначертано свыше.

- Я не верю в бога, - грубо осекает меня.

- Верь мне, Гордей, - убеждаю, накрыв его щеки ладонями и заставив посмотреть на меня. - Ты ни в чем не виноват. Хватит съедать себя изнутри. Я прощаю тебя, и она… - на мгновение оглядываюсь в коридор. На душе становится легче, будто и я сама отпустила жену Одинцова. Перестала винить ее во всех грехах и готова идти дальше, не озираясь назад. - Мне кажется, она бы тоже тебя простила. И хотела бы, чтобы вы с Алиской были счастливы. Любая мать желает лучшего своему ребенку. С тобой малышка растет в любви и заботе. Ты прекрасный отец.

- Это не так, - сокрушенно усмехается. - Рус и Виола с тобой не согласятся.

- Виола без ума от тебя, она давно просила у меня «па». А у нас один папочка, другого мы не примем, - расслабляюсь и оттаиваю, стоит лишь заговорить о детях. Все остальное неважно, кроме них. - Что касается Руса, то он по-своему скучает по тебе. Сегодня даже порывался пойти со мной на свидание. Устроил скандал, когда я все-таки сбежала.

Слабая улыбка трогает его обескровленные губы, в холодных платиновых глазах загорается легкий огонек надежды, хмурое лицо проясняется – и передо мной совершенно другой Гордей, обновленный, милый и чуткий. Таким он мне нравится гораздо больше.

- Поехали к детям? – предлагает неожиданно, словно хочет сбежать отсюда.

- Подозреваю, что у тебя были другие планы на вечер, - виновато поджимаю подбородок, ковыряя пальцами пуговицы на его смятой рубашке.

- Я хреново планирую свидания - опыта нет. И знаешь, я бы с удовольствием покинул эту чертову квартиру…

- Гор, ты сказал, что до сих пор боишься притронуться ко мне, - аккуратно произношу, невесомо чмокнув его в уголок стиснутых губ. - Из-за возможной беременности?

- Да, я не хочу опять подставлять тебя под удар, - свободно чеканит, отбивая каждое слово. На дне зрачков поблескивает холодная сталь. - Потому что дико боюсь тебя потерять. И это очень давит психологически.

Впиваюсь в него взволнованным взглядом, читаю его эмоции, как в раскрытой книге, пропускаю через себя. Бедный Гордей, сам себя загнал в ловушку. Все эти годы варился в собственных чувствах, никого не впуская в истерзанную душу. Кроме меня…

Я пролезла слишком глубоко. Выпотрошила. Вывернула его наизнанку – и теперь бережно собираю по частям.

- Мы поедем к детям… чуть позже, - настойчиво говорю, сцепившись с ним взглядом, и нежно целую его. - Я хочу еще немного побыть с тобой наедине. А для твоих психологических барьеров существуют средства контрацепции, которыми в прошлый раз два взрослых, сознательных человека пренебрегли. В результате чего на свет появились прекрасные двойняшки. Я ни о чем не жалею. И ты не смей, слышишь! – прикрикиваю на него, а он покорно кивает. Непривычно видеть его таким податливым. - Считай, что это наш подарок судьбы. Впредь мы будем осторожнее, и тебе не о чем будет переживать.

- Я буду предельно осторожен, - роняет задумчиво. - Думаешь, я заслуживаю второй шанс?

- Я уверена в этом.

- И ты согласишься выйти за меня? – выгибает бровь, обезоруживая меня неожиданным предложением.

- Ты решил сразу все гештальты сегодня закрыть? – тихонько смеюсь, уткнувшись носом в лихорадочно пульсирующую жилку на его шее. Оставляю влажный след на коже. Спускаюсь поцелуями к треугольнику между ключицами, попутно расстегивая рубашку.

- Я просто мечтаю о нормальной семье, - тяжело сглатывает, играя кадыком. Наклоняется и рывком подхватывает меня на руки. - С тобой.

- Она у нас уже есть, Гордей. Большая семья, - обвиваю руками его шею, льну всем телом к горячей груди и выдыхаю ему в губы: - И да. Я тоже люблю тебя.