Ненужная мама. Сердце на двоих

Глава 23

Гордей

Жалобный, истошный детский крик беспощадно лупит прямо в сердце, выламывая ребра. Самое страшное, что виноват в этом я. Есть лишь один способ прекратить мучения испуганных детей…

Самоустраниться… В идеале, навсегда.

Они меня не знают. Отторгают, как инородное тело. У них другой «папа».

Резанув взглядом по Демину, который помогает Вике успокаивать двойняшек, я фокусируюсь на их заплаканных лицах. Меня будто парализует. Я ведь знаю, как обращаться с малышами, Алиску сам вырастил. Но к ним даже подойти ближе не смею. Смахнуть слезы со щек, вытереть сопливые носы, поцеловать… Ни на что не имею права.

Чужой дядя… Донор… И несостоявшийся убийца…

Смогут ли они когда-нибудь простить меня?

Ловлю Викин блеклый взгляд, пытаюсь прочитать ответ в ее глазах.

Лифт закрывается – и мгновенно наступает тишина.

Это невыносимо… Настолько, что я сползаю по стенке вниз и сажусь на корточки, уронив голову на сцепленные в замок руки. Плевать, что обо мне подумают окружающие. Пусть сочтут пьяным или сумасшедшим. Я еще хуже…

Не вставая, откидываюсь назад, стукнувшись затылком по панели, тянусь в карман за телефоном. В два щелчка нахожу файл, который хранил все эти годы. В одной папке с фотографией жены. Там, где мое маленькое личное кладбище.

Разворачиваю на весь экран справку об аборте. Изучаю ее так, будто вижу впервые.

- Даже так, Вика? – выдыхаю беззвучно. – Может, ты и права…

- Выходите? – доносится сверху, но я не сразу реагирую. – Кажется, ваш этаж.

Тяжело поднимаюсь на ноги, которые стали словно ватными, небрежным движением руки останавливаю створки, которые дергаются и возвращаются на место, выпуская меня.

На автопилоте и в полной прострации, зажав телефон в онемевшей ладони, шагаю к кабинету главного врача. Открываю дверь без стука, невозмутимо переступаю порог и обессиленно падаю в кресло, вальяжно развалившись.

- Доброе утро, Гордей Витальевич, я вас ждал, - издалека заходит Гриневич, поправляя очки на переносице и пригладив ладонью лысый островок на макушке.

- У нас будет работать Виктория Богданова? – выпаливаю на одном дыхании, нервно прокручивая в пальцах трубку. Надавливаю большим на дисплей, и он загорается, демонстрируя мне все еще развернутую справку. Сглатываю ком в горле, откашливаюсь и прячу телефон. Безжалостно массирую переносицу, чтобы унять резь в глазах.

- Хм, по поводу нее я еще не принял решение. Опыта мало, только из декрета. Хочу лично пообщаться, а потом подумаю, - тянет главный, надоедливо барабаня ручкой по столу. – Я бы сразу отказал, но знаю ее семью, да и Демин очень просил…

Усмехаюсь, ощущая горечь во рту, которая ползет глубже – в самое сердце. Истинный отец семейства, беспокоится за свою… Кто для него Вика? Будущая жена?

А мои дети?..

Чувствую себя обворованным.

- Берите, не пожалеете, - обреченно выдаю, понимая, что мое мнение ничего не значит… для нее. И помощь от меня Вике не нужна. О ней есть, кому позаботиться.

Впрочем, она сама прекрасно справляется с любыми проблемами. Даже смерти вызов бросила. Сильная, в отличие от меня.

- Вот как, приму к сведению, - хмыкает Гриневич и подается вперед, облокотившись о стол. – Однако с вами я планировал поговорить по другому поводу. Я рад, что специалист такого уровня, как вы, работает у нас, и хотел бы…

Дальше – белый шум. Главный продолжает что-то вещать, а я пропускаю его слова мимо ушей.

Подцепляю чистый лист со стола, наплевательски смяв уголок, нахальным жестом прошу у начальника паркер, пока он его не разломал монотонным постукиванием, и молча пишу заявление.

- Мы получили дотации из бюджета и собираемся расширяться, поэтому… - резко осекается, когда я передаю ему заполненный документ.

- Подпишите, будьте добры, - устало прошу, откидываясь на спинку кресла.

- А… что это? – бегает взглядом по тексту, хватает платок из кармана и протирает взмокшее лицо.

- Заявление на увольнение по собственному желанию, - озвучиваю то, что он и так прочитал.

- Нет, Гордей Витальевич, так дело не пойдет, - отрицательно качает головой, складывая лист вдвое и возвращая его мне. – Я вам повышение предлагаю, а вы… - окидывает меня изучающим взглядом. – Устали, наверное? Знаете, я вам отпуск дам. Отдохнете, а после…

- Да не в этом дело, - отмахиваюсь, но он не сдается.

- И премию выпишу.

Не выдержав, издаю нервный смешок. Надеюсь, Гриневич не воспримет его на свой счет. В данный момент я хреново контролирую эмоции. Я выпотрошен, размазан, будто сбит грузовиком и брошен на обочине скоростной трассы. Жизнь летит мимо меня, а я лежу и разлагаюсь.

Вкрадчивый стук в дверь заставляет меня обернуться. Догадываюсь, кто там. Чувствую ее до того, как главный разрешит войти.

- Извините, вы заняты… Я позже зайду, - смущенно лепечет Вика.

Видит меня, застывает на месте, будто вросла в пол. Крепко сжимает губы, прекращает дышать и отводит взгляд. Инстинктивно скрещивает руки на груди. Закрывается от меня. Как от врага.

Тем временем я заглядываю за ее спину в поисках детей. Мысленно встряхиваю себя. Конечно же, их здесь нет. Глупо тащить малышей на важное собеседование. Разумеется! Они сейчас… с «папой».

Млять! Кажется, я сдох и попал в ад, а теперь получаю персональное наказание.

- Нет, мы закончили, - твердо чеканит главный, намеками прогоняя меня. – Гордей Витальевич сейчас успокоится, подумает хорошенько, а потом мы продолжим конструктивный диалог, - упорно кивает мне на дверь.

Вздохнув, комкаю заявление в руке и направляюсь на выход. В момент, когда мы с Викой равняемся, меня потряхивает, как в десятибалльный шторм.

- Удачи, - тихо, но искренне желаю.

Вздрагивает, вскидывает подбородок и смотрит на меня так, будто видит впервые. Коротко кивает в знак благодарности.

Ускоряю шаг и вылетаю из кабинета, чтобы опять не начудить. Не хочу лишний раз обижать Вику или оскорблять. Нет такой цели. И не было никогда. Однако в ее глазах я и так упал ниже плинтуса. Причем давно.

Закрываюсь в пустом лифте, выбираю первый этаж. Спустившись, не выхожу… Опять поднимаюсь, как заблудившийся психопат. Выскакиваю из кабины, поворачиваюсь к окну, но не различаю, что происходит по ту сторону прозрачных, чистых стекол. Я будто отключаюсь.

Прихожу в себя, когда слышу частый стук каблуков за спиной. Усмехаюсь: даже по походке ее узнаю.

Вика делает вид, что не заметила меня, и малодушно собирается сбежать. Вызывает лифт, но, как только приезжает кабина, я разворачиваюсь и шагаю к ней. Придержав створки, врываюсь следом.

- Вам на первый, Виктория Егоровна? – деловито уточняю, сражаясь со своими внутренними демонами.

Не дожидаясь ответа, нажимаю на кнопку.

Лифт закрывается, отсекая нас от всего мира и оставляя наедине. Атмосфера внутри кабины накаляется до предела. Кажется, достаточно искры - и все взорвется.

- Приняли на работу? – спрашиваю совсем не то, что меня волнует на самом деле.

- Да, - выжимает из себя Вика, не сводя с меня перепуганных глаз. Кажется, одно неловкое слово или резкое движение с моей стороны – и она сорвется в истерику, как недавно поступили наши двойняшки.

Делаю полшага к ней, а она чуть ли не впечатывается спиной в дальний угол.

Неужели я монстр какой-то? Почему все так?

Разозлившись, прежде всего, на себя, со всей силы ударяю по кнопке «Стоп». Кабина дергается и зависает между этажами.

- Гордей? – слышится ошеломленный вздох.

- Тише, Вика, я просто хочу поговорить.

Она не отвечает. Молчит, поджав губы и затаив дыхание, смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Не моргает, словно окаменела. В этот момент сильно напоминает Алиску, когда та обижена и собирается расплакаться.

Викины слезы – это последнее, что мне нужно в данный момент. И так на душе хреново.

Напряжение между нами достигает пика, кислород мгновенно сгорает в замкнутой кабине, и создается ощущение вакуума. Рубашка прилипает к телу то ли от жары, то ли от нервов. Вика тоже сама не своя. Поправляет ворот белоснежный блузки, дергает за пуговку, смахивает испарину с тонкой шеи, а к ложбинке груди ползет капелька влаги.

- Понимаю, но… не сейчас, - после мучительной паузы сипло произносит она, тянется к панели с кнопками, и я перехватываю ее руку. Не позволяю запустить лифт. - Я спешу, меня дети ждут! – повышает голос, но он предательски срывается.

- Они с ним? – крепче сжимаю прохладные, подрагивающие пальцы.

- Да, конечно, двойняшки с Германом, - бросает с нотками агрессии и вызова.

- У вас все серьезно? – выпаливаю порывисто, потеряв над собой контроль.

Вика задумчиво хмурится, словно анализируя мои слова и пытаясь вникнуть в их суть. Я же, в свою очередь, не понимаю, почему задаю именно этот вопрос. Однако предчувствую, что ответ меня добьет.

- Гордей Витальевич, моя личная жизнь никак вас не касается, - с трудом высвободив ладонь из моей хватки, она отходит вглубь лифта. Обнимает живот руками, опускает ресницы и прячет покрасневшие глаза. - С каких пор вы вообще мной интересуетесь? Столько лет прошло…

Всегда интересовался, черт возьми! Каждый божий день вспоминал ее. Однако был недостаточно внимателен, если пропустил рождение своих детей.

- Я переживал за тебя… - с болью выталкиваю из пересохшего горла, - все это время.

- Напрасно. Как видите, у меня все хорошо, - говорит бодро и даже рисует на своем вспыхнувшем лице некое подобие улыбки, но уже через секунду отворачивается. Вика так и не научилась лгать мне в глаза. - Назар должен был вам передать, чтобы вы не беспокоились…

Каждый раз, когда она мне выкает, то будто режет по живому, вскрывая брюхо и выворачивая внутренности наружу. Подчеркивает, что я посторонний человек, ограждается от меня плотным бронированным стеклом. Не пробиться.

- Да-да-да, - повторяю, сокрушенно усмехаясь. Накрываю ладонью взмокший лоб, массирую стреляющие острой болью виски. - Назар… Агата… Люди, которым я доверял, обвели меня вокруг пальца.

- Не стоит винить их, они делали это ради меня и… - добавляет почти шепотом, - защищали детей.

- От меня? – выгибаю бровь, не веря своим ушам. Буря негодования поднимается в душе, но я подавляю ее усилием мысли. Продолжаю как можно ровнее и тише: - Два с половиной года со дня нашей последней встречи… Ты могла бы сказать мне. Просто сообщить. В конце концов, через Назара, если сама не хотела видеть меня и слышать.

С каждой фразой я делаю по одному шагу к ней, пока не приближаюсь вплотную. Могу дотронуться, обнять, но не позволяю себе ничего лишнего.

- Зачем? – вздергивает подбородок, устремив на меня препарирующий взгляд. - Что бы это изменило? Я решила, так тебе будет спокойнее, - наконец-то переходит на «ты», но словами бьет еще больнее.

- Ты ошиблась, - шумно выдыхаю ей в лицо. – Жить с мыслью, что убил своих детей, - сомнительное спокойствие.

- Ты выписал мне направление на аборт, Гордей, а я сделала вид, что выполнила твою рекомендацию. Таким образом я хотела освободить тебя от ненужной ответственности, - едва уловимо всхлипывает, и у меня внутри что-то щелкает.

- Вика, - тихо зову.

Бережно беру ее за плечи, поглаживаю, пока она продолжает откровенничать.

- Да и мне было не до тебя. Сначала я пыталась выжить, а потом сходила с ума с двумя постоянно болеющими малышами, которые еще и кричали в унисон днем и ночью, - казалось бы, Вика жалуется, но при этом мягко, тепло улыбается. На мгновение уносится мыслями домой, к детям, и заканчивает с материнской нежностью: - Знаешь, у них обоих ужасные характеры. Они упрямые и вредные.

Невольно поддаюсь ее настроению, и у самого уголки губ ползут вверх.

- В родителей, - аккуратно иронизирую, не сводя с Вики глаз.

- Возможно… Как Алиска? – уточняет по-доброму.

За ребрами разливается целительная патока. Мы общаемся, как раньше: легко, безмятежно, по-настоящему близко. Так, будто я не уничтожил ее, а она не солгала мне. Разрушительный эпизод нашей жизни на какое-то время нивелируется, и мы словно возвращаемся на несколько лет назад.

- Прекрасно, - улыбаюсь шире. – Растет, болтает… Вспоминает тебя.

Вика меняется, как по щелчку пальцев, и вновь скрывается в свой кокон. Иллюзия перемирия испаряется, а нас догоняет суровая, перевернутая и искореженная реальность. Обухом бьет по голове. Сильно. До сотрясения мозга.

- Вряд ли она успела меня запомнить, - Вика опускает голову, разрывая наш хрупкий зрительный контакт. - Что ж, теперь ты в курсе. Я не сделала аборт, а у тебя, кроме Алиски, есть еще двое детей. Что дальше, Гордей? Будешь добиваться встреч с ними? Восстанавливать отцовство?

Вереница справедливых и уместных вопросов застает меня врасплох.

- Я… не думал об этом, - растерянно отстраняюсь, убирая руки в карманы брюк, а она хмыкает так, будто ничего другого от меня не ожидала. - Вика! Я только что узнал о них!

- У тебя есть время подумать. Только учти, что мы не навязываемся и ничего не просим, - чеканит внезапно охладевшим тоном и подается вперед, к панели, чтобы выбрать первый этаж. - Мои дети – не игрушки, не искупление грехов, не гештальт, который ты хочешь закрыть, - перечисляет жестко и равнодушно, пока лифт с характерным скрежетом начинает опускаться. - Это два живых человечка, со своими чувствами и привязанностями. Их очень легко травмировать и сломать.

- Я понимаю… - виновато похрипываю. Я готов заскулить, как побитый пес.

- Поэтому хорошо подумай, прежде чем что-то делать. Сам себе ответь на вопрос… - умолкает, дожидается, пока я посмотрю на нее, и совершает контрольный выстрел. - Зачем мы тебе?

Осекается, давая мне возможность ответить. Шумно вбирает носом воздух, замирает, проглатывая слезы, однако маленькая непослушная капелька все-таки срывается с ее ресниц, прокладывает мокрую дорожку по алой щеке. Это становится спусковым крючком – и я срываюсь. Предохранители сгорают, здравый смысл отключается.

Вскидываю руку и провожу по горячей коже большим пальцем. Растираю влагу по острой скуле, очерчиваю контур лица, подцепляю аккуратный подбородок. Вика приоткрывает рот, чтобы сказать мне что-то, но я впиваюсь в ее губы отчаянным, горьким поцелуем.

Не соображаю, что творю. Мозги всмятку, грудь раздирает от жара и боли. Прошлое накатывает сразу девятым валом - и тянет на самое дно. Мы больше не в лифте. Меня уносит в квартиру, где мы с Викой были вместе. И я опять чувствую себя живым. Крепче обхватив нежные щеки ладонями, я вжимаю ее в стену, припечатывая своим телом. Целую отчаянно и неистово, как в последний раз. Словно она мое единственное желание перед смертной казнью.

На секунду мне кажется, что Вика отвечает. Ловлю неуверенные движения мягких губ, слышу сдавленные всхлипы, обжигаюсь прикосновением нежных рук к своей груди, что ходит ходуном от переизбытка чувств. Хрупкое тело в моих объятиях становится податливым и отзывчивым. Плавится, как горящая свеча.

Однако все это лишь игры воспаленного сознания. На самом деле Вика отталкивает меня, как только подворачивается удобный момент.

Лифт останавливается, и она забивается в угол, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Часто, рвано дышит, чуть не плачет.

- Ты что, Гордей? – ошеломленно лепечет, брезгливо вытирая губы после меня. - Зачем? На надо…

Створки поскрипывают за моей спиной, врывается сквозняк, доносятся голоса и шаги. В кабину входят сотрудники, которых я заочно ненавижу, потому что они мешают нам!

- Вика...

Грубо толкнув меня плечом, она вылетает в холл. Бежит на каблуках к выходу.

Заторможено оборачиваюсь и долго смотрю ей вслед. С тоской и опустошением, будто теряю важную часть себя. Понимаю, что она прямо сейчас вернется к Демину, обнимет и поцелует наших детей, а потом... и его. Станет ли после меня? Хотя почему нет? Лишь бы скорее стереть с себя мои следы.

«Зачем мы тебе?» - стучит в ушах ее вопрос. И неожиданно созревает ответ.

Чтобы жить, а не существовать…