Ненужная мама. Сердце на двоих

Глава 25

Гордей

- Спасибо, Назар, - холодно бросаю в пустоту, как только слышу по громкой связи голос Викиного брата.

До хруста в суставах сжимаю руль, но, несмотря на парализующую боль, внимательно слежу за дорогой. Хорошо, что не получилось встретиться с ним лично – я себя совершенно не контролирую. Злюсь и стремительно истекаю кровью, будто сонную артерию разорвало, но даже в предсмертной агонии запрещаю себе срываться, особенно, когда со мной в машине Алиска.

- За что? – отвечает Богданов непонимающе, но бодро. Видимо, с раннего утра на посту – принимает пациентов в семейной клинике.

Вика тоже могла бы работать там, среди родных людей, которые всегда прикроют и позаботятся, но… я успел изучить ее характер, поэтому не удивлен, что она пошла в обычную больницу. Всего хочет добиться сама, без протекции. Доказать себе и окружающим, что тоже профессионал. Хотя для меня это очевидно.

Лучшая… Во всех смыслах… Стойкая, смелая, упрямая. Только благодаря ей наши двойняшки все-таки появились на свет. Вика рискнула собой, чтобы стать матерью… точно так же, как в свое время поступила моя жена. Пожертвовала жизнью.

Все эти дни я не мог отвязаться от мрачной, больной мысли, что история могла повториться. Она съедала меня изнутри, заставляла винить и ненавидеть себя. Вику спасло чудо. Или бог, в которого я перестал верить.

Я не готов потерять женщину, которая дорога мне. Ни тогда, ни сейчас. Поступил бы я иначе, если можно было бы откатить время вспять? Рискнул бы ей? Вряд ли… Даже после того как увидел своих детей. Наверное, поэтому они испугались меня. Почувствовали убийцу.

- Спасибо за… твои поздравления… - делаю паузу, чтобы остыть и не заорать на Назара в гневе и отчаянии. Набираю полные легкие воздуха, резко выпаливаю: - Ты ведь меня тогда не с годиком Алиски поздравил, а с рождением моих детей?

- Значит, вы уже встретились… Так скоро, - размышляет вслух и задумчиво хмыкает. – Что планируешь с этим делать?

- Не ожидал от тебя, - разочарованно выдыхаю, пока в груди орудует мясорубка. - Ты же сам пережил подобное, когда твоя Надя скрыла от тебя сына после развода. Неужели не помнишь, как тебе было хреново?

- Еново, - тихонько повторяет Алиска, ругая старую тряпичную куклу, чем-то похожую на Вику. Такая же улыбчивая, темноволосая и кареглазая. Случайно попалась на глазал в детском магазине, и дочка с ней больше не расставалась.

- Тише, Лисуня, плохое слово, - отчитываю ее, хотя надо бы себя.

Не отец – только название. Одного ребенка черт-те чему учу, не выползая из депрессии, а о существовании еще двух вообще не знал до недавнего времени.

- Вика строго запретила сообщать тебе, а мы с отцом не хотели ее волновать, - больно режет словами по незаживающей ране. - Ты бы ее видел в период беременности. Львица, защищающая потомство. Любой ценой, - рассказывает с теплом, но я не могу разделить его эмоций. Тревога и страх за нее сильнее эфемерного умиления. - Никто не в силах был достучаться до нее. Ни мы, ни врачи. За восемь месяцев наш папа, кажется, постарел на все восемь лет. И чуть инфаркт не получил, когда Вике запускали сердце…

- Что? – хрипло выдавливаю из себя, на доли секунды ослабив хватку на руле и потеряв управление.

Меня будто переворачивает с ног на голову, подбрасывает, трясет и крутит, как в взбесившейся центрифуге. Чересчур жестко притормаживаю. Тонкий, испуганный вскрик Алиски помогает немного прийти в себя. Чтобы не влипнуть в аварию на забитой трассе, я съезжаю на обочину и включаю аварийку.

- Пиехали? – растерянно спрашивает малышка, шмыгнув носиком. – Де? – прижимая к себе куклу, оглядывается по сторонам. Ищет здание больницы, куда я обещал ее отвезти. Докторов Алиска не боится, наоборот, с радостью идет к ним на руки, потому что они «как па».

- Нет еще, просто остановка. Папе надо отдохнуть, - мягко объясняю.

«И попытаться не сдохнуть», - добавляю мысленно.

- Назар, что произошло в ту ночь? – настойчиво повторяю, когда он умолкает.

- Во время кесарева у Вики остановилось сердце, - совершает смертельный выстрел, разблокировав худшие воспоминания. За ребрами горит, дыхания не хватает, перед глазами плывет изображение. – Реанимационная бригада была готова к этому. Сестру откачали, там же экстренно провели операцию. Сейчас ее жизни ничего не угрожает.

- Вы должны были беречь ее! Переубедить, раз я не смог! – взрываюсь и через зеркало замечаю, как вздрагивает дочка. Протягиваю руку назад, поглаживаю ее по коленке, успокаиваю. Продолжаю тише, сдавленно, сквозь стиснутые до скрипа челюсти. - Что вы за семья, черт возьми! Вам совсем плевать на нее? Вике нельзя было так рисковать! Даже ради…

- Тише, Гордей, я тебя прекрасно понимаю, но не вздумай ей это сказать, - строго осекает меня Богданов. Я бы точно его убил при личной встрече. - Она умереть ради детей была согласна. Если не примешь их, то и рядом с ней тебе делать нечего. Не подпустит. Не простит.

- Знаю, - заторможено киваю сам себе. - Впрочем, она и так не простит.

- Возможно, - не щадит меня Назар. - Сейчас много от тебя зависит.

- Не только, - пространно произношу, а в сознании всплывает образ наглого немца, который теперь с Викой и двойняшками. Наверняка он был рядом, когда я торчал в России, думая, что у женщины, которую я спас большой ценой, все хорошо.

Отключаюсь, перевожу дыхание, вымученно улыбаюсь Алиске. Она бережно обнимает «куклу маму», как сама ее назвала, покачивает и мурлычет мотив одной из Викиных колыбельных, которые я выудил из записи звонков после того, как она оборвала связь, сохранил – и до сих пор включаю дочке. Это единственный голос, который ее успокаивает. Ни я, ни няньки, ни бабушка не могут заменить.

- Что ж, Лисуня, поехали к маме Вике, - машинально бросаю, и малышка смешно вытягивает шею, прислушиваясь к моим словам. Она всегда так делает, когда слышит то, что ей нравится.

- Ма, - довольно повторяет, указывая на несчастную, истрепанную куклу.

Я хожу по краю. Но это мой единственный шанс наладить контакт с Викой. После сегодняшнего визита она или окончательно возненавидит меня, или…

Однако реальность превосходит любые мои ожидания.

Скрип двери, вкрадчивые шаги, хрупкий силуэт по ту сторону ширмы и нежное, тихое «Здравствуйте», что бьет прямо в солнечное сплетение и останавливает дыхание.

- Надеюсь, вы не утомились ждать, - ласковый голос обезоруживает.

Я уже и забыл, когда в последний раз слышал Вику такой. Со мной она держится строго, отстраненно, выпуская шипы, а во время нашего разговора в лифте в ее тоне постоянно сквозили нотки обиды и ненависти. Сейчас все иначе… как раньше.

- То там? – шепотом спрашивает Алиска, пока Богданова моет руки перед осмотром.

- Ви-ка, - так же тихо отвечаю, поглядывая на тень за белой перегородкой.

Дочка размышляет над услышанным, стиснув кулачок и ковыряя большим пальцем ямочку на щеке, глубже забирается на диван, подобрав к себе ножки. Опускает куклу мне на колени, видимо, чтобы я присмотрел за ее игрушечной «мамой Викой», а сама затихает. Несмотря на доносящиеся шаги, не спешит выходить из нашего импровизированного укрытия.

Усмехаюсь. Невольно прячусь и сам, чтобы чуть дольше насладиться доброй, милой Викой. Мне ее не хватало. Нам обоим.

- Надеюсь, вы не утомились ждать? – мягко пытается вывести нас на разговор, и меня будто парализует. Улыбка растекается по лицу, когда я поворачиваюсь к малышке, а она заговорщически прикладывает пальчик к губам.

- Ку-ку? Пятки? – уточняет, думая, что мы играем в прятки.

Отрицательно качаю головой. Хватит, набегались друг от друга.

- Где наша малышка? Тетю доктора не боишься?

Наша…

Уголки губ сильнее тянутся вверх.

Как было бы хорошо.

Наша. Наши.

Впервые представляю семью с ней. Большую, счастливую. Картинка настолько яркая и четкая, что на секунду кажется реальной.

Шаги становятся ближе и громче, выводя меня из бредового полузабытья.

Вика рядом. Споткнувшись о наше молчание, начинает нервничать и волноваться. Ее настроение передается и мне, подбрасывает дровишек в костер, ведь я и так сижу как на иголках.

- То? Я?

Алиска мгновенно разряжает атмосферу. Широко распахнув глаза, пальчиком указывает на себя и вопросительно сводит бровки домиком. Прислушивается, вытянув шею. Удивляется, что ее зовет незнакомая тетя. Впрочем, Вика не чужая, и крошка должна вспомнить ее хотя бы на уровне подсознания и чувств.

- Да, ты. Иди, - наклоняюсь к дочке и ободряюще шепчу на ухо: - Вика хорошая.

- Ма Ви-ка, - смотрит на куклу, кивает осознанно и, оставив игрушку мне, шустро соскакивает с дивана.

Неторопливо поднимаюсь следом. Не знаю, какие именно выводы сделала дочка, но в ее маленькой головушке только что произошел сложный мыслительный процесс. Главное, что в итоге она радостно несется навстречу Богдановой.

- Пивет! – тоненько вскрикивает и… бросается ей в ноги.

Неожиданно… Даже меня дочкина реакция шокирует, что говорить о Вике…

Она растерянно застывает на месте, плетьми уронив руки вдоль тела. Медленно, заторможено опускает взгляд. Не моргая, смотрит на чересчур коммуникабельную малышку. На красивом, побледневшем лице мелькает тень узнавания, а с черных, длинных ресниц срывается прозрачная слезинка, оставляя мокрую змейку на щеке.

- Алиска? – сипло выдыхает Вика, и ее ладонь взметается в воздух, бережно накрывает Алискину макушку. - Я так скучала по тебе.

Присев, обнимает ее, как родную дочь. Плачет, расцеловывает румяное детское личико. Лисуня смущается и звонко хихикает, а у меня внутри все взрывается. Натянутые, как канаты, нервы – рвутся по одному.

Хочется подойти к девочкам, но я запрещаю себе нарушать хрупкую идиллию. Привык, что всегда только все порчу. Наблюдаю за ними на расстоянии, убрав руки в карманы и сжав их в кулаки. Дышу через раз, чтобы не мешать им.

Остановить бы момент и поставить его на бесконечный повтор. Но Вика вдруг вскидывает заплаканный взгляд и фокусируется на мне. Мгновенно мрачнеет. Хмурится. С неподдельным волнением осматривает Алиску.

- Что беспокоит? – уточняет у меня строго. – Заболела? Карту взял? – чеканит отрывисто.

Бережно обхватив довольную дочку за ладошку, ведет ее в сторону кушетки. Я же отсчитываю секунды до своей смертной казни. Откашлявшись, выдаю честно:

- Нет, все в порядке. Мы пришли, чтобы повидаться с тобой, - пожимаю плечами.

Одним лишь вспыхнувшим взглядом Вика будто дает мне пощечину, после чего добивает словами.

- Гордей!.. Витальевич, - повышает голос, не сдерживая гнева. Опирается ладонью о стол, врезаясь пальцами в его край. Костяшки белеют, на тонком запястье выступают венки. – По вашему мнению, здоровье ребенка – это шутки? – отчитывает, как сопливого пацана. – Или способ манипуляции?

- Мавика! – дергает ее за халат Алиска, забирая все внимание.

Мама Вика все-таки… Признала…

Я рад, что не «бяка», как меня собственные дети нарекли. Вика этого не заслуживает.

- Кто? – переспрашивает она, не расшифровав детскую фразу. – Хочешь чего-нибудь, солнышко? – лепечет ласково, любовно. - Пить?

- Неть, - активно машет растрепанными косичками. Топает к дивану, где я забыл куклу, несет ее Вике в качестве взятки. И повторяет по слогам: - Ма Ви-ка… ну-ну-ну, - грозит ей пальчиком, просит не кричать на меня. А пока Вика забывает, как дышать, невозмутимо сообщает: - Па хо-ло-сый.

Широкая, наивная детская улыбка становится разрывным выстрелом в голову даже для меня. Страшно представить, что чувствует «ма Вика».