Предназначенная невеста

ГЛАВА 17

Шон

— Не волнуйся, это предстоит только мне, — шепчу я на ухо Заре.

Она с ужасом поднимает на меня глаза, брови сдвинуты к переносице.

— Все в порядке, — уверяю я её и веду к Кириллу.

Я знал, что этот день настанет. Я мельком увидел череп, выжженный на всех мужчинах, наблюдавших за подпольным боем. Я предположил, что это был обряд посвящения в Преисподнюю.

Меня не удивляет, что это происходит сегодня. Боли я, конечно, не сильно уж рад, но... я хочу этот знак. Этот череп — проект моего отца. Его идея. Его символ. Это часть его мира. Даже, если я до конца ещё не понимаю, во что именно вписываюсь

Это кратковременная боль — напоминаю себе, стараясь держать лицо и не показывать ни страха, ни сомнений.

Это будет пиздец как больно.

Но всего лишь на мгновение, не ссы, тряпка.

Мы встаем перед Кириллом, и становится ясно, что за предметы держат его люди. У того, что ближе всего к нему — деревянный брусок. Наверное, чтобы сжать зубы. У второго — банка с мазью и пленка. У третьего — золотая кадильница для благовоний и зажигалка.

Я присматриваюсь к курильнице и понимаю, что на ней изображен тот же череп, что и на клейме.

Это невъебенно.

Меня переполняет гордость. Мой отец создал произведение искусства, которое представляет собой нечто важное. Насколько я понимаю, это символ перемен и верности. Видеть его в золоте, видеть его на руках незнакомцев, я чувствую, что он жив, а не просто умер ужасной смертью.

Однако это произошло.

Как бы всё ни случилось... я узнаю правду. Кто убил его. Почему. Всё

Теперь, когда я вступаю в Преисподнюю, это станет возможным.

Арена замирает в зловещем молчании.

Кирилл кивает мужчине с кадильником. Тот поджигает благовония. Дым поднимается из прорезей в розах. Он медленно обходит нас по кругу, громко дыша, словно дракон.

Зара бросает на меня странный взгляд. Я смотрю строго, мысленно посылая ей:

— Не говори ни слова, моя маленькая вредина, — и надеюсь, что она поймёт намёк. Я могу только представить, что бы она сейчас выдала...

Когда воздух вокруг нас пропитывается густым ароматом, мужчина ставит кадильник между нами с Кириллом. Дым продолжает подниматься, окутывая всё.

Кирилл поворачивается к Заре и спрашивает:

— Ты готова полностью посвятить себя Преисподней?

Краска отхлынула от ее щек. Она смотрит на раскалённое клеймо, затем на меня.

У меня по коже бегут мурашки. Я чуть отодвигаю её за спину и заявляю:

— Клеймо черепа только для мужчин.

На лице Кирилла появляется тень усмешки.

— С чего ты это взял?

Я сжимаю челюсть, прикрывая Зарy ещё сильнее.

Кирилл оглядывается через меня и зовёт Валентину.

Я поворачиваюсь, увожу Зару в сторону, чтобы мы не стояли прямо за ним, не доверяю Кириллу настолько, чтобы не опасаться, что он схватит её и прижжёт.

Валентина выходит вперед.

— Повернись, — приказывает ей Кирилл.

Она повинуется.

— Подними волосы, — требует он.

Она поднимает свои длинные тёмные локоны, скручивая их в пучок над шеей.

Я резко вдыхаю.

Зара громко ахнула.

Я крепче прижимаю её к себе, вглядываясь в шею Валентины. На ней, то же клеймо, что у мужчин. Но розы вокруг черепа окрашены в алый, не розовый.

— Женщины, такая же часть Преисподней, как и мужчины. Значимость их роли порой перевешивает нашу. Или ты думал иначе? — спрашивает Кирилл.

Валентина опускает волосы.

Я отхожу с Зарой, чтобы мы могли видеть всех.

— Я не говорил, что они не важны, — отвечаю спокойно.

Глаза Кирилла сужаются.

— И все же ты решил, что они не достойны носить череп?

У меня всё сжимается в груди.

— Отвечай мне, — жёстко говорит Кирилл.

— Не то чтобы они недостойны, — выпаливаю я. — Просто... они женщины.

— И?

— Я не хочу, чтобы моя жена подвергалась такой боли, — признаюсь я.

Валентина поворачивается к Заре. Кладёт руку ей на щёку, и голос у неё становится мягче.

— Я ошиблась в тебе? Ты недостаточно смела, чтобы пройти инициацию?

Я инстинктивно тяну Зару назад, не доверяя никому здесь. Ни Валентине, ни Кириллу. Я твёрдо говорю:

— Конечно, она смелая.

Валентина бросает на меня сердитый взгляд.

— Почему же тогда ты считаешь её недостойной носить череп?

Я молчу, не в силах найти хоть какое-то внятное объяснение. Только крепче прижимаю жену к себе.

Зара поворачивается ко мне.

— Шон.

Я покрываюсь холодным потом, встречаясь с её взглядом.

— Все в порядке, — настаивает она.

— Зара...

Она прикладывает пальцы к моим губам.

Мои внутренности скручивает. Я выдыхаю через нос, сдерживая себя.

Она улыбается, и, убедившись, что я больше не вмешаюсь, убирает руку и поворачивается к Валентине. Поднимает подбородок, расправляет плечи и заявляет:

— Я готова.

Мой желудок переворачивается так быстро, что я с трудом сглатываю подступившую желчь.

Валентина сияет и хвалит её:

— Хороший выбор.

Я прикусываю язык, напоминая себе, что выхода нет. Мы всё ещё в ситуации «жить или умереть».

Зара не выдержит этой боли.

— Я пойду первой, — говорит она.

— Нет. Ты — последняя, — резко вставляет Кирилл.

Я рычу:

— Чтобы она увидела, как это больно, и испугалась, прежде чем ты это сделаешь?

В глазах Кирилла вспыхивает тёмное, хищное самодовольство.

Валентина отвечает вместо него:

— Женщины сильнее мужчин. Мы рожаем ваших детей. Мы поддерживаем вас, когда вы слабы. И поднимаемся сквозь ужас, вытаскивая вас за собой на ту сторону.

Я стискиваю зубы так, что боль отдаёт в виски.

Зара усмехается, а в её глазах пляшет насмешка.

Я покосился на неё и сделал пометку, что нужно добавить еще один сеанс, где моя маленькая вредина получит крепкую порку.

— Сделай шаг вперед или отойди в сторону, Шон О'Мэлли-младший, — предупреждает Кирилл.

Я еще раз смотрю на Зару.

Она кивает в сторону Кирилла:

— Иди.

Со стиснутыми зубами я подхожу ближе. Я по-прежнему не хочу этого. Очень скоро эти люди оставят шрам на безупречной коже моей жены. И я ничего не смогу с этим сделать... если только не хочу, чтобы нас убили.

Почему мой отец позволял женщинам проходить через это? — спрашиваю я себя, становясь перед Кириллом.

В воздухе зазвучали зловещие шипения, и снова раздается топот ног.

Мое сердце бьется всё сильнее.

Мужчина берет кадильницу в виде черепа и снова окуривает нас еще большим количеством дыма.

Кирилл возвышается над всеми и громко произносит:

— Ты, Шон О'Мэлли-младший, клянёшься отдать своё сердце и душу, верность и честь Преисподней?

Я не колеблясь ответил:

— Клянусь.

— И клянёшься ли ты ставить Преисподнюю на первое место? — спрашивает Кирилл.

Нет. Моя жена — превыше всего, ублюдок.

— Клянусь, — отвечаю вслух.

— Когда ты столкнёшься с пятнами несправедливости, ты поклянешься сокрушить их законами Преисподней? — спрашивает Кирилл.

Я вообще не знаю, какие тут законы, но отвечаю:

— Клянусь.

Кирилл выглядит удовлетворённым. Он поворачивается и снова окунает металлический стержень в огонь.

Блять, это будет адски больно.

Соберись, не будь тряпкой!

Один мужчина подносит деревянный брусок к моим губам.

Я вгрызаюсь в неё и смотрю на синие языки пламени. Холодный пот выступает на моей коже.

Зара подходит ко мне и хватает меня за руку.

Я смотрю на неё.

Она приподнимается на носочки, целует меня в щёку и улыбается с такой отвагой, что у меня кровь в жилах начинает бурлить сильнее.

Кирилл вытаскивает раскалённый металл из пламени. Он говрит, вокруг клубится дым.

Валентина встает рядом с небольшим столиком и приказывает:

— Встань на колени. Затем сожми кулак и положите его на стол.

Я подчиняюсь, и мужчина, который дал мне брусок, прижимает мое предплечье к столу.

Зара опускается рядом и обнимает меня за талию. Шепчет:

— Ты справишься, милый.

Милый?

Это так странно, что мы перешли невидимую черту. Мы же не должны были заходить так далеко. А теперь она называет меня «милый».

Она — моя жена.

Как, блять, мы до этого дошли?

Я смотрю прямо перед собой, стиснув зубы и впиваясь ими в деревянный брусок.

Мужчина с благовониями снова кружит вокруг меня. Шипение сменяется пением, перемешанным с вдохами и ахами. Моё сердце бьётся так громко, что я всерьёз думаю, что у меня может случиться сердечный приступ.

Кирилл встаёт передо мной и торжественно произносит:

— Шон О'Мэлли-младший, ты доказал, что достоин черепа — знака, символизирующего нашу вечную преданность. Она стоит выше всех законов и порядка, коих ты знал. Во имя Омнипотенции и с полным доверием Преисподней, теперь ты можешь воспользоваться правом, которое ты заслужил и которое должен сохранить.

Женщины в толпе взвизгивают, мужчины ревут.

Это меня пугает. Я вздрагиваю, но другой мужчина держит мое предплечье справа, когда Кирилл прижимает раскалённый череп к моей руке.

Я вгрызаюсь в деревяшку и рычу вместе с толпой, пытаясь вырвать руку, пока моя кожа шипит и плавится. Запах жжёного мяса смешивается с ладаном. Я смотрю на свою руку, и всё, чего мне хочется, это блевать.

— Дыши, Шон, — резко приказывает Зара.

Я поворачиваюсь к ней.

Она хватает меня за щеки и требует:

— Дыши!

И сейчас до меня доходит, я вообще не дышу. Поэтому я начинаю хватать воздух короткими вдохами через нос, всё ещё сжимая зубы о деревяшку.

Она кивает, улыбаясь.

— Вот так. Продолжай дышать.

Что-то холодное касается моей руки, и сразу приносит облегчение. Я снова сосредотачиваюсь на обожженном месте. Второй мужчина обильно смазывает ожог бальзамом и оборачивает его плёнкой.

Мужчина, который дал деревянный брусок, говорит:

— Теперь можешь расслабиться. Ты выглядишь так, будто сломаешь себе зубы щас. — Он отпускает мое предплечье.

Я сплёвываю дерево рядом с собой.

— Молодец, — хвалит Зара.

Я смотрю на неё, чувствуя себя обезумевшим. Как, чёрт возьми, она может быть такой спокойной, зная, что ей собираются сделать это на шее. Я поворачиваюсь к Кириллу.

— Сделайте клеймо на моей шее вместо неё.

Он оборачивается назад.

Воздух наполняется веселым смехом Валентины.

— Что смешного? — рычу я

— Ты не можешь забрать клеймо другого участника, — отвечает она.

— Почему бы и нет? Она моя жена, — напоминаю я ей.

Она пожимает плечами.

— И что? Это не отменяет её долг перед Преисподней и не освобождает от обязанности пройти инициацию. И уж точно не даёт тебе права украсть её заслуженный череп.

— А если я принимаю боль за неё? — настаиваю я.

Кирилл предупреждает:

— Продолжай в том же духе, Шон. Мы заклеймим и твою шею. Но Зара всё равно получит своё.

— Послушай...

— Замолчи, Шон, — резко перебивает Зара.

Я резко поворачиваюсь к ней.

Ее глаза сужаются.

— Ни слова больше.

Я открываю рот, и она снова кладёт руку мне на губы, приглушённо грозя:

— Хватит.

Твоя задница, моя рука, маленькая дерзкая сучка.

Она встает.

— Я готова.

Валентина обнимает Зару за плечи.

— Пойдем со мной, дорогая.

— Теперь она для тебя «дорогая»? — бормочу я.

Валентина оборачивается и говорит:

— У нас с Зарой нет обид друг к другу, не так ли?

— Нет, — спокойно отвечает Зара, вскидывая подбородок и сверля меня вызывающим взглядом.

Я полностью сбит с толку.

Валентина смеется.

— Все в порядке. Мужчины часто не понимают силу сестринства. Пошли, милая. Боль будет недолгой.

Она ведет Зару обратно к кровати.

Я бросаюсь за ними, остальные мужчины следуют за мной.

— Зара...

— Мне нужно, чтобы ты лег на меня сверху, Шон, — говорит она.

Я замираю.

— Серьёзно. Наваливайся на меня всем своим весом и держи мою голову на месте, — приказывает она.

Арена снова наполняется зловещими шипениями.

Воздух становится густым, как в бане.

Зара усмехается, развязывает свой халат, даёт ему упасть на пол и кладёт руку на бедро.

Она дразнится:

— Ты на меня ляжешь голый или в халате?

У меня перехватывает дыхание. Глаза падают на её грудь, мой член снова оживает. Я бормочу:

— Дерзкая сучка.

Она хлопает ресницами и указывает на меня, требуя:

— Сними халат. Мне будет лучше, если ты будешь голым.

Я приподнимаю брови.

Она закатывает глаза, разворачивается и идет к кровати и медленно, на четвереньках, ползёт по кровати. Зара опускается лицом вниз, оставляя попку задранной кверху. Смотрит на меня через плечо, медленно скользя вниз.

— Почему ты всё ещё в халате?

— Дерзкая. Сучка. — повторяю громче. Скидываю халат, подхожу, хватаю её за ногу и прижимаю к кровати.

Она ахает и приподнимается.

Я наваливаюсь всем телом, шепчу ей в ухо:

— Этот череп ничто по сравнению с тем, что моя рука сделает с твоей задницей.

— Не дразни, — хрипло отвечает она.

Мой член упирается в её попку, пульсируя. Я сдавленно рычу.

Ее ухмылка становится шире.

Кирилл, держа в руках раскаленное клеймо, становится на колени перед Зарой, чтобы встретиться с ней взглядом, и спрашивает:

— Ты обещаешь соблюдать обеты, которые твой муж только что дал Преисподней?

Ее голос дрожит, когда она отвечает:

— Да.

Он касается ее затылка.

— Череп — это святое.

— Я знаю, — перебивает она.

— Ты клянешься защищать Преисподнюю и быть верной ей до конца??

— Клянусь, — говорит Зара.

Он целует её в лоб и поднимается.

— Больше так не делай, — предупреждаю я.

В его лице — надменная самодовольная ухмылка.

— Невинный поцелуй от Омни — это привилегия. Это дар прекрасного будущего.

— Мне плевать. Никогда больше не целуй мою жену. Ни ты, ни кто-либо другой, — угрожаю я.

Он фыркает, но отступает назад. Он кивает мужчине с деревянным бруском.

Тот подносит её к Заре.

Она вгрызается.

Я глажу ее по щеке, напоминая:

— Обязательно дыши.

Она дарит мне удивительно спокойный взгляд.

Почему она не боится?

Валентина скручивает волосы Зары в тугой пучок, следя за тем, чтобы не осталось ни одной выбившейся пряди. Она добавляет:

— Проще простого, милая.

Толпа не повторяет то де скандирование, что при моём клеймении. Они возобновляют свои эротические охи и ахи.

Мой член твердеет еще больше.

Мужик с кадилом запрыгивает на кровать, окуривая наши тела. Когда становится настолько плотным, что почти нечем дышать, Кирилл делает шаг вперед. Он кивает мне.

Я наваливаюсь на Зару всем телом, прижимаю ладонями её голову. Наклоняюсь, целую место на шее, которое скоро обожгут, и шепчу ей в ухо:

— Просто дыши, моя дуща.

Стоило мне слегка отстраниться как клеймо прижимают к её коже.

Я вздрагиваю, глядя, как её плоть шипит под клеймом.

Зара слабо всхлипывает, её тело пытается вырваться, но тяжесть моего тела не позволяет ей этого.

Я приказываю:

— Сейчас же намажьте ее бальзамом!

Но мужчина уже держит приготовленную порцию и сразу же наносит на ее ожог.

Тело Зары расслабляется.

Я нежно глажу её волосы, стараясь не задеть обожжённое место, пока другой мужчина оборачивает её шею плёнкой.

Когда всё закреплено, я медленно встаю, стаскиваю ее с кровати и тяну ее в свои объятия. Я целую ее в макушку, хваля:

— Ты молодец.

Она поднимает взгляд. Несколько слезинок стекают по ее щекам. Она утверждает:

— Все было не так уж плохо.

— Нет? — спрашиваю я в шоке.

Она качает головой.

Я признаюсь:

— А мне показалось, что это пиздец, как больно.

Она хихикает.

Я дарю ей лёгкий поцелуй:

— Ты была очень храброй.

— Спасибо, — улыбается она.

Толпа взрывается бурными аплодисментами.

Я разворачиваю нас лицом к ним и замираю.

Все маски сняты. Солнце взошло, и факелы больше не горят.

Валентина протягивает нам наши халаты.

Мы берем их и надеваем.

Она тоже снимает маску, сияя не меньше Зары.

— Я знала, что ты великолепна, — выпаливает Зара.

Валентина смотрит на неё взглядом, который дарят только лучшим подругам. Она утверждает:

— У нас хорошие гены.

— У нас? — уточняет Зара.

Что-то промелькнуло в выражении лица Валентины. Оно быстро исчезло, и она улыбнулась ярче.

— Да. У нас, итальянок.

— Ах, точно! — говорит Зара.

Валентина обнимает сначала её, потом меня. После отходит и обращается к толпе.

Аплодисменты стихают.

Она поднимает руки вверх и торжественно провозглашает:

— Я объявляю перед Преисподней: мистера и миссис О'Мэлли!

Аплодисменты вспыхивают с новой силой. В арену въезжает чёрный внедорожник. Он останавливается рядом со сценой.

Кирилл всё ещё в маске. Он открывает заднюю дверь и кивает внутрь, заявляя:

— Пора ехать. Мы дадим вам немного времени наедине, но приказы скоро поступят.

— Приказы? — переспрашиваю я.

Его лицо мрачнеет.

— Да. У каждого члена Преисподней они есть. Мы все служим видению твоего отца..

— И когда мне расскажут, в чём именно это видение? — спрашиваю я.

— Скоро. А пока, идите и наслаждайтесь друг другом, — говорит он тоном, не допускающим споров.

— Шон, пойдем, — зовёт Зара, потянув меня за руку.

Я смотрю на неё.

— Пожалуйста, — умоляет она.

Я оглядываюсь на арену. Солнце поднимается всё выше. Маски снова на лицах зрителей. Они начинают топать и поднимать факелы в небо.

— Шон. Пожалуйста, — повторяет Зара мягким тоном.

Я сдаюсь, хватаю её за руку и веду к внедорожнику. Внутри бушует один вопрос: во что мы только что вписались? Но я знаю, всё скоро все прояснится.

И теперь я возвращаюсь домой с женой, но не просто с какой-то женой.

Зара Марино, теперь моя жена.

И за то, что мы сделали этой ночью, внешний мир ответит.

Я ещё не знаю как. Но нутром чую, скоро всё выяснится.