Шон
— Одевайся и иди в эту дверь, — командует Бёрн.
Я бросаю взгляд на черный костюм.
Он предупреждает:
— Помните, не выходи туда, если не готов принести жертву.
Всё моё нутро сжимается. Ненавижу неизвестность, не знать, что меня ждет, но другого выбора нет. Мы с Зарой зашли слишком далеко, чтобы не занять свои места за столом.
Бёрн похлопывает меня по спине и говорит:
— Удачи, парень. — и исчезает за дверью, через которую мы пришли.
Я хватаю костюм с вешалки, надеваю его и становлюсь перед зеркалом. Смотрю на своё отражение, пытаясь унять нервы, бормоча:
— Не будь тряпкой. — Затем я поворачиваюсь, открываю другую дверь, и звук скандирования бьет в мои уши.
— Ом, — гремят мужские голоса.
— Ааааа, — вторят им женщины.
Помещение напоминает два объединённых лекционных зала. Две женщины в золотом белье проводят меня по проходу в центр комнаты. Они исчезают, и я осматриваюсь.
Сотни мужчин и женщин сидят по кругу, устремив взгляды на центральную сцену. Каждый ряд возвышается над предыдущим, чтобы всем было видно. На сцене — огромный стол, за которым уже сидят семь мужчин и семь женщин. Вокруг стола много свободного места, интересно, что ещё могут вынести, когда начнётся церемония.
Женщины в зале одеты в длинные чёрные атласные платья на тонких бретелях. Мужчины, в таких же чёрных костюмах, как у меня. В отличие от инициации, масок нет, и, кажется, представлены все национальности.
Появляется Зара, одетая в то же черное платье, что и другие женщины. Её ведут ко мне двое мужчин, на которых нет ничего, кроме золотых стрингов.
Я сжимаю кулаки по бокам.
Господи Боже мой, блять.
Убью, если кто-то из них коснётся её больше, чем нужно.
Они останавливаются, когда доходят до меня. Она высвобождает свои руки из их рук, и они исчезают за краем сцены.
Я делаю глубокий вдох и обнимаю ее за талию.
Она направляет на меня свой взгляд, полный тревоги и волнения.
Я прижимаю её крепче к себе, не зная, что потребует Омни, и не доверяя никому здесь, кроме неё.
Высокий мужчина поднимается со своего места за столом, и в зале наступает тишина. Лицо его пересекает шрам от правого виска до левой челюсти. Знакомый русский акцент разносится по залу, заявляя:
— Ваши последовательные усилия, чтобы заслужить место за столом, не остались незамеченными. Сегодня вечером будет последнее испытание, чтобы доказать, что вы достойны священной роли.
Это Кирилл.
Откуда у него этот шрам?
Он поворачивается к другому мужчине и говорит:
— Сальваторе Абруццо, тебе выпала честь выбрать церемонию. Что ты решил?
Воздух из моих легких вырывается со свистом. Я чувствую себя так, будто меня ударили в живот.
Он... Он организовал смерть моего отца.
Мой кулак сжимается, я злобно смотрю на убийцу отца.
Сальваторе, низенький итальянец, встаёт. Он окидывает Зару похотливым взглядом.
В воздухе повисла гробовая тишина.
Я сжимаю зубы, крепче сжимая ее талию. Я удерживаюсь от того, чтобы убить его, помня предупреждение Бёрна.
Сальваторе объявляет:
— Сегодня, в седьмую лунную ночь, мы проведём Церемонию Жертвенного Агнца.
Воздух наполняется вздохом.
Голова Кирилла откидывается назад.
— Что это значит? — выпаливаю я.
Сальваторе ухмыляется. Он бросает на Зару еще один похотливый взгляд, затем переключает внимание на меня и заявляет:
— Твоя жена — ягненок.
— Что ты сказал? — вскричал я.
— Что это значит? — шепчет Зара, бросая на меня перепуганный взгляд.
Сальваторе указывает на мужчин, сидящих за столом, и объясняет:
— Мы семеро будем иметь ее, а ты будешь сидеть и смотреть. Кирилл и я войдём в неё и кончим, когда луна достигнет пика.
— Черта с два ты это сделаешь! — протестую я, отталкивая Зару за себя и угрожающие переводя взгляд с него на Кирилла.
Но выражение Кирилла совсем не такое, как у Сальваторе. Он выглядит... неловко.
Поэтому я снова возражаю:
— Ни за что.
Кирилл стискивает челюсти.
Сальваторе встает передо мной, поднимает глаза и устремляет на меня свой надменный взгляд.
— Твоё место за столом зависит от выполнения церемонии. Я выбрал Жертвенного Агнца. Твоя жена наш Агнец. Жертвоприношение твое. Ты тот, кто жертвует. Или смотри, или прощайся с местом.
— Местом, которое ты украл у моего отца, — выплёвываю я, заслоняя Зарy и сжимая кулаки.
На лице Сальваторе отразился шок. Он рычит:
— Что ты сказал?
— Ты убил моего отца.
— Я не присутствовал, при его смерти.
— Но ты за это в ответе! — обвиняю я.
Его губы дергаются. Он насмехается:
— Твое возражение против нашей церемонии означает, что твоя жертва должна быть удвоена.
Толпа снова ахнула.
— Сальваторе, — предупреждает Кирилл.
Но тот не останавливается. Он заявляет:
— Теперь её возьмут четырнадцать мужчин вместо семи. И я всё равно войду в твою жену этой ночью. — подмигивает он.
И в этот момент вся моя дисциплина нарушается. Я бросаюсь на него, хватаю его за горло и валю на пол.
Его руки бьют, пытаясь оторвать меня от себя, но он слишком слаб для меня. Его глаза расширяются, и он издает задыхающиеся звуки.
Меня охватывает хаотичное чувство. Это то же самое, что было, когда я был на подпольном ринге, сражаясь за свою жизнь. Я прижимаю свое тело к Сальваторе и сжимаю свою хватку сильнее. Его щеки становятся синеют.
— Шон! — кричит Зара, но я почти не слышу её.
Глаза Сальваторе наполняются кровью, движения ослабевают.
— Шон! — снова кричит Зара.
Проходит немного времени, прежде чем я понимаю, что в Сальваторе больше не дышит. Я медленно слезаю с него и смотрю на Зару, пытаясь отдышаться.
Она закрывает рот рукой, а в глазах отражается страх.
Я снова встаю перед ней, оглядывая комнату.
Напряжение растет, создавая еще больше страха внутри меня. Зрители смотрят на нас, бесстрастные и молчаливые.
Меня никто не остановил.
Мужчина за столом встает и заявляет с греческим акцентом:
— Ваши места за столом аннулированы. Вы нарушили священное правило.
— Какое? Не убивать убийц своих отцов? — рычу я.
— Шон, — шепчет Зара, берёт меня за руку.
Я оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что рядом с ней никого нет.
Грек отвечает:
— Омни неприкосновенны. Никто из Преисподней не может убить их. Ты будешь принесён в жертву после того, как четырнадцать мужчин овладеют твоей женой. Она увидит твою смерть, а затем последует за тобой.
— Ставки отмены! — гремит Кирилл, подходя к нам.
Толпа разражается громкими вздохами, за которыми следует еще более напряженная тишина.
Мое сердце колотится сильнее в груди.
Зара впивается ногтями в мои бедра, ее колени подрагивают.
Глаза грека сужаются.
— Что это значит? — выпаливаю я.
Кирилл объявляет:
— Это значит, что вы в безопасности и займёте своё место на альтернативной церемонии.
Я смотрю на него в замешательстве, не понимая, почему он нам помогает.
Другой мужчина за столом вмешивается:
— Комитет должен утвердить. Это беспрецедентное, серьезное нарушение.
— Утвердите, — приказывает Кирилл.
Поднимается еще один мужчина. Он лысый, с огромными бицепсами и широкими плечами.
— Я согласен только при условии, что Шон отдаст свой токен. И вы с Кириллом будете нам должны, без обсуждений, — говорит он, возможно, с украинским акцентом.
Я кипю:
— Хорошо. Берите токен. Но не подлежащее обсуждению условие не подразумевает, что моя жена или я занимаемся сексом с кем-то еще. С этого момента секс не обсуждается.
Пожилая чернокожая женщина с темными волосами, пронизанными седыми прядями, встает со стула. Она протягивает Заре тюбик помады. Это тот самый тюбик, который она нашла в кармане моих брюк. Она приказывает с французским акцентом:
— Накрась губы.
В голосе Зары вспыхивает гнев. Она рычит:
— Вы подбросили это в наш дом?
— Я же говорил, что ни с кем не спал, — говорю я ей.
— А я ничего не знаю про монеты! — заявляет она.
Женщина с помадой заявляет:
— Золотые монеты плата за смерть Сальваторе.
Я теряю дар речи. Я прихожу в себя и кипя от злости:
— Вы хотели, чтобы я его убил?
Кирилл обвиняющие рычит:
— Вы хотели, чтобы я использовал свой токен переопределения.
Украинец отвечает:
— Важно то, где мы сейчас. Вы принимаете решение или выбираете смерть?
— Если только больше не будет секса с участием моей жены или меня, можете забрать мой токен, — заявляю я.
Он прищурился.
— Значит, никаких токенов и никаких условий, связанных с сексом. Договорились?
— Да, — заявляю я.
— Кирилл? — спрашивает он.
Кирилл колеблется, потом соглашается.
— Хорошо.
Одобрение наполняет черты лица мужчины. Он оглядывает стол, приказывая:
— Руки вверх для одобрения, руки на стол для возражений. — он поднимает руку.
Все остальные следуют за ним.
— Отлично. — Он встает перед Зарой и мной. — Клянётесь ли вы соблюдать законы Омни, поддерживать цели Преисподней и хранить тайну нашей утопии?
— Клянусь, — подтверждает Зара, сжимая мою руку.
— Клянусь, — заявляю я, сжимая ее руку в ответ.
Он улыбается.
— Силой Омни я дарую вам место за столом. — Он поворачивается к Кириллу. — Когда мы сочтем, что пришло время, ты женишься на избранной.
Кирилл возражает:
— Вы не можете устраивать мою свадьбу, Федор. Я — король Омни. Только я могу решать, на ком мне женится.
— Всем королям нужна королева. Тебе сорок пять, и тебе давно пора жениться. Ты только что согласился на не подлежащее обсуждению условие, так что перестань возражать. Ты знаешь правила, — предупреждает Федор.
Кирилл стачивает коренные зубы.
Федор поворачивается ко мне.
— А ты, Шон, отдашь свою сестру Кириллу.
— Ни за что, — выпаливаю я.
Федор усмехается, указывая на:
— Ты изменил ход своей судьбы и судьбы своей сестры, когда не выбрал рыжую.
Я протестую:
— Я не отдам ему свою сестру.
Федор напоминает мне:
— Ты согласился на не подлежащее обсуждению условие. Нарушение соглашения в рамках Омни карается смертью. Этого ли ты хочешь для себя и своей жены?
— Я воспользуюсь своим токеном отмены, — вмешивается Зара.
Федор усмехается.
Холодок пробегает по моей крови. Я притягиваю Зару к себе.
— Что смешного?
Федор указывает на нас.
— Вам двоим нужно многому научиться. Вы не можете использовать токен переопределения для того, у кого нет места за столом. И вы никогда не сможете использовать его для долга вашего супруга. Долг одного супруга, это также долг другого.
— Это идиотизм, — говорит Зара.
— Это одно из правил, которые установил его отец, — говорит Федор, глядя на меня.
Чёрт тебя подери, папа.
Я заявляю:
— Моя сестра не предназначена для брака по расчёту.
— Ты ошибаешься. Она должна была сидеть за столом. Твой отец этого хотел, — заявляет он.
— Не таким образом, — настаиваю я.
Федор спрашивает:
— Значит, ты возражаешь против того, чтобы она вышла замуж за человека, который заступился за тебя и спас твою жизнь и жизнь твоей жены?
Я открываю рот, но тут же закрываю его.
— Есть кто-то другой, за кого ты хочешь выдать ее? — спрашивает он.
Я смотрю на Кирилла, дышу носом, смотрю на его изуродованное шрамами лицо.
Фиона никогда не почувствует к нему влечения.
Он не может на ней жениться.
— Ну что? Ты возражаешь? Я могу убить тебя, Кирилла и Зару прямо сейчас, если ты хочешь отказаться от своего обещания, — заявляет Федор.
У меня переворачивается живот.
Я даже не знаю этого парня.
Я решу этот вопрос позже.
— Ладно, — отвечаю я, клянусь, что ни за что не подпущу сестру к Кириллу.
Федор спрашивает:
— Кирилл? Ты согласен?
Он ворчит:
— Ладно.
— Отлично! Когда придет время коронации, ты отдашь свою сестру Кириллу, — говорит он мне, а затем щелкает пальцами в воздухе.
Двое мужчин в золотых стрингах выносят на сцену два стула и ставят их в конце стола, рядом с местом Кирилла.
Федор делает им знак.
— Прошу. Садитесь. Займите свои законные места за столом.
Я веду Зару на место между мной и Кириллом, почему-то считая это более безопасным, чем незнакомая женщина рядом со мной.
Федор объявляет:
— Мои почтенные Омни, приветствую за столом Великого Герцога Шона О'Мэлли и нашу Великую Герцогиню Зару О'Мэлли!