Предназначенная невеста

ГЛАВА 20

Зара

Мы выходим из душа и вытираемся. Как только я захожу в спальню, мой телефон звенит.

— Добро пожаловать в мой мир, — бормочет Шон.

Я бросаю взгляд на экран и тяжело вздыхаю. Приходит новое сообщение.

Папа: Моя прекрасная figlia (прим. пер. с итал. «дочь»). Скажи мне, что это фотошоп.

На экране появляется скриншот, на котором мы с Шоном целуемся после произнесения клятв, а его обручальное кольцо отчетливо видно.

Мое сердце уходит в пятки. Я могу только представить себе разочарование и боль, которые должны чувствовать мои родители из-за того, что мы с Шоном сделали за их спинами.

Я оставляю телефон возле кровати и возвращаюсь в ванную. Я роюсь в шкафу Шона и кричу:

— У тебя есть фен?

— Нет. Но ты ищешь это? — Он появляется, держа в руках мой фен для укладки волос с высокомерным выражением лица.

— Спасибо! — Я поднимаюсь на цыпочки и чмокаю его в губы.

Он похлопывает меня по попе.

— Собирайся быстрее. Я уверен, они скоро будут здесь.

Я закатываю глаза, но внутри всё сжимается.

— О, будет весело.

— Ага, — усмехается он и выходит из ванной.

Я подключаю фен и включаю его. Проходит всего несколько минут, как в ванную заходит Фиона.

Её зеленые глаза сверкают племенем от ярости.

Я вздрагиваю и тихо говорю:

— Привет...

— Даже не вздумай говорить мне «привет»! Как ты могла мне лгать? — обвиняет она.

Я качаю головой.

— Я не лгала. Всё не так, как ты думаешь.

— Не так? — она показывает мне экран своего телефона с той же самой фотографией, что прислал мой отец.

— Фиона, я не хотела...

— Ты не хотела что? Спать с моим братом за моей спиной и многократно врать мне? В тайне выйти за него замуж, без присутствия ни одной из наших семей? — бросает она. Слезы наполняют ее глаза. Она усиленно моргает.

Я кладу руку ей на плечо.

— Фиона...

Она отдергивает плечо назад.

— Не трогай меня сейчас, Зара.

Чувство вины съедает меня.

— Послушай, это просто...

Она наклонила голову и посмотрела на меня в замешательстве.

— Что? — нервно спрашиваю я.

Она указывает на меня.

— Почему у тебя плёнка на шее?

Вот дерьмо.

Она смотрит в зеркало, и выражение ее лица сменяется на ужас.

— Это что, кровь?

Я отхожу от зеркала.

— Послушай...

— Что это такое? — она визжит, пытаясь развернуть меня, но я отступаю назад.

— Зара, что ты с собой сделала? — в ужасе спрашивает она, сменяя гнев на беспокойство.

Шон заходит в ванную комнату.

— Я же сказал тебе прекратить врываться в мою квартиру, иначе я закрою тебе доступ. Ты должна звонить в звонок и ждать, пока я открою.

Фиона вскипает, поворачиваясь к нему и бьет его в грудь.

— Ты сейчас не имеешь права мне это говорить.

— Не приходи в мой дом и не веди себя здесь, как хозяйка, — говорит он.

Она кипит от злости.

— Не смей делать вид, что то, что вы сделали, нормально.

— Что именно мы сделали? — спрашивает он.

— Шон, не надо, — предупреждаю я, зная, что я никогда не могла вмешиваться в их ссоры.

Они уставились друг на друга с вызовом. Фиона качает головой.

— Ты отвратителен.

— Почему это?

— Ты женился на Заре.

— О, значит, Зара отвратительна? — с вызывающей ухмылкой спрашивает он, скрестив руки. — Позволю себе не согласиться. На самом деле, я нахожу Зару весьма аппетитной.

— Ты отвратителен, — сквозь зубы произносит она.

— Перестаньте, — одёргиваю их я.

Фиона замечает его руку, хватает её.

Он морщится.

— Ай!

Ее голос снова повышается.

— Что, черт возьми, это такое, Шон? Почему у тебя тоже пленка и кровь, как у Заре?

Он отдергивает руку.

— Это не твое дело.

— Нет?

— Нет, — говорит он, сжимая челюсти и глядя на неё сверху вниз.

Я пробую снова, смягчая тон.

— Фиона, давай пойдем в другую комнату, сядем и спокойно поговорим.

Она поворачивается ко мне, полная ярости.

— Ты не думаешь, что это нужно было сделать ДО того, как ты тайком вышла замуж за моего брата? И лгала всем снова и снова, включая меня?

Меня пробирает дрожь. Я ненавижу, что солгала ей, даже если это была не совсем ложь. Между Шоном и мной всегда что-то было, и она это знала. Сколько бы я ни пыталась убежать от этого, всё случилось. Так что теперь нам придется с этим разобраться.

— Пожалуйста, давай поговорим, — предлагаю я.

Шон фыркает:

— Да, и убирайся из нашей ванной.

Она разворачивается к Шону.

— Ты нарываешься.

Он с самодовольной улыбкой отвечает.

— И что ты сделаешь, Фиона? То, что мы с Зарой сделали, уже сделано. Это не твое дело.

— Не мое дело?

Он ухмыляется.

— Ага. Не твоё дело, кто в моей постели и в моём доме.

— Она не просто в твоей постели, Шон. Теперь она твоя жена. Ты хоть понимаешь, что это значит? — кричит Фиона.

Шон замолкает и молча смотрит на неё.

Она права. То, что мы сделали, имеет последствия. Они глубже, чем то, что мы с Шоном едва успели осознать.

Шон выходит из комнаты как раз в тот момент, когда раздается звонок в дверь. Он поворачивается обратно, язвительно бросает:

— Спасибо, что отправила эту фотографию семье Зары, сестренка.

Фиона в изумлении раскрывает глаза.

— Я не отправляла никаких фотографий семье Зары. Я бы никогда не принесла боль её родителям.

— Правда? А выглядишь ты сейчас довольно неадекватно. Ты уверена, что не отправила хоть одно малюсенькое сообщение? — насмехается он.

— Нет, не отправляла, — настаивает она. — Так что тот, кто послал мне это, должен был отправить это им. Кто вообще мне это послал? — спрашивает она.

Шон ничего не говорит.

Она снова смотрит на меня с новой болью в голосе.

— Ну, кто там был? Кто получил приглашение, если меня не было?

— Фиона, пожалуйста. Давай поговорим об этом спокойно.

Громкий стук наполняет воздух. Голос моего отца гремит:

— Открой эту дверь сейчас же, Шон О'Мэлли! — За этим следует еще больше стука.

— Шон, открой дверь, — прошу я.

Мой отец предупреждает:

— Выходи, ублюдок, пока я не вышиб дверь.

— Шон! — Я толкаю его в грудь.

Он тяжело вздыхает и бормочет:

— Да начнутся игры.

— Это не игры! — резко отвечает Фиона.

Шон игнорирует её и идёт в другую комнату. Мы следуем за ним.

Через секунду папа врывается в фойе. Его кулак сжимает рубашку Шона, в то время как тот пятится назад, хотя я уверена, что если бы дело дошло до драки, Шон мог бы ему навредить. Может, когда мой отец был в расцвете сил, всё было бы иначе, но сейчас он уже не так молод.

Я кричу:

— Папа, не надо!

— Не надо? — плюется он, глядя на меня. — Не надо убивать человека, который украл невинность моей дочери?

Я стону.

— Папа, остановись. Ты перегибаешь.

— Перегибаю? Он взял мою прекрасную figlia (прим. пер. с итал. «дочь») и женился на ней за моей спиной. Даже не спросив моего разрешения!

— Папа...

— Лука, отпусти его, — приказывает мама, но её глаза полны боли и злости. Я их не виню.

Гнев в глазах папы усиливается. Он рычит:

— Я не отпущу его, stellina (прим. пер. с итал. «звездочка»). Я поступлю с ним так, как поступают все отцы с мальчиками, которые не могут стать мужчинами и соответствовать традициям. Как ты посмел нарушить правила, прежде чем просить мою дочь выйти за тебя замуж!

— Папа, остановись, — говорю я, в тот момент как Данте и Бриджит заходят.

— Как ты мог, Шон? — выкрикивает Бриджит, полная боли, как и моя мама.

— Потому что он гребаный идиот, — отвечает Фиона.

— Тебя никто не спрашивал — резко отвечает Шон.

Папа крепче сжимает рубашку Шона, поднимая его на цыпочки, и я знаю, что Шон может дать отпор. Я не знаю, почему он этого не делает. Думаю, это из уважения к моему отцу, что я ценю, но я также хочу, чтобы папа отпустил его.

Поэтому я подбегаю и проталкиваюсь между ними. Я требую:

— Папа, прекрати.

Он смотрит на меня сверху вниз, затем медленно отпускает Шона. Он моргает, и боль наполняет его голос.

— Моя прекрасная figlia. Как ты могла так поступить? Неужели мы с твоей матерью не заслужили быть на твоей свадьбе? Неужели я настолько ужасен, что не заслужил сам выдать тебя замуж? — Он поворачивается и рычит на Шона: — Или разрешить этому ублюдку вообще просить твоей руки?

— Папа, пожалуйста, — умоляю я.

— Лука, успокойся. Сегодня не время для сердечных приступов, — обеспокоенно говорит мама.

Он бросает на неё взгляд, полный разочарования.

— Это неправильно, Шанель.

Её глаза наполняются печалью. Она подтверждает:

— Никто и не говорит, что это правильно. В особенности я.

Данте вмешивается глухим голосом.

— У тебя тоже есть клеймо в виде черепа, Зара?

У меня по коже бегут мурашки.

Папа бледнеет, глаза его расширяются. Он опустошенным голосом качает головой и ахает:

— Зара. Нет.

Я смотрю на Шона, не зная, что ответить.

— Почему у тебя плёнка на шее? — снова спрашивает Фиона, а затем приказывает: — Сними ее.

— Нет, — отвечаю я и подхожу ближе к Шону.

Он обнимает меня за талию.

— Что ты с собой сделала? — спрашивает мама, затем подходит ко мне сзади, дергает за плёнку и вскрикивает: — Боже мой, твоя прекрасная кожа!

Я вздрагиваю от резкой боли в шее.

— С Зарой всё в порядке, — настаивает Шон, притягивая меня ближе. — Всё хорошо. Вам всем нужно успокоиться.

— Во что ты втянул мою дочь? — сквозь зубы спрашивает папа, глаза его налиты гневом.

У меня бешено стучит сердце.

Шон утверждает:

— Мы просто нанесли на себя рисунок, который придумал мой отец. Ничего особенного.

— Ничего особенного? — рычит Данте.

Бриджит хватает Шона за руку, плача.

— Зачем ты это сделал? Я же просила тебя не делать этого!

— Ты никогда не говорила мне, чтобы я этого не делал, — возражает Шон.

Ее лицо краснеет от ярости.

Фиона спрашивает:

— Почему вы говорите о моем отце?

Шон игнорирует ее вопрос и задает свой собственный.

— А почему тогда вы все так паникуете? Если это клеймо ничего не значит, то почему тогда вы так себя ведёте?

— Согласна, — добавляю я, размышляя о том, что мой отец и Данте знают о черепе.

В комнате воцарилась тишина.

Никто ничего не говорит.

Наконец Фиона нарушает молчание:

— Мама? Мне нужны ответы.

У Бриджит в глазах наворачиваются слёзы. Она качает головой.

Данте притягивает ее к себе, утверждая:

— Твой брат и Зара совершили глупость. Вот и все.

— Какое отношение это имеет к папе? — спрашивает она.

Шон говорит:

— Фиона, ты помнишь череп на руке папы?

Она хмурит брови.

— Может быть... Я не знаю. Я... — Стыд заполняет ее лицо, и она опускает глаза.

Шон тихо заканчивает за неё.

— Ты многое уже не помнишь, да?

Из ее глаз текут слезы. Она вытирает их и виновато смотрит на Шона.

Он смотрит на неё с сочувствием и говорит:

— Я понимаю.

Она шмыгает носом.

— Почему это имеет значение?

Шон поднимает руку.

— Этот череп был выжжен у отца на руке. У меня такой же, и у Зары тоже, но у неё он на шее.

Мама резко говорит:

— Ты клеймила себя? Что заставило тебя пойти на это?

Меня мучает ещё большее чувство вины. Я ненавижу, что не могу объяснить им всё. Но меня также беспокоит, что они явно знают больше о том, чем занимался отец Шона.

Бриджит строгим голосом повторяет:

— Я же говорила тебе не делать этого.

— Нет, не говорила. Я никогда не обещал, что не сделаю это, — утверждает Шон.

— Ты прекрасно понимал, что я имела в виду, — добавляет Бриджит.

Данте предупреждает:

— Перестань играть в игры со своей матерью, Шон.

Лицо Шона становится жёстким. Он притягивает меня ближе.

— Что сделано, то сделано. Зара и я теперь женаты. Мы выжгли на себе метку моего отца как дань уважения ему. Вот и все. Это личный момент между Зарой и мной, и в этом нет ничего страшного. Если, конечно, вы все не скрываете от нас что-то ещё?

Фиона, Шон и я уставились на родителей.

Мой пульс резко учащается.

Чем дольше они молчат, тем больше я убеждаюсь: они что-то знают.

— Вы совершили огромную ошибку, — заявляет Данте.

Шон высокомерно отвечает:

— Да? Почему же? Ты знаешь что-то о моем отце и хочешь мне рассказать?

Данте бросает на Шона вызывающий взгляд, а затем добавляет:

— Если твоя мать не хотела, чтобы ты носил это на себе, то тебе следовало уважать ее волю.

Шон выпаливает:

— Тебе легко говорить. Твой отец не умер, когда ты был ребенком. Он все еще жив, и ему уже за девяносто.

Данте стискивает челюсти.

Мой отец спрашивает:

— Во что ты втянул мою дочь?

— Он ни во что меня не втянул, папа. Мы приняли решение вместе.

— Ты решила разрушить свое тело? Выйти замуж без присутствия матери и меня и обменяться клятвами с мужчиной, у которого не хватило смелости спросить моего благословения? — кипит он.

— Да, возможно, мы сделали это не идеально. Но Шон прав: уже все сделано, — настаиваю я.

Папа рычит:

— И это все? От нас всех ждут, что мы будем вести себя так, будто это нормально? А вы двое... — Он указывает на нас. — Вы разбили сердца своим матерям. Теперь мы должны закрыть на это глаза?

Я вздыхаю.

Шон крепче прижимает меня к себе. Он отвечает:

— К сожалению, именно так и будет. Иначе вы просто потеряете нас.

Я ахаю.

— Шон, не говори так.

— Ты думаешь, что теперь можешь вычеркнуть мою дочь из моей жизни? — рычит отец.

— Нет. Но ты ведешь себя так, будто это предательство. Как будто то, что мы с Зарой поженились, это худшее, что могло случиться. Я имею в виду, что есть парни намного хуже меня, Лука.

Мой отец гремит:

— Не смей говорить со мной о том, достоин ли ты руки моей дочери!

— Папа! Шон! Пожалуйста, — умоляю я.

Фиона вмешивается:

— Зачем Шон поставил тебе это клеймо, Зара? Какова настоящая причина? Он был и моим отцом. Я хочу знать.

— Фиона, это ничего не значит. Просто рисунок, который придумал твой отец. Он его нарисовал и был одержим им. Просто готический рисунок, — настаивает Бриджит.

Фиона разворачивается к матери.

— Если это ничего не значит, почему ты просила Шона этого не делать?

В глазах Бриджит вспыхивает гнев. Она указывает на нас.

— Посмотри, во что они превратили свою кожу. Ты думаешь, я хотела, чтобы моего сына клеймили? И Зара! Твоя прекрасная шея. Как ты вообще выдержала такую болью?

Шон с гордостью заявляет:

— Она справилась с этом очень достойно! Намного лучше, чем я.

Я смотрю на него, и усмехаюсь, выпаливая:

— Ты вел себя как ребенок.

Он подмигивает мне.

Бриджит рычит:

— Вы двое думаете, что это смешно?

Я хмурюсь.

— Нет, но... — Я снова смотрю на Шона. — Ну, был слабаком, в отличии от меня. — Я сдерживаю улыбку.

— Это не смешно! — кричит папа, его лицо багровеет.

Я вздрагиваю.

Шон сжимает мою талию.

— Нет, это не смешно. Но вот что будет: мы с Зарой теперь муж и жена. Вы можете либо принять это, либо нет. Это ваш выбор. Мы бы хотели, чтобы вы порадовались за нас. Мы дружим уже долгое время.

— Ты выбрал не ту дочь, чтобы сделать это, — негодует отец.

— Лука, ты же знаешь, что никто не позаботится о Заре лучше меня. Ни один мужчина не сможет защитить ее лучше от наших врагов. И ты не можешь этого отрицать.

— Это говорит мужчина, нет, мальчишка, который заставил ее изуродовать своё тело! — выпаливает отец.

Шон фыркает.

— Я не мальчишка, и ты это знаешь.

— Я не изуродована! — протестую я.

— Ты намеренно обожгла своё тело! Ради чего?! — кричит мама, слезы текут по ее щекам.

— И он меня не заставлял. Я сама этого хотела, — добавляю я, чувствуя, как вина с новой силой давит на меня.

Шон делает глубокий вдох и говорит:

— Я теперь муж Зары. За ней больше нет слежки, за исключением той, которую я сочту необходимой. С этого момента она моя жена, и я должен о ней заботиться.

— Чёрта с два, — взрывается папа.

— Шон, — тихо предупреждает Данте.

— Ты не имеешь права решать, что делать с безопасностью моей дочери, — негодует отец.

Шон распрямляется:

— Я решаю. Она — моя жена, нравится вам это или нет.

— Она — моя дочь! — рычит папа.

Решительность звучит в голосе Шона.

— Верно. И именно поэтому мы хотим, чтобы вы были частью нашей жизни. Но она моя жена, и я буду защищать ее отныне. Вопросы есть?

Папа делает два шага вперёд, но Данте встаёт между ними, предупреждая:

— Лука, остынь.

— Не смей говорить мне, чтобы я успокоился, когда речь идет о моей дочери, — рявкает папа.

— Сейчас все слишком накалено. Мы всё обсудим позже, — утверждает Данте.

— Мама, я хочу знать то, что ты мне не рассказываешь об этом черепе и папе. Я заслуживаю знать правду, — настаивает Фиона.

Бриджит вздыхает, качая головой.

— Нечего рассказывать. Всё, что я говорила Шону, правда. Это был просто рисунок, которым он был одержим, а затем выжег его на своем теле.

— Ты снова лжешь? — обвиняет Фиона.

Лицо Бриджит вытягивается, наполняясь новой порцией боли.

Данте указывает пальцем на Шона и Фиону.

— Вы должны перестать терзать мать. Вы знаете, почему вашей матери приходилось лгать вам все эти годы, и с тех пор она вам не лгала. Она не заслуживает вашего неуважения.

— Тогда расскажи правду, — настаивает Фиона.

— Я говорю правду, — кричит Бриджит.

Мама вмешивается:

— Я думаю, Данте прав. Все сейчас на взводе. Нам всем нужно остыть, Немного времени чтобы все это осмыслить. Лука, пойдем.

Папа смотрит на неё, не двигаясь.

Она смягчает тон и кладет руку ему на бицепс.

— Пожалуйста, Лука, пойдем.

Он, наконец, сдаётся. Бросает на Шона злой взгляд, на меня печальный, полный разочарования.

Он бормочет:

— Моя прекрасная figlia, — качает головой, и они уходят.

Моё сердце сжимается. Как бы я ни злилась на родителей, я никогда бы не захотела причинить им боль. А теперь именно это и произошло.

Данте говорит:

— Бриджит, пора идти.

Она плача переводит взгляд с Фионы на Шона.

— Всё, что я делала, было ради вас. Хотела бы я, чтобы вы поверили мне.

Шон вздыхает.

— Мы верим тебе, мама. Мы всегда верили тебе после того, как все стало известно.

— Только у нас остались вопросы, — добавляет Фиона.

Боль, страх и ужас отражаются на лице Бриджит.

Я этого не понимаю. Я знаю только то, что мне рассказали Фиона и Шон, немногое. Бриджит утверждала, что прятала их, что ей запрещали возвращаться в Чикаго, а если бы она ослушалась, её бы убили. О'Мелли простили её, когда узнали правду, и убедили Шона и Фиону сделать то же самое.

Однако Шон и Фиона всегда хотели узнать больше подробностей о том, кто эти люди, угрожавшие ей, и что случилось с их отцом. Она никогда не предоставляла им эту информацию, как и никто другой. Поэтому я могу понять их разочарование.

— Бриджит, пошли, — командует Данте, целуя её в лоб, бросает на Шона злой взгляд, мельком смотрит на мою шею, качает головой и уводит её.

Фиона не двигается.

Я подхожу к ней.

— Фиона.

Она резко оборачивается ко мне.

— При чём здесь мой папа?

Я качаю головой, пожимаю плечами и снова вру.

— Это просто рисунок, который Шон вспомнил и предложил нам сделать на себе.

Она смотрит на меня так, словно видит меня насквозь.

— Знаешь, что самое безумное, Зара?

У меня мурашки по коже.

— Что?

— Я доверяла тебе всю свою жизнь. Никогда не считала тебя лгуньёй. Но теперь я вижу, как ошибалась. — Она бросает взгляд на Шона. — А ты? — Слеза скатывается по ее щеке. Она усмехается. — Вы стоите друг друга. Поздравляю.

— Фиона! — в один голос воскликнули мы с Шоном.

Она уходит, а я стою, замерев на месте, осознавая, сколько боли мы причинили своим поступком.