Предназначенная невеста

ГЛАВА 28

Зара

— Turn me out, turn me in, — напеваю я, натягивая халат и пританцовывая под свою новую любимую песню. Завязываю пояс на талии, поднимаю корзину с бельём и выхожу из гардероба.

Я продолжаю петь, идя в прачечную, ставлю корзину на столешницу. Разделяю белое и цветное бельё, начинаю откладывать вещи для химчистки.

Включается новая песня, и я подпеваю. Проверяю карманы у белых вещей, чтобы ничего не осталось, затем загружаю их в стиральную машину. Выливаю моющее средство и включаю стирку.

Не зная всех слов, начинаю напевать мелодию, повторяя процесс с цветными вещами.

Как обычно, в карманах Шона — куча всего. Наличные, мелочь, клочки бумаги с записями, написанными его корявым почерком. Закатываю глаза с улыбкой, проверяю шорты, затем перехожу к одежде, которую нужно отправить в химчистку.

Поднимаю его чёрные брюки, лезу в карман. Я достаю тюбик помады, и перед глазами все плывет. Сердце бешено колотится, живот скручивается в узел. Я хватаюсь за столешницу, уставившись на дешёвый розовый пластиковый тюбик.

Это не моя помада.

Когда он носил эти брюки?

В пятницу. Он был в них, когда мы пошли на благотворительное мероприятие.

Ему пришлось уйти пораньше, заявив, что он нужен Лиаму по какой-то срочной работе.

Моя рука дрожит, но я заставляю себя открыть тюбик. Медленно прокручиваю его — появляется наполовину израсходованный стик ярко-розовой кремовой помады.

Чьи губы касались этого??

Когда он вернулся домой, на его теле не было следов от губ.

Хотя откуда мне знать? Он залез в постель около трёх утра и трахнул меня, шепча извинения за то, что пришлось бросить меня на мероприятии.

Прежде чем лечь спать, он успел принять душ.

Шон не стал бы мне изменять.

Тогда почему у него в штанах дешевая женская помада?

Чем больше я вспоминаю тот вечер, тем хуже мне становится.

Злость и боль переплетаются, бурлят внутри меня, пока не заполняют всё. Я вцепляюсь в столешницу, побелевшими костяшками пальцев сжимая её.

Ладонь Шона скользит по моему телу, проскальзывая под мой халат. Его аромат ириски и бурбона, ванили, вспыхивает вокруг меня, пока его пальцы терзают меня, мягко скользя по моей киске. Его горячее дыхание щекочет мою шею, посылая дрожь по позвоночнику. Он стягивает полотенце с моей головы, скользит другой рукой по моим мокрым волосам и тянет мою голову назад. Его губы касаются моей мочки, когда он бормочет:

— Как йога?

Моё сердце колотится ещё быстрее. Грудь тяжело поднимается и опускается. Эмоции внутри меня противоречат друг другу.

Он дразнит:

— Хочешь показать мне какие-нибудь новенькие движения?

Я закрываю глаза, дышу через нос, пытаясь не разрыдаться и не выплескивать свой гнев.

Должно быть объяснение.

Да, он мне изменил.

Он опускает руку, вводит в меня два пальца и медленно двигается.

Я резко вдыхаю. Ненавижу, что он всё ещё вызывает во мне отклик, даже когда я думаю, что должна его ненавидеть.

Он бы не стал трогать другую женщину.

Ему со мной скучно.

Я сильнее стискиваю веки, пытаясь остановить хаос в голове и судорожное биение в животе.

Этому должно быть объяснение.

Каждая женщина так говорит, пока не поймает своего мужчину на измене.

Он этого не мог сделать!

А что если мог?

Он целует мою шею, упирается своим возбужденным членом мне в спину и бормочет:

— Не могу сосредоточиться. Всё думаю, что хочу с тобой сделать.

— Ты и с ней так делал? — выпалила я, голос мой дрогнул, а на глаза навернулись слезы.

Он замирает.

Я резко отворачиваюсь и смотрю ему в глаза.

На его лице появляется смятение.

— О чем ты говоришь?

Я подношу помаду к его лицу и спрашиваю:

— Кто она?

Он смотрит на помаду, а затем хмурится, глядя на меня.

— Ты, должно быть, шутишь.

— Только не ври мне, Шон!

— Ты правда думаешь, что я бы изменил тебе?

— Это было в твоём кармане! — кричу я, и слеза скатывается по моей щеке.

Он вытирает её большим пальцем и прижимает ладонь к моей щеке. Тихим голосом он заявляет:

— Зара, я бы никогда не изменил тебе. Ты моя жена.

Мои губы дрожат. Я кипю:

— Это было в брюках, которые ты носил в ту ночь, когда оставил меня на благотворительном вечере одну.

— Это не доказывает, что я тебе изменил. Ты же знаешь, Лиам позвонил мне с экстренной ситуацией, — утверждает он.

Я усмехаюсь.

— Не оскорбляй меня, Шон! Кто она? По крайней мере, будь любезен не лгать мне. Ты легко устаёшь от одного и того же, мы оба это знаем.

Он щурит глаза.

— Это я устаю? А как насчёт тебя?

Я фыркнула.

— Я? Ты собираешься переложить это на меня?

Он повышает голос.

— Не делай вид, что это не так! Каждый день я просыпаюсь с мыслью, а не бросишь ли ты меня сегодня ради кого-то новенького.

Я отшатываюсь, потрясенно уставившись на него.

— Не притворяйся, будто тебе не становится скучно быстрее, чем мне, — добавляет он.

Я втыкаю помаду ему в грудь.

— Не смей перекладывать всё на меня! Я была тебе преданной женой! Это ты бросил меня одну на рабочем мероприятии и вернулся домой с помадой какой-то дешёвой шлюхи в кармане! Это твоя вина, Шон! А не моя!

Он смотрит на тюбик, а затем встречается со мной взглядом, его зеленые глаза вспыхивают пламенем. Он заявляет:

— Я работал, Зара. Я никогда раньше не видел этой помады, так что перестань обвинять меня в том, чего я никогда бы не сделал.

— Чёрта с два!

Он вырывает помаду, бросает её в мусорное ведро, подходит ближе и прижимает меня к стиральной машине.

Я откидываюсь назад.

Он заключает меня в клетку, прижимая свою эрекцию к моему животу. Он наклоняется, пока его губы не оказываются в дюйме от моих.

— Я не изменщик, моя маленькая вредина.

У меня всё внутри сжимается. Каждый раз, когда он называет меня своей врединой и бросает на меня этот тревожный взгляд. Я ненавижу себя за это прямо сейчас, поэтому я ругаю себя и рычу:

— Тогда как это попало к тебе в карман? Это не мое.

— Я не знаю. Но это ничего не доказывает.

— Не газлайти меня.

— Не оскорбляй меня больше, — предупреждает он, прижимаясь грудью к моей, его взгляд устремляется к моим губам.

Моя киска пульсирует. Я бросаю вызов:

— Или что, Шон?

Между нами повисает напряженная тишина, а воздух становится все горячее.

Его рука опускается мне на талию. Он развязывает пояс моего халата, а затем стягивает атлас с моего плеча, насмехаясь:

— Придется показать моей маленькой вредине, что бывает, когда она обвиняет меня в вещах, которые я бы никогда не сделал.

— Это было в твоём кармане, — шепчу я, ненавидя, как слабо это звучит.

Его губы ласкают мою ключицу, и я стону, закрыв глаза. Я упираюсь руками ему в грудь, но в них нет силы.

Он запускает руки мне в волосы и снова оттягивает мою голову назад.

Мои соски твердеют, и я сжимаю бедра.

На его лице отражается боль, и он требует:

— Будь честна, Зара. Ты же знаешь, что я никогда не смогу тебе изменить, верно?

Я хочу ему верить, но и не хочу быть доверчивой.

— Скажи мне, — рычит он сквозь стиснутые зубы.

Я шепчу:

— Это не моя помада.

— Моя, блять, маленькая вредина, — шепчет он. Разочарование отражается на его резких чертах.

Мое сердце ноет, но я не сдамся. Я добавляю:

— Скажи мне, как это там оказалось, если это не то, что я думаю?

— Я не знаю. Кто-то скорее всего подложил ее туда. Я никогда раньше не видел эту помаду. Но я бы определенно не был настолько глуп, чтобы оставить улики, если бы я был изменщиком, — утверждает он.

Его комментарий снова разжигает мою ярость.

— Приятно знать, что мне нужно искать улики!

— Тебе не нужно ничего искать! Я бы никогда тебе не изменил! Я люблю тебя!

— Конечно, любишь! — бросаю я, когда стиральная машина начинает вращаться с большей скоростью.

Его хмурый взгляд усиливается. Он предупреждает:

— Последний шанс. Скажи, что ты веришь мне, и что в тебе говорят эмоции.

Меня переполняет безумная ярость. Я огрызаюсь:

— Пошел ты, изменщик!

Он замирает. Изучает мои губы, а потом медленно встречается со мной взглядом.

Моя боль усиливается.

Он утверждает:

— Я не спал ни с кем, кроме тебя, с тех пор, как мы поженились.

— Докажи, — бросаю я вызов.

Его глаза расширяются, пылая темным огнем.

— Вот теперь ты попала! — Быстрым движением он разворачивает меня и толкает над стиральной машиной, кипя от злости: — Позволь мне напомнить тебе, кому я принадлежу, моя маленькая вредина.

— Надо было думать об этом, прежде чем трахать другую, — бросаю я.

Он хватает край моего халата и откидывает его в сторону — он повисает на моей руке. Холодный металл машины касается моей кожи, а его тёплая ладонь распластывается у меня на спине.

— Шон...

Громкий шлепок рикошетом проносится по воздуху. Взрыв боли охватывает мою ягодицу и отзывается в пульсирующей точке желания.

Он рычит:

— Позволь мне прояснить ситуацию, моя маленькая вредина.

Шлёп!

— О Боже! — шепчу я, моргая, мои руки судорожно ищут, за что бы ухватиться, но ничего нет, только гладкая поверхность машины. Вибрация от цикла стирки разносится через мои соски, вызывая новые волны дрожи по всему телу.

— Я люблю тебя и только тебя. Всегда любил и всегда буду любить, — заявляет он, снова шлепая меня.

Меня охватывает спазм, и мой голос срывается.

— Б-блять!

— Скажи мне остановиться, моя маленькая вредина, и я остановлюсь, — утверждает он, при этом предупреждая.

Он знает, что я не смогу. Когда он прикасается ко мне, я теряю волю. Он как магнит, и оторваться от него невозможно. С того момента, как мы перешли эту грань, пути назад не было. Он знает это. И я тоже.

Он наклоняет свое лицо к моему, шепча мне на ухо:

— Никогда больше не обвиняй меня в том, чего я не делал, моя маленькая вредина. Ты моя душа, и ты это знаешь. Если ты когда-нибудь сделаешь со мной то, в чём сейчас обвиняешь, клянусь Богом... — Он вонзает в меня тёмный, испепеляющий взгляд.

Я затаиваю дыхание, и машина переходит в цикл отжима.

Он снова шлепает меня.

Я вскрикиваю, и пульсирующая волна эндорфинов накрывает меня.

Он скользит рукой по моей спине и обхватывает мои волосы. Он целует меня в щеку, а затем скользит в меня.

— Шон! — выдыхаю шёпотом, уже ощущая головокружение от сенсорной перегрузки.

Его толстый член толкается в такт стиральному барабану, и он поднимает мою голову выше, поворачивая ее к своему лицу. Его губы касаются моих, но он не скользит языком в мой рот. Он целует меня, а затем изучает, повторяя это несколько раз.

Я пытаюсь сопротивляться, но не могу. Через несколько секунд мой язык касается его, и все вокруг меня взрывается. Адреналин бьет через меня, и его эрекция проталкивается глубже.

— Вот так, моя маленькая вредина, — воркует он мне в губы.

Моя киска сжимается вокруг его члена. Голова кружится всё сильнее, пока я не начинаю трястись так же сильно, как стиральная машина, и не вижу белый свет.

— Ты моя жена, Зара! Моя жена! Ты единственная, кто меня понимает, — рычит он, ускоряя темп.

Из меня вырываются бессвязные звуки. Я пытаюсь сосредоточиться, но глаза закатываются.

Эндорфины усиливают мои спазмы.

— Моя маленькая... Бляяяяя, — стонет он, его тело напрягается, и меня накрывает новая волна оргазма.

Меня накрывает еще больший оргазм, и я кончаю на него. Струя течет по моим ногам и собирается в лужицы вокруг моих ступней.

— Хорошая маленькая вредина, — сквозь зубы говорит он, продолжая толкаться в меня до конца своей кульминации.

Мой адреналин стихает, фокус возвращается, как будто в замедленной съёмке. Остаются только потная кожа Шона, наше тяжёлое дыхание и вибрация холодной стиральной машины под нами.

Он медленно отрывает от меня свое тело, поднимает меня на ноги и разворачивает лицом к себе. Прижимает к стиральной машине, обхватив затылок рукой.

— Я серьезно, Зара. Я не знаю, откуда взялась эта помада, но кто-то ее туда подложил. Они должны были это сделать. Я не был ни с кем, кроме тебя, с момента наших клятв. И больше никогда не буду.

Я смотрю на него. Боль и злость возвращаются. Мне так хочется поверить ему, но я не хочу быть той, которая остается, а потом спустя годы понимает, что отдала свою жизнь мужчине, который ее не заслуживает.

Это Шон. Он меня заслуживает.

Я всё равно не могу уйти. Мы связаны навсегда.

Меня охватывает новая волна паники.

Он целует меня.

— Рад, что мы с этим разобрались. — Он отступает назад и наклоняется за своими шортами на полу.

Осознание, что я в ловушке и Шон сможет изменять мне до конца жизни, разъедает изнутри. Я дрожу от страха.

— Этого недостаточно, чтобы я тебе поверила, — рычу, проходя мимо и выходя из прачечной.

Он идет следом.

— Это чушь! Повзрослей, Зара!

Я разворачиваюсь к Нему, тыча ему в грудь.

— Не смей говорить мне, чтобы я повзрослела! Это не я носила чужую помаду в кармане!

Какое-то незнакомое выражение появляется у него на лице. Оно пронзает меня, но тревога не уходит. Он рычит:

— Я не знаю, откуда взялась эта помада. Но я никого не трахал.

— Докажи, — затем вбегаю в спальню и захлопываю дверь. Я запираю ее, прячусь под одеялом, не в силах сдержать слёзы, которые заливают мою подушку.