Эпилог

Париж,
апрель 1853 года

Деревья уже распустились, и проспект раскинулся впереди бесконечным пологом белых цветов. Поездка в карете прошла неплохо, однако в животе у меня будто пчелы устроили гнездо. Гарет предложил меня сопровождать, но я сказала, что должна сделать это одна. Мы договорились после всего встретиться у Собора Парижской Богоматери.

Сомерсет-Парк был продан американскому кузену мисс Гиббонс. Увы, до нас дошли слухи, что значительную часть поместья несколько недель назад уничтожил пожар.

Джозеф по секрету сказал, мол, считает, что за все в ответе призрак Одры.

Но я-то знала. Призраков не существует.

Кошмары о том, как я тону, снились мне все реже. Возможно, гадалка в конце концов оказалась права. Я действительно умерла в воде той ночью. А из подземелья вышла новая женщина – та, что заслуживает счастья и готова за него бороться.

Карета с мягким толчком остановилась. Я бросила взгляд на элегантный особняк.

– О, – выдохнула я, а моя и без того небольшая решимость начала таять.

Дверь экипажа отворилась, рядом уже стоял лакей, дожидаясь, пока я выйду. Я ступила на залитую солнцем улицу, разгладила платье и коснулась ленты на шее, тревожась, что узел ослаб.

Открылась створка парадной двери, но за ней, в отличие от Сомерсет-Парка, меня встретила молодая горничная.

– Bonjour, mademoiselle[7].

Я вручила ей свою визитную карточку. Она прочла мое имя и широко распахнула глаза. А я надеялась, что новое платье и капор подходят. Надеялась, что она не заметит, как я дрожу в своих туфлях. Надеялась, что я всем понравлюсь.

– Сюда, пожалуйста, мисс Тиммонс, – сказала она с сильным французским выговором и повела меня через холл, а потом дальше по коридору.

Мы остановились у желтой двери, служанка постучала и открыла створку.

Все взволнованные лица повернулись ко мне. Я замерла у порога гостиной. На сей раз у меня не было при себе саквояжа с реквизитом. Только я сама.

Пожилая дама в платье тонкого шелка поднялась и пошла мне навстречу. Глаза у нее были как у maman. Она немного сутулилась, белые волосы были уложены в изящную прическу. Подойдя, дама взяла мою ладонь в свои морщинистые руки. Казалось, она впитывает меня, изучая каждую мою черточку. Она долго говорила, но столь беглый французский я не понимала. Тогда она широко мне улыбнулась.

В груди потеплело.

Тут же рядом оказалась дама помоложе, которая тоже улыбнулась и тронула меня за плечо.

– Она говорит, вы выглядите в точности как ее Жюстин. Те же волосы, те же глаза.

Жюстин – maman.

Сердце видит неподвластное взгляду.

Горло перехватило, и я кивнула.

– Merci, grand-mère[8], – сказала я, надеясь, что у меня не слишком ужасный выговор.

Она коснулась моей щеки.

– Ma petite chérie… – А затем заключила меня в объятия.

Послышался смех, и в гостиной вдруг стало светлее, будто зажгли разом все лампы. Собравшиеся подошли ближе, чтобы поздороваться. Оказалось, у меня есть кузены, тети и дяди, и каждый хотел со мной познакомиться.

Затем принесли еду и вино. Немного погодя мы с grand-mère уселись на диване и стали рассматривать портреты maman, что она берегла все эти годы. Я и впрямь была очень на нее похожа. Мы обе утирали слезы со щек, когда бабушка описывала свое отчаяние после побега maman. Сначала от поисков пожилую даму удерживала гордость, но чем дольше не возвращалась дочь, тем сильнее болело сердце. И тогда grand-mère поняла, что ничто не стоит потери семьи.

Однажды до них дошли новости, что муж maman умер, но никто не знал, что сталось с ней самой. Все решили, будто она тоже погибла. Никто не имел представления обо мне, пока они не получили от maman письмо. Grand-mère вручила его мне, бережно сложенное в три раза.

Я осторожно коснулась выцветшего почерка, в котором немедленно узнала руку maman. Меня тут же посетило воспоминание о том, как я сижу на кровати, а она заплетает мне косы. Я почти ощутила, как ее руки перебирают мои волосы.

Мне перевели письмо, следя пальцем по строчкам. Судя по дате наверху, maman написала это письмо за несколько месяцев до смерти, она просила у семьи денег, но не для себя, а для дочери. Однако ни разу не упомянула мое имя, только рассказала, какая я замечательная, красивая и заслуживаю лучшей жизни.

– Она думала, вы так ей и не ответили, – сказала я им.

Вскоре после этого maman и стала отсылать меня с поручениями. Просьба к семье о помощи была ее последней надеждой. Когда они не ответили, у нее не осталось выбора – пришлось присоединиться к девушкам мисс Крейн. Я устыдилась, когда вспомнила, какими были мои последние, обращенные к maman слова, ведь я не знала, что ради меня ей пришлось пожертвовать частицей души.

Затем настал мой черед достать письмо, которое я нашла у мисс Крейн, и объяснить, что та скрыла его от maman. Grand-mère быстро заговорила, а дама помоложе стала для меня переводить.

Она сказала:

– Мы так и не получили ответа, поэтому отправили сыщика по адресу, указанному в письме Жюстин. Женщина сообщила ему, что миссис Тиммонс была убита, и за это преступление повесили ее собственную дочь.

Злопамятность мисс Крейн не ведала пределов.

– В нашем доме поселилась тьма, – продолжила она, – и рассеялась она, только когда мы получили ваше письмо.

Пообещав вернуться к ужину, я вежливо отказалась от предложенного мне экипажа, поскольку решила пройтись до места следующей встречи пешком. Прогулка была более чем приятной, а мои новые туфли с совершенно целой подошвой едва касались тротуара.

Любовь наполняла меня легкостью.

Перед собором я остановилась, пытаясь охватить весь его взглядом. Он был огромен и великолепен. Я вспомнила о рисунке maman, том самом, который нашла в секретном отделении шкатулки с безделушками. Я стояла почти на том же месте. Я знала: она со мной – не потому что я ощутила присутствие ее духа, а потому что она – часть меня и всегда ею останется.

Повернувшись, я разглядела среди уличной суеты фигуру со знакомой походкой. Он приблизился, коснулся шляпы и наградил меня улыбкой, увидев которую, я сразу поняла: моя судьба предопределена.

Я помчалась к нему, горя желанием поделиться вестями о своей новой семье. Но оказавшись в его объятиях, тут же позабыла о разговорах и вместо этого поцеловала.

Maman говорила, любовь несет лишь сердечную боль, но я поняла, что она также и исцеляет.

Гарет подхватил меня на руки и закружил. И пусть глаза мои были крепко закрыты, передо мной расстилалось будущее.

Сердце видит.

Загрузка...