Путь отмщения

Глава шестнадцатая

— Она из апачей, — произносит Джесси, когда мы возвращаемся к братьям. Он щурится, но это не его обычный добродушный прищур. Скулы заострились. Губы сжались в тонкую ниточку. Кажется, даже кожа на лбу натянулась. — Она с нами не поедет.

— Она поможет нам в горах, — возражаю я.

— Она с нами не поедет! — Он машет рукой на Лил, как будто она облако придорожной пыли в воздухе, которое можно разогнать. — Убирайся! — рявкает он. — Тебе здесь не рады.

— Джесси! — окликаю я, и он резко оборачивается с перекошенным от ненависти и страха лицом. Я помню историю, которую Билл рассказывал об их матери, и хорошо понимаю чувства бедного парня. — Послушай, Джесси, мне жаль, что ты потерял мать, но это было много лет назад. И Лил тут не виновата.

— Виноваты ее сородичи, — огрызается он.

— Но не она.

— Мне все равно. Не позволю я проклятой апачи ехать рядом с нами. Только через мой труп.

— Ох, черт тебя дери! — взрываюсь я. — Билл прав. Ты вечно проповедуешь, что надо оставить прошлое позади, жить дальше, не позволять демонам поглотить душу, но сам же цепляешься за прошлое больше нас и твердишь о событиях десятилетней давности! Чем раздавать полезные советы, попробуй им следовать. Вот только тебе духу не хватает!

Он прикусывает нижнюю губу и бросает на Лил испепеляющий взгляд. Однако индианка продолжает невозмутимо сидеть на пони, глядя в небо, будто она тут ни при чем.

— Я не призываю тебя стать ее лучшим другом, просто…

— Мы никогда не станем друзьями, — цедит Джесси сквозь зубы.

— Господи, ты меня до белого каления доведешь! — ору я. — Вот что я тебе скажу: она едет с нами, и точка. Ты, я, Билл и она — мы просто едем вместе. Не говори с ней. Даже не смотри на нее, если тебе так тяжко. Но Лил знает горы, и я не собираюсь отказываться от такого преимущества из-за твоей чертовой гордости или трусости. — Он злобно зыркает на меня, и я добавляю: — Короче, на время перехода тебе придется засунуть подальше свои предубеждения.

— А тебе, значит, нравятся апачи? С чего вдруг ты полюбила индейцев?

— Мне нравятся те, кто упрощает мне жизнь.

Джесси скрещивает руки на груди.

— Я думал, именно это мы с Биллом и делаем! Мы помогаем тебе найти Роуза, ты помогаешь…

— Я помню условия сделки, — поспешно перебиваю я. Если он проболтается, Лил тут же сбежит без оглядки.

Джесси снова прикусывает губу и задумывается.

— Все равно не понимаю, зачем все усложнять. Втроем путешествовать легче.

— А вчетвером безопаснее. Ты же сам говорил: чем больше народу, тем лучше.

— Говорил, — соглашается Джесси. — Похоже, ты все-таки не глухая.

— А у тебя припасена мудрость на каждый случай, да, Джесси?

— Не на каждый, — хмуро бурчит он. Потом цокает языком и разворачивает Бунтаря к востоку. Я придерживаю Сильви и провожаю его взглядом. Джесси нагоняет Билла, и дальше они едут бок о бок, а Дворняга пулей уносится вперед.

— Ты ему нравишься, — говорит Лилуай.

— Чего?! — Я изумленно оглядываюсь на нее. — Неправда!

— Тарак тоже всегда говорил со мной загадками. Когда он погиб в одном из набегов, его сестра призналась, что он хотел на мне жениться, и только тогда я поняла.

— Знаешь, Джесси не из апачей, и к нему твои выводы насчет загадок не применимы.

— Он прислушивается к тебе, — упорствует Лил. — Даже дал себя переспорить.

Потому что жадность поборола желание разъехаться в разные стороны. Джесси остался не ради меня и уж точно не потому, что я ткнула его носом в предвзятое отношение к апачам. Готова об заклад биться. Мы с Колтонами всего лишь используем друг друга. Не стоит придумывать то, чего нет.

Я напоминаю себе поскорее сказать братьям, чтобы не трепались о золоте, и трогаю поводья.

— Поехали, Лил. Не то отстанем.

— Лилуай, — поправляет индианка. Я скачу вперед, и она следует за мной.

Мы долго едем по берегу реки. Вокруг расстилается плоская равнина, и нам нет нужды сверяться с направлением: Солт-Ривер сама нас ведет.

К вечеру пейзаж меняется. Становится зеленее, но на горные склоны у Прескотта не похоже. Сосен не видно, зато тут и там высятся древние кактусы сагуаро, воображая себя деревьями и ломая линию горизонта. Между ними в изобилии растут кусты ежевики, окруженные опунциями и плюшевыми кактусами чойя. Растительность постепенно обступает нас, и я знаю, что это только начало. Дальше лежит еще более негостеприимная земля. Из нее вылезают валуны и острые скалы, она дыбится холмами, переходящими в небольшие плато. И это всего лишь предгорья — даже не знаю, далеко ли мы сможем проехать на лошадях. А что будет в самих горах? Скоро нам придется двигаться прямо по руслу Солт-Ривер, это единственная дорога сквозь непроходимые места.

Из-за настороженных ушей Сильви я наблюдаю за Джесси, который едет впереди. То и дело свистом подзывая Дворнягу, хотя пес ни на шаг не отбегает от реки, он лениво раскачивается в седле, двигая бедрами в такт шагам Бунтаря: обычная посадка для езды верхом. Щеки у меня вдруг вспыхивают. Я сама не своя, мне хочется сорваться в галоп, но вместо этого я тянусь за револьвером и упражняюсь в меткости: на месте каждого встречного кактуса представляю Уэйлана Роуза и делаю вид, что стреляю в него снова и снова. В следующий раз я уже не промахнусь. Всажу ему пулю в сердце, а не в плечо. Вскоре я успокаиваюсь и снова чувствую себя решительной, жесткой и собранной. Убрав револьвер в кобуру, я сосредоточиваюсь на цели нашего путешествия и уже не таращусь в спину Джесси.

Впереди Солт-Ривер делает поворот, исчезая за нагромождением скал. Я вспоминаю карты, которые изучала сегодня утром, мысленно прослеживаю течение реки. Русло огибает скалы, потом снова сворачивает на восток и прорезает горы Суеверия насквозь. Большинство ориентиров на пути к руднику рассчитано на тех, кто едет по тропе Перальты, как я и сказала Колтонам, — возможно, первые золотоискатели направлялись сюда из Тусона или еще дальше с юга. Учитывая, сколько страниц в дневнике написано по-испански, не удивлюсь, если изначально шахта принадлежала мексиканцу. Но поскольку мы едем вдоль реки — сначала до хижины Вальца, и только потом в каньоны, с северной стороны от шахты, — придется расположить все знаки в обратном порядке, чтобы отыскать дорогу к руднику. Или нам удастся найти другие тропы, которые не упоминаются в дневнике. В крайнем случае Лил поможет.

Если «Всадники розы» в точности следуют подсказкам дневника, они заедут в горы с юга и по каньонам будут продвигаться к северу, что весьма кстати. Нам не придется наступать им на пятки, мы просто выскочим наперерез и захватим Роуза врасплох. Но если бандиты едут впереди нас… даже думать не хочу, чем может закончиться эта гонка.

Мы добираемся до излучины и решаем готовиться к ночлегу. Уже надвигаются сумерки, мы вымотались и с головы до ног покрыты потом и пылью. Место для привала подходящее, вода рядом, но нагромождение скал за спиной и поперек дороги оставляет ощущение ловушки. Однако нас четверо, и мы, как обычно, собираемся караулить по очереди.

Пока Джесси рисует в блокноте, а Билл вслух размышляет, далеко ли еще до хижины Вальца, я замечаю, что Лил крадется прочь из лагеря. Опасаясь, что она собирается сбежать, я догоняю ее.

— Ты куда?

— Добыть что-нибудь на ужин, — отвечает она.

— У нас есть вяленое мясо. И лепешки. — О том, что они черствые и припахивают, я не упоминаю.

— Добыть свежего мяса, — исправляется она.

Рот наполняется слюной при одной мысли о дичи.

— Подожди, я с тобой!

Пока я бегу к Сильви, достаю ружье из седельного чехла и возвращаюсь, Лил уже исчезает в густых зарослях. «Спасибо, что подождала», — бормочу я себе под нос и продираюсь за ней сквозь колючки и кактусы. Когда я догоняю индианку, она сидит на корточках, притаившись за большим камнем, и сжимает в кулаке какую-то сетку.

Она прикладывает палец к губам и кивает: мол, посмотри, но только осторожно. Я выглядываю из-за камня и вижу перепелок, целую дюжину; они клюют сухую землю — наверное, выискивают жучков.

Я подкрадываюсь, но мелкие камешки предательски хрустят под ногами. Птицы дружно вспархивают, вереща и хлопая крыльями, и перелетают глубже в заросли.

Лил кидает на меня неодобрительный взгляд:

— Ты так топаешь, будто ноги у тебя из камня.

— О, этому тебя тоже Тарак научил? Не только разгадывать загадки, но и ходить, не касаясь земли?

— Нужно смотреть, куда ступаешь, а не вслепую бросаться вперед.

— Но здесь лишь сухая земля и камни, — говорю я, тыкая пальцем вниз.

— Пусть тебя ведут пальцы ног, ступай на носочки, стань легкой. А если при каждом шаге приземляться всем весом на пятку, твое приближение даже гусеница услышит.

— У гусеницы нет ушей.

Девчонка вздергивает брови, будто говоря: «Вот именно».

Мне обидно, но я заряжаю винчестер и взвожу затвор. Впредь я не оплошаю, не спугну перепелок второй раз подряд.

— Оно нам не понадобится, — кивает Лил на ружье. — Перепелки держатся стайками. Одну подстрелишь, остальные разлетятся. А вот с этим… — Она показывает сетку. — Идем.

Я вслед за ней огибаю камень, мы крадемся мимо зарослей колючек, лавируем между кактусами, пригибаемся под ветвями необычно высокого дерева пало-верде. На ходу Лил показывает мне следы перепелок. Не знаю, как ей удается идти по их следу так быстро, уверенно и совершенно бесшумно. Я постоянно смотрю, куда поставить ногу, и мне все время кажется: вот сейчас я споткнусь и рухну лицом прямо на кактус. А когда я пытаюсь двигаться на цыпочках, то с трудом удерживаю равновесие, тем более с вывихнутой лодыжкой. Мне нравится ступать на пятку: надежно и устойчиво. Раньше я ни разу не замечала, как шумно двигаюсь: вся одежда шуршит, брючины трутся друг о друга, рукава скрипят под мышками.

Другое дело Лил. Она скользит неслышно, как клочок тумана. Будто ее вовсе здесь нет.

Когда мы наконец подкрадываемся к перепелкам, я обливаюсь потом, каждая мышца дрожит от напряжения. Я вдруг замечаю, что надолго затаила дыхание, изо всех сил стараясь не шуметь, — и медленно выдыхаю.

Мы приседаем на корточки за низеньким раскидистым кактусом чойя. Мои бедные икры, которые уже болят от ходьбы на цыпочках, в новом положении начинают ныть еще сильнее. Лил бесшумно разворачивает силки. Сеть похожа на гигантскую паутину с камешками по краям, которые придавливают ее к земле после броска. Наверное, все это время девчонка возила ее в мешке на спине пони.

Лил протягивает мне сеть, предлагая накинуть ее на перепелок.

— Не хочу снова их спугнуть, — шепчу я.

— Тогда кидай метко. — Она показывает, как это сделать. Сеть должна развернуться в воздухе и накрыть птиц, как корзиной. Лил сует мне сетку. Не знаю, почему она решила доверить мне такое важное дело. Впрочем, что гадать: обе руки у нее обожжены и забинтованы; вряд ли ее бросок окажется лучше моего. Я беру сетку и отдаю Лил ружье.

Медленно-медленно я встаю — кажется, целый год уходит на то, чтобы выпрямиться. Но не хочется насторожить птиц: если слишком быстро выскочить из укрытия или вспугнуть их шумом, перепелки улетят. Но если не встать, сеть при броске зацепится за иголки кактуса.

Пока что птицы вроде бы меня не заметили, а если и заметили, то сочли неопасной. Они как ни в чем не бывало продолжают клевать землю, стуча клювами; бурые головки снуют вверх и вниз. Так же медленно, как вставала, — все тело начинает ныть от напряжения — я разворачиваю сеть и готовлюсь ее бросить.

А потом вспоминаю уроки Джесси и рисую у себя в голове последовательность действий: как я вытягиваю руку и замахиваюсь, в какой момент отпускаю сеть, как она разворачивается в воздухе, как я прослеживаю взглядом весь ее путь от начала до конца. И пока меня не успевают охватить сомнения — не подведет ли раненое плечо и не разозлится ли моя спутница, если я снова спугну стаю, — делаю бросок.

Тупая боль разливается в руке, задетой пулей, но силки перелетают через кактус, не задев его, и раскручиваются вокруг своей оси под тяжестью камешков.

Перепелки слышат свист рассекаемого воздуха или, может, замечают летящую тень и бросаются врассыпную, но слишком поздно: сеть падает сверху и накрывает сразу троих.

— Ха! — Я прыгаю на месте от радости.

Лил бесстрастно сворачивает шеи перепелкам, собирает их в сетку и закидывает ее на плечо.

— Вот теперь пора ужинать, — говорит она, отдает мне винчестер и направляется к лагерю.

Всю обратную дорогу она молчит. Даже не улыбнулась, не похвалила меня, не поздравила с удачной охотой. Но я не в обиде. Меня занимает другое: как это мне хватило ума отдать заряженное ружье в руки девчонки-апачи и повернуться к ней спиной.

Мы жарим добычу на маленьком костерке и делим ее поровну вместе с вяленым мясом и черствыми лепешками.

Джесси ворчит, что перепелки наверняка отравлены, а я вместо ответа молча вгрызаюсь в тушку, отрываю солидный кусок мяса и сосредоточенно жую, глядя ему прямо в глаза.

Он продолжает бормотать себе под нос — явно что-то обидное, — но, когда я проглатываю мясо и не падаю замертво, тоже приступает к еде. Даже Джесси не настолько горд, чтобы отказаться от обеда. С самого отъезда из Уикенберга наши трапезы не отличаются разнообразием, а перепелки божественно вкусны.

Билл утверждает, что остается еще день пути до хижины Вальца. Он пускается в бесконечное описание временного жилища, притулившегося у подножия холма в том месте, где река глубока и полноводна. Его байки не внушают доверия. Там, где мы находимся сейчас, Солт-Ривер напоминает жалкий ручеек, а если посмотреть на выжженную пустынную землю, окружающую нас со всех сторон, трудно представить, что дальше река вдруг разольется во всю ширину и глубину. Но Билл клянется, что говорит правду, и Джесси согласно кивает, однако не спускает глаз с Лил. Он сердито таращится на нее весь вечер, но девчонка будто ничего не замечает: начисто облизывает пальцы, мурлычет себе под нос какую-то песенку и делает вид, что ее вообще здесь нет.

Я обгладываю перепелку до последней косточки и отставляю в сторону грязную тарелку.

— Благослови тебя Бог, Лил. За последнюю неделю не ела ничего вкуснее, — говорю я, но индианка уже успела ускользнуть. Я вижу ее у реки, где она моет руки. — Движется она тише падающего снега. — замечаю я.

— Апачи славятся своим умением подкрадываться, — мрачно соглашается Джесси.

Я бросаю на него вопросительный взгляд.

— Так и есть! Они любят убивать, они кровожадны и бесшумны, как тени.

— А может, это мы слишком шумные и неуклюжие? Кроме того, сколько живу, столько и слышу про то, как белые нападают на индейцев, а индейцы на белых, так что вряд ли мы намного добродетельнее. — Сама не знаю, почему так яростно защищаю Лил. Она мне не подруга, мы едва знакомы. Думаю, меня просто пугает темная сторона Джесси, исполненная ненависти, злопамятства и гнева. Мне больше нравилось, когда он беззлобно дразнил меня у Белой купальни, когда ему казалось, что он все обо мне знает, и в его добродушно прищуренных глазах плескался смех.

— Надо залить костер, — говорит Джесси, вставая. — Одному богу известно, где сейчас «Всадники розы», и ни к чему оповещать их огнем о своем присутствии, ведь скоро стемнеет. Поможешь мне с лошадьми, Билл? — И он, не оглядываясь, уходит из лагеря.