Путь отмщения

Глава девятая

— Ложись! — командую я, соскальзывая с лошади. — Они нас заметили, сейчас начнется стрельба.

Я насильно укладываю Сильви на землю. Это нелегкая задача, но мы представляем собой уж слишком удобную мишень, нужно стать как можно незаметнее. Ребята проделывают то же самое.

В следующее мгновение первая пуля взрывает пыль перед нами, всего в нескольких шагах от того места, где мы вжались в землю.

— Ты же говорил, что они в Финиксе! — вопит Билл, прячась за Рио.

— Отсюда до Финикса рукой подать, разве нет? — кричу я в ответ.

Но он прав. Если дневник у Роуза и головорезы ищут дорогу к золоту, то должны были нас опередить и не только добраться до Финикса, но и выехать оттуда дальше на восток, в горы. Как мне удалось так быстро их нагнать и почему они решили задержаться именно сегодня и как раз в этом месте? Допустим, их накрыла пыльная буря, как и предположил Джесси, но ведь бандитов всего двое. Может, пострадали их лошади или они сами? Тогда их могли бросить как лишнюю обузу, чтобы не задерживать остальных, и теперь эта парочка подстерегает случайных путников, чтобы отнять лошадей и догнать Роуза. Бандиты ведь не знают, что мы их преследуем.

— Думаю, они хотят отбить у нас лошадей, — говорю я. Рядом снова чиркает по земле пуля.

Я смотрю на Джесси, притаившегося за Бунтарем. Не похоже, что у парня и сейчас есть план. В сощуренных глазах плещется страх, а не упрямство, и мне это совсем не нравится.

В нескольких шагах справа на земле лежит большой плоский валун, за которым вполне укроется один человек. Я перегибаюсь через спину Сильви, вытягиваю ружье из седельного чехла и шлепаю лошадь по крупу, чтобы встала. Пока она неуклюже поднимается, я рывком бросаюсь за валун в надежде, что внимание бандитов привлечет лошадь, а мой маневр останется незамеченным.

Затем я кладу винчестер на камень и целюсь.

— Если попадешь в него, Нат, клянусь, больше ни разу в жизни не стану на тебя ворчать, — говорит Джесси. В его голосе слышны нотки сомнения, но теперь-то я не из револьвера стреляю. На таком расстоянии можно попасть в цель только из длинноствольного оружия. И надо же, какое совпадение: именно в этом я и упражнялась всю жизнь. Для меня ублюдок на другом берегу — все равно что очередная бутылка на изгороди. Он и так отнял у меня отца. Лошадь мою он точно не получит.

Я беру бандита на прицел. Проверяю, откуда дует ветер, держа ружье на изготовку.

— Попался, — шепчу я и нажимаю на курок.

Голова мерзавца откидывается назад, и он падает.

— Сума сойти! — бормочет Джесси.

Но мне даже некогда порадоваться его восхищению, потому что второй налетчик удирает со всех ног. Он бегом взбирается на противоположный берег, размахивая руками, и бахрома кожаной куртки хлопает на ветру, как крылья птицы, готовой взлететь.

Мигом вскакиваю, не желая упускать мерзавца.

Я достану его, па. Пристрелю его ради тебя.

— Нат, стой! — кричит мне Джесси, но ноги уже сами несут меня по каменистому склону вниз с нашего берега на середину русла, где между валунами тонким ручейком струится вода. Я почти успеваю укрыться за самой большой грудой камней, когда раздаются выстрелы и вода вскипает в нескольких шагах справа от меня. Вскидываю голову, но бандит по-прежнему карабкается вверх по склону спиной ко мне. Там же было всего две лошади. Две лошади, два всадника, если только…

Еще один выстрел, и вода взрывается фонтанчиком прямо у меня под ногами.

— Ложись, Нат! — истошно орет Джесси. — Ложись, черт бы тебя подрал!

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что Джесси несется ко мне, на бегу выхватывая ремингтоны и целясь куда-то вниз по течению. Поворачиваю голову, чтобы проследить направление, и только теперь замечаю третью лошадь. Всадник в седле щурится, вскинув ружье. Беглец предупредил его. Запасной план, чтобы обхитрить нас.

Джесси и негодяй из банды Роуза стреляют синхронно, оба выстрела — револьверный и ружейный — сливаются в один, но я знаю, который из них меня задел.

Пошатнувшись, я спотыкаюсь и падаю навзничь, со всей силы приложившись затылком о валун. Перед глазами все плывет. В плечо словно ткнули раскаленной кочергой, так оно горит. Ощущение знакомое, потому что однажды я возилась в сарае, когда папа клеймил двух наших коров, запнулась и упала на раскаленное тавро. Боль выворачивает все нутро наизнанку, и кажется, будто небо обрушивается на меня сверху.

Мир взрывается ослепительной белизной и грохотом пальбы.

Когда наступает тишина, я слышу, как Джесси зовет Билла, а потом крепкие руки поднимают меня с земли.

— Посмотри, что у него с головой, — приказывает Джесси. — Разбита?

— Нет, но шишка здоровенная. Куда его ранило?

— Кажется, в плечо, но я не знаю, насколько серьезно. — Я чувствую, как он прикасается к локтю, осторожно ощупывает плечо. — Нужно снять рубашку и перебинтовать рану, чтобы остановить кровь.

«Нет! — хочу крикнуть я. — Не смей!»

Но пальцы Джесси уже проворно расстегивают пуговицы.

Он распахивает рубашку.

Билл чертыхается.

— Господи, Нат, — говорит Джесси. — Господи Иисусе.

И это последнее, что я слышу, прежде чем потерять сознание.

Склонившись над кухонным столом, я раскатываю тесто для пирога. Сегодня день рождения па. Он предложил приготовить что-нибудь новенькое, но я выбрала яблочный пирог. Па его обожает, а он верен своим привычкам. И не любит сюрпризов, чтобы ни говорил. Позже мы вместе едим пирог; сладкая начинка еще теплая. Фартук у меня обсыпан мукой, мука застряла даже в волосах.

— Ты выглядишь так, будто попала в метель, — замечает па.

— А ты похож на борова, извалявшегося в грязи.

Так и есть. Он расчищал оросительную канаву и принес на себе половину грязи из ручья.

— И этот боров сейчас на седьмом небе от счастья, — заявляет отец, доедая последний кусок и похлопывая себя по животу. — У меня самая расчудесная ферма с самой распрекрасной хозяюшкой на всем Юго-Западе.

— Ты так говоришь, потому что объелся сладкого.

— И тем не менее это правда.

Я расплываюсь в улыбке:

— Сдаем рождения, па!

— Да уж, праздник удался на славу.

От резкого рывка голова скатывается к раненому плечу. Вспышка боли. Сквозь опущенные веки мир представляется красным сгустком, но нет сил открыть глаза. Братья Колтоны яростно спорят о чем-то, срываясь на крик.

Меня снова дергают, меняют положение тела.

Похоже, мы едем на лошади.

Я пытаюсь пробиться сквозь беспамятство, но меня опять утягивает на дно.

— Какая разница, почему это важно. Важно, и все, — говорит па.

Мы сидим перед растопленной печкой, зимний ветер за окном стучит ставнями.

— Повтори, что я сказал, — требует па.

— Эйб, — послушно говорю я, но мне хочется играть с куклой. Мне примерно пять с половиной, ма умерла полтора года назад, и кукла в люльке напоминает мне ее. Прикована к постели. Почти неподвижна. Кажется, что не дышит. Па всегда выставлял меня из комнаты, прежде чем удавалось что-нибудь разглядеть. Мне нужно присматривать за куклой. Чтобы ей было тепло и уютно.

— Эйб откуда? — не отстает па.

— Из Уикенберга.

— Из Уикенберга.

— Угу.

— Кэти, — строго одергивает отец. Он редко говорит со мной в таком тоне, и я понимаю, что провинилась. — Это не игра.

— Но кто такой Эйб? — ною я. — И что с тобой может случиться? Ты же не болеешь, как ма.

— Это неважно, пойми, суть не в этом. — Па подкладывает в печь еще одно полено. Деревяшка треска-стен, от огня летят искры. — Просто пообещай, что запомнишь: Эйб из Уикенберга. Если со мной что-то случится, ты отправишься к Эйбу в Уикенберг. Повтори еще раз.

— Эйб из Уикенберга, — повторяю я. — К Эйбу в Уикенберг.

— Хорошо, — говорит отец и кладет кочергу, — хорошо.

Мне жарко, ужасно жарко, все тело горит. Я укрыта одеялом, но каждый раз, когда пытаюсь его скинуть, кто-то меня останавливает.

— Жар спадет.

— Не знаю, Джесси.

— Это просто шок.

— Ей нужен доктор.

— И где мы здесь его возьмем? — спрашивает Джесси. — Вокруг и жилья-то нет.

— Нужно ехать дальше.

— В Финикс? — уточняет Джесси.

— Ага, — соглашается Билл. — В Финикс.

— И тащить туда Ната с такой лихорадкой? Нужно подождать, пока жар спадет.

— Я почти уверен, что ее зовут не Нат.

— Заткнись, Билл. Как еще мне ее называть?

— А если жар не спадет? Что тогда будем делать?

— Погоди минуту, — велит Джесси. — Я думаю.

Одеяло натянуто до самого подбородка — жесткое, колючее. Горло изнутри как будто раздирает шипами мескитового дерева, я с трудом могу дышать. Па говорит, это просто сильная простуда, но я-то знаю, что умереть можно от любой болячки, особенно если не лечиться.

Наступил март, через три месяца мне стукнет восемнадцать, а я не встаю с постели уже несколько недель. Не знаю, где я подхватила эту заразу. Но хуже незнания полная беспомощность. Несамостоятельность.

— Я еду за доктором, — объявляет па.

— Само пройдет.

— Нет. У тебя сыпь. Красные пятна. Это скарлатина.

Я кашляю и дрожу, стуча зубами. Меня знобит и одновременно кидает в жар, я устала, но больше не могу лежать.

— Мне казалось, только дети болеют скарлатиной.

— Ты, конечно, не ребенок, но и не то чтобы взрослая. Постарайся продержаться, Кэти. Я привезу доктора.

— На какие деньги? — спрашиваю я.

В ответ па хмурится, глубокая морщина прорезает лоб между сдвинутыми бровями.

— Об этом не беспокойся. У меня есть средства.

Я слышу, как он шарит у себя в комнате, потом хлопает входная дверь. Вечером приезжает доктор и обращается со мной так, будто я главная драгоценность по эту сторону Миссисипи. Из кожи вон лезет, чтобы мне угодить, и ни на шаг не отходит от кровати. Меня поят микстурой, названия которой я даже не слышала. Спустя несколько дней мне значительно лучше, а когда доктор заезжает в очередной раз, я уже достаточно оправилась, чтобы пошутить:

— Чем, ради всего святого, он с вами расплатился? Золотыми самородками?

— Именно, — отвечает доктор. — А теперь отдыхайте, юная Кэти. Постарайтесь не перетруждать себя поначалу.

Я решаю, что он мне нравится. Ни разу не встречала доктора с таким отличным чувством юмора. Золотые самородки! Да если бы у па осталось золото со времен Уикенберга, мы бы потратили его прошлым летом, когда ударила засуха, или позапрошлой весной, когда ручей разлился и вода смыла половину наших посевов. Если бы у па осталось золото, ма до сих пор была бы жива, потому что для нее он сделал бы то же самое, что и для меня сейчас. Он бы спас ее. Ха! Золотые самородки…

Я моргаю, открываю глаза и вижу над собой незнакомый потолок. Ощупываю простыни возле бедра. Тоже незнакомые. И матрас. В ногах у меня спит, свернувшись клубком, Дворняга.

Я резко сажусь в постели, и комната начинает кружиться перед глазами.

— Не так быстро, — говорит Билл, сидящий напротив.

Поспешно ощупываю себя. Рубашка на мне застегнута.

— Мы в Финиксе, — говорит Билл, опережая мой вопрос. — Вчера остановились, не доехав до города несколько миль, но тебе становилось все хуже. Так что Джесси перекинул тебя поперек седла, и мы помчались к Эвелин. Она вызвала доктора, который заштопал тебя сегодня утром. Обошлось парой швов и каплей алкоголя. Царапина, но глубокая: пулей вырвало кусок мяса, хорошо хоть кость не задело. — Он указывает пальцем на мою руку. — Док говорит, ты больше пострадала из-за шока от кровопотери и удара головой. Эвелин божится, что тебя контузило.

— Она тоже доктор? — интересуюсь я.

— Нет, она шлюха, притом моя самая любимая. Скажи спасибо, что я позволил ей сначала обслужить тебя, а не меня. — Он ухмыляется, и я благодарна ему за шутливый тон, поскольку меня сводит с ума необходимость лежать перед ним в постели, хотя теперь он знает, что я вовсе не тот парень, которым притворялась.

— А где Джесси? — спрашиваю я.

— Только что вернулся. — Билл метко сплевывает табак в плевательницу на полу. — Гонялся за твоей лошадью. Она убежала, когда на реке началась стрельба, но он ее выследил и привел обратно.

Сильви! Я чуть ее не потеряла. На секунду я обмякаю от облегчения.

— Мне нужно его поблагодарить. Немедленно. — Я выпрямляюсь и хватаюсь за одеяло, но Билл энергично трясет головой:

— Не-не-не, дождись хотя бы, пока я выйду! Господи боже.

Я ерзаю на кровати, и тут до меня доходит. Ноги под одеялом голые. Быстро оглядываю комнату: брюки сложены на сундуке в изножье кровати, рядом стоят ботинки.

— У тебя был жар, — поясняет Билл.

У меня отваливается челюсть.

— Ой, только не выдумывай лишнего! Штаны с тебя сняла Эвелин.

Боже всемогущий, я готова провалиться сквозь землю. Мне хочется вычеркнуть из жизни все события последних нескольких дней.

— Тебе лучше выйти, — бормочу я, чувствуя себя голой.

Билл тяжело вздыхает, но не спорит. Как только он выходит, я выбираюсь из кровати. Все тело болит, я жутко устала, и вдобавок меня шатает. Раненое плечо туго забинтовано, я пытаюсь им пошевелить и дергаюсь от боли. Хорошо, что стреляю я не с этой руки. Но сильнее всего болит голова. Нащупываю на затылке огромную шишку. Проклятье, я здорово ударилась о камень.

Чертов мерзавец на чертовой лошади.

Я убью его. Его и всех остальных.

Хватаю штаны и, поочередно балансируя на одной ноге, натягиваю их — слава богу, несмотря на пульсирующую боль в висках, голова вроде бы не кружится. Когда я надеваю ботинки, раздается стук в дверь.

— Да! — отвечаю я.

Джесси ногой приоткрывает дверь.

— Ты встала, — произносит он, но смотрит не на меня, а скорее на кровать.

— Спасибо, что не бросил меня, — говорю я.

— Ну а как же. Я обещал отцу. — Внезапно его лицо искажается от ярости. — Черт бы тебя подрал, Нат, надо быть идиотом, чтобы бежать прямо под пули! Чем ты вообще думала? Тебя могли убить! Из-за тебя нас всех могли убить.

— Кэти, — перебиваю я.

— Что?

— Меня зовут Кэти.

— Ясно. — Джесси косится на меня и тут же переводит взгляд на комод. — Господи Иисусе, — медленно тянет он.

Я сижу на кровати, он стоит, по-прежнему уставившись на комод.

— Знаешь, теперь я припоминаю, что много лет назад вы с твоим па жили у нас в сарае. Если бы меня спросили, я бы поклялся, что у Генри дочка, но когда ты появился, я подумал: мало ли, может, память меня подводит. Каким же я был дураком, поверив тебе на слово! Хотя мы с братом рисковали шкурой, присоединившись к твоей погоне за бандой Роуза.

— Джесси, мне очень стыдно.

— Ну еще бы.

— Нет, правда, — говорю я. — Просто… ну кто всерьез воспримет девчонку? Я бы только привлекла лишнее внимание, а то и стала бы легкой мишенью…

— Так ты и стала чертовой мишенью там, на реке, Нат… Тьфу, черт, то есть Кэти.

— Да, но ведь иначе ты отправил бы меня обратно на ранчо! — Я почти кричу. — Велел бы оставаться с Сарой, если бы знал! А я должна отомстить, Джесси. Я не смогу дышать полной грудью, пока последний из этих мерзавцев не сдохнет, как тот, которого я пристрелила в Прескотте!

— Чего?!

Раз уж обмолвилась, придется выкладывать все начистоту. В конце концов, Джесси ведь спас мне жизнь, отыскал мою лошадь, доставил меня в Финикс. Я сдаюсь и рассказываю об убийстве в дворовом нужнике, о письме, которое хранил Эйб, о дневнике и золоте.

Выслушав меня, он долго молчит.

— Джесси?

— Проклятье, Кэти! Во что ты нас втянула?

— Ни во что. Это моя охота, не ваша.

— Да, если не принимать в расчет всадника, которому удалось сбежать. Я вроде его подстрелил, но мы с Биллом были слишком заняты твоей раной, чтобы проследить за ним. Теперь он знает нас троих в лицо и вдобавок знает, что мы путешествуем вместе. Ты втянула нас в войну из-за потерянного золота и пролитой крови, даже не спросив разрешения!

— А я предупреждала, что мне не нужна компания! Я говорила, что путешествую одна, но вы с Биллом сами навязались на мою голову. Вы даже меня не слушали.

— А если бы послушали, что изменилось бы? — рычит Джесси. — Ведь ты наврала почти обо всем!

— Ну так давай, проваливай! — предлагаю я. — Ты у меня с самого начала в печенках сидел. Убирайся!

— И уберусь! — заявляет он, выскакивая из комнаты. — С превеликим удовольствием!

Он так сильно хлопает дверью, что даже странно, как она не треснула.