Путь отмщения

Глава двадцать пятая

— Вставай! Поднимайся! — Я подталкиваю Джесси носком ботинка.

Он ворчит, трет глаза и щурится, глядя вверх. Еще не рассвело, небо темное и пасмурное, только вдоль горизонта алеет полоска зари.

— Еще даже солнце не взошло!

Сегодня Джесси выглядит немного лучше, даже румянец на щеках появился.

— Вот и отлично. Нужно спуститься из стойбища в каньон до того, как солнце поднимется над скалой в виде конской головы.

— Это ориентир?

Я и забыла, что он тоже читал дневник и знает не меньше меня.

— Скала попалась мне на пути, пока я искала стоянку банды Роуза накануне того дня, когда отправилась тебя вызволять. Место находится на полпути в глубь другого каньона, если на развилке взять вправо. Если мы приедем вовремя, то узнаем, где находится шахта. Как только солнце поднимется над шеей лошади, его лучи осветят часть холма, расположенного напротив, и укажут место, где надо искать.

Джесси застывает с одеялом, наполовину притороченным к седлу ослика Вальца.

— Между прочим, наша сделка все еще в силе, — напоминаю я. — Лично я жажду своими глазами увидеть, как Роуз испустит последний вздох. Надеюсь, ты хочешь того же.

— Но ведь дневник все еще у него.

— Теперь это неважно. Если ориентир в виде конской головы верен, дневник больше не потребуется.

Я надеваю стетсон и вожусь с шейным платком, стараясь не обращать внимания на боль от солнечных ожогов. Когда я проснулась, плечи горели огнем, и к коже невозможно притронуться.

— Кэти, насчет вчерашнего…

— Забудь.

— Я был сам не свой. Да и сейчас…

— Говорю же, забудь.

Он хмурится. Когда я, застегнув ремень, поднимаю глаза, Джесси все еще смотрит на меня.

— Значит, вот как? Мы снова вернулись к погоне за Роузом?

— Ты не хочешь отомстить за Билла?

— Я не о том.

— Тогда о чем ты, Джесси? Я ведь не слышу твоих мыслей.

Он проверяет повязку на груди и застегивает рубашку на все пуговицы. А потом наконец говорит:

— Что ж, тогда снова в путь?

Я достаю ружье из седельной сумки, навьюченной на осла.

— Пока мы не уехали, осталось еще одно дело.

— Отдай его Бодавею, — прошу я Лилуай, протягивая ей свой винчестер. — В благодарность за лечение.

— Что тут происходит? — спрашивает Джесси.

— Лилуай мне вчера все объяснила. Целитель не возьмет денег, но готов принять от нас подарок.

— Я сам могу расплатиться за лечение, — упрямится Джесси. — Не отдавай шаману винчестер. Я ведь знаю, насколько он тебе дорог. — Он бежит к осликам и достает свое ружье. Удерживая его в равновесии на раскрытых ладонях, протягивает Лилуай: — Для…

— Бодавея.

Для Бодавея, — эхом повторяет Джесси.

Лилуай смотрит на него долгим изучающим взглядом и наконец берет ружье. Джесси добавляет к нему горсть ружейных патронов.

— Лил… — говорит он.

— Лилуай, — поправляю его я.

— Лилуай. — У него не получается произнести правильно, но он старается. — Я не был добр к тебе. Ни разу не сказал тебе теплого слова, не защитил, старался даже не смотреть тебе в глаза… и все же я благодарен. Ты сделала для меня гораздо больше, чем я заслуживал. Ты и твой народ.

— Я не могла поступить по-другому, — говорит Лил.

— Как это? — Джесси выглядит потрясенным.

— Когда Кэти пришла вчера ко мне — ты был уже без сознания и на пол пути в Счастливый Предел, — я стала думать, как мне быть. Твоя смерть меня бы не опечалила. Ты сам сказал, что не был добр ко мне. Но оставить без ответа мольбы Кэти… такой путь сулил мне одиночество. Мой дух-проводник покинул бы меня. Тогда я рассмотрела другие пути. Другой путь предлагал отвести тебя к Бодавею. Моя мать — она и служит мне проводником — сказала, что твое время еще не пришло. Она велела мне воззвать к силе Бодавея. Если бы Усену было неугодно тебя спасти, ты бы не выжил. Но ему было угодно. Прошлой ночью я слышала, как в каньонах выли койоты, а в небе ухали совы, и я поняла, что силы вернутся к тебе.

Меня так и подмывает сказать, что койоты в этих краях воют каждую ночь, но я прикусываю язык. Я ведь сама слышала голос дикого пса прошлой ночью и восприняла его как подарок, как отклик живой души, услышавшей меня. В какие бы высшие силы ни верила Лилуай, кто-то помог Джесси выйти из долины смертной тени. Пожалуй, это сродни тем чудесам, что совершал Господь, к которому взывают по воскресеньям прихожане в Прескотте. У па над кроватью тоже висело распятие. Раньше я считала религию подпоркой для слабых: Писание диктует, что тебе думать и как поступать. Подобно поэзии, это лишь цветистые речи, отнимающие драгоценное время и отвлекающие от насущных дел. Но теперь, после всего случившегося… я уже не так уверена.

Может, религия нужна для того, чтобы мы не чувствовали себя одиноко и нам было во что верить, когда мир погружается во тьму. Лилуай назвала мать своим духовным проводником, как будто та — незримый ангел-хранитель, направляющий шаги дочери. После смерти па я гневалась на Бога, кричала и по-детски просила па вернуться, — просто чтобы к кому-то обратиться, с кем-то поговорить, лишь бы не чувствовать себя такой потерянной. Но на самом деле я не верила, что па меня услышит. Или Бог. Может, в этом и состоит моя главная беда. Может, имеет смысл верить не только в саму себя. Понятное дело, жизнь не всегда бывает простой, честной и справедливой, но преодолевать трудности в одиночку тоже не легче. А прошлой ночью, вознося молитвы в бескрайнее небо Аризоны… впервые с тех пор, как не стало па, я почувствовала, что кто-то меня услышал.

— Прости меня, Лилуай. За то, как я с тобой обращался, — говорит Джесси.

Она кивает.

— Правда, прости.

— Джесси, она не глухая.

Он кидает на меня возмущенный взгляд, но Лилуай уже сменила тему.

— Если нужна вода, — говорит она, — набирайте из ручья. Вода в болоте затхлая и солоноватая. И будьте осмотрительны. Не все в племени обрадовались вашему присутствию. Многие боятся, что вы охотитесь за золотом и надругаетесь над Матерью-Землей. Если бы большинство воинов не покинули стойбище, за вами наверняка проследили бы.

— Сколько еще повторять: меня не интересует золото, — уверяю я. — А теперь и для Джесси оно не первоочередная забота.

Он мне такого не говорил, но и возражать не стал, а значит, я не ошиблась.

— Все слишком сложно, — замечает Лилуай. — Когда бледнолицые говорят о золоте, мы сразу предполагаем самое худшее. Весь наш опыт подсказывает, что ничего хорошего не выйдет. Будьте осторожны.

— Как скажете, босс! — И я салютую ей.

— Что это означает? Я видела такой жест у бледнолицых, но до сих пор не понимаю его смысла.

— Знак уважения. Способ дать понять: «Я к тебе прислушиваюсь, ценю твое мнение и признаю правоту твоих слов».

Губы у нее дергаются, как будто она сдерживает улыбку.

— Если мы больше не увидимся, спасибо тебе за все, Лилуай, — добавляю я. — Надеюсь, ты найдешь то, чего ищешь.

— Надеюсь, и ты тоже, Кэти Томпсон.

Мы тепло пожимаем друг другу руки, будто наши сородичи не находятся по разные стороны поля битвы.

— Лилуай, — произносит Джесси и приподнимает шляпу.

Она молча кивает.

И так же неожиданно, как и появилась, девчонка-апачи навсегда исчезает из моей жизни.

* * *

Мы с Джесси быстро продвигаемся вперед. Несмотря на ранение, он держится молодцом. Или просто скрывает, насколько тяжело ему идти.

К тому времени, как мы возвращаемся в долину, небо светлеет. На плоской равнине солнце уже поднялось бы над горизонтом, но здесь у нас есть в запасе не меньше часа, пока оно не покажется над вершиной каньона.

Там, где тропа делится надвое, мы сворачиваем налево и идем в сторону конской головы. Я впереди, Джесси за мной, ослы замыкают цепочку. Волосы у меня на затылке шевелятся, руки чешутся достать револьвер. За каждым новым поворотом тропы мне мерещатся «Всадники розы», готовые отправить нас в ад. Я боюсь, что призрачный стрелок затаился на гребне каньона и держит нас на мушке, собираясь довершить начатое вчера. Но когда осматриваю вершины скал, никаких бликов не видно. Сегодня в каньоне стоит жуткая тишина. С каждым шагом Игла Ткача все ближе, она вздымается в небо на такую высоту, что при одном взгляде на нее кружится голова.

Примерно через полчаса я показываю на маленькую столовую гору, расположенную между двумя тропами — той, по которой мы идем, и соседней.

— Если мы заберемся туда, то конская голова будет видна на юго-востоке, — говорю я. — Нам нужен хороший обзор в южную сторону, чтобы заметить, куда протянутся лучи.

— Они упрутся в склоны тех холмов?

— Должны. Я почти уверена, что в дневнике говорится именно об этом наблюдательном пункте: на скалистой гряде, разделяющей два каньона.

Джесси смотрит на небо.

— Тогда нам лучше поторопиться.

Почти у самой вершины приходится оставить осликов. Джесси привязывает их к корявому деревцу, пробившемуся между камней, и берет с собой бинокль и блокнот.

Он подсаживает меня на уступ, куда осликам не забраться. Передо мной открывается захватывающий вид на горы Суеверия. Над восточной грядой гордо возвышается конская голова, на юге пронзает небо Игла Ткача. Отсюда она не кажется такой немыслимо высокой, как со дна ущелья. Ее острый пик торчит из большой горы. Снизу, пока мы не видели гору, Игла Ткача казалась бесконечным обелиском или острым мечом, который невидимая рука поднимает все выше, выше и выше.

— Кэти, не подсобишь?

Я протягиваю Джесси руку и помогаю ему взобраться на нашу маленькую смотровую площадку. Небо уже цвета красного золота, солнце вот-вот покажется над конской головой. Подойти ближе мы бы не успели.

Рудник расположен где-то в тени от Иглы Ткача. Сейчас, ранним утром, тень от Иглы тянется в противоположную от нас сторону, на запад, а лучи солнца, поднимающегося над горной грядой, должны осветить местность прямо перед нами, на юге. Мы с Джесси сходимся на том, что в подсказке насчет Иглы Ткача речь идет о солнце на закате: тогда тень от скалы вытянется в эту сторону и накроет ту же самую область на юге. Поэтому пока что мы решаем сосредоточить внимание исключительно на конской голове.

Джесси рассматривает скалу в бинокль.

— Думаю, еще пару минут. Хочешь взглянуть? — Он передает мне бинокль.

Солнце ползет медленнее улитки, скала в виде головы коня загораживает его почти полностью. Каждая минута тянется как все двадцать, каждый новый проблеск солнечных лучей словно дразнится. Наконец солнце переваливает через шею коня, проникает между его острых ушей и освещает землю прямо перед нами.

Лучи заливают больший участок земли, чем я надеялась. Может, мы стоим не в том месте, где находился автор карты, или дело в том, что сейчас июнь, а подсказка работает только в конце лета.

Я рассматриваю светлое пятно в бинокль. Кажется, солнце освещает южный склон небольшой горы. Или большого холма. У его подножия вроде бы вьется пешая тропа, но она как раз находится в тени.

Рядом со мной Джесси чиркает карандашом по бумаге. Я заглядываю ему через плечо: он набросал местность, выделив овалом область, залитую солнечным светом. На другой странице — беглый набросок девушки. Только лицо, в профиль. Шляпа низко надвинута на глаза, волосы длиной до подбородка. Глаза прищурены, будто она смотрит против света. Виду нее сердитый и холодный. И решительный. Рисунок у нее на рубашке такой же, как у меня.

Я отвожу взгляд, как будто подсмотрела что-то слишком личное, и снова разглядываю конечный пункт нашего путешествия. Солнце уже поднялось и осветило еще больший участок, перевалив за конскую голову и взбираясь по небу все выше.

— Может, нам удастся обойти гору с другой стороны и добраться до холма прямо по гребню. Похоже, это ближайший путь.

— Да, но еще и самый трудный. Не пришлось бы поворачивать назад. — Джесси достает компас и отмечает наше текущее местоположение и примерное место, где находится рудник. — Почти строго на юго-запад. — Он закрывает компас, кладет в карман, убирает туда же блокнот. — Я буду держать нас по курсу. Надеюсь, впереди нет непроходимой пропасти или препятствия, которое не удастся обогнуть.

— А как быть с осликами? — спрашиваю я. — Мы что, бросим все наши вещи?

— Если придется. Но давай спустимся ниже на несколько футов и попробуем обойти гору. Может, нам и правда удастся пройти по низу, не переваливая через вершину.

Мы в последний раз бросаем взгляд на цель нашего путешествия и спускаемся к осликам. Когда Джесси отвязывает веревки, вдалеке раздается одинокий выстрел, взрывая сонную тишину гор. Мы оба вскидываемся в сторону звука: он доносится откуда-то с другой стороны горной гряды, которую нам нужно пересечь.

— Роуз? — спрашивает Джесси.

— Или призрачный стрелок.

— Нет никакого призрачного стрелка.

— Тогда кто вчера был наверху каньона во время перестрелки? Вальц говорил, что в этих горах творятся всякие странные вещи. А Билл думал…

— Я знаю, что думал Билл, — обрывает меня он. Потом сглатывает ком в горле и, не глядя мне в глаза, добавляет: — Идем дальше.

Он шлепает осликов по крупам, подгоняя вперед, но плечи у него поникшие. Вот так он выглядел и вчера: сдавшийся, утративший надежду. Мне страшно. Еще одна такая потеря — и он окончательно сломается и перестанет быть собой. Тогда от Джесси Колтона ничего не останется.