Путь отмщения

Глава двадцать восьмая

Удары кирки звенят, точно бой колокола.

Мы ищем и находим тропу: по следам ботинок в пыли, по примятым кустикам полыни, на которые неосторожно наступили. Интересно, долго ли Роуз заставлял последнего своего подручного копать золото, прежде чем решил, что обойдется без лишней пары рук, и бросил парня подыхать в пещере?

Впереди, чуть левее, я замечаю дерево пало-верде, которое па описывал в дневнике. На него не обратишь внимания, если не знать, что это ориентир. Кора и вправду наполовину содрана, а ствол изогнут под странным углом; ветви тянутся поверх скалы в одном направлении, указывая на каменистый обрыв, куда мы и взбираемся.

Я показываю на дерево Джесси, но он никак не реагирует, даже если опознал подсказку. Он вот-вот взорвется, потому что бикфордов шнур его гнева дотлел почти до запала.

Мы карабкаемся по скалистому склону, ориентируясь на звон кирки, нарушающий тишину гор. Пот катится у меня но спине и между грудей. Пульс резко участился, кровь шумит в ушах, но я не останавливаюсь. Даже после того, как кирка смолкает.

Подтянувшись, мы залезаем на широкий плоский валун и наконец оказываемся на относительно ровном месте. Я оглядываюсь вниз, на пройденный путь, и вижу тропу, вьющуюся по ущелью, а вдали гордо возвышается Игла Ткача.

Но перед нами…

Прямо перед нами, за густыми зарослями горных колючек и острыми обломками камней, наваленных кучами высотой почти до пояса, находится рудник. Мы с Джесси приближаемся и заглядываем внутрь шахты. Это глубокая яма в виде воронки, огороженная опалубкой из досок, чтобы было во что упереться руками и ногами. Джесси берет камень и кидает вниз, но тот, похоже, падает на ступеньки вырубленной в породе лестницы, несколько раз подпрыгивает с громким стуком и затихает. Невозможно определить, насколько глубока шахта.

Мы прислушиваемся и ждем, что снизу раздастся голос. Но никакого ответа нет. Ударов кирки тоже не слышно, хотя я уверена, что мы в правильном месте. Тогда где…

— Где он? — спрашиваю я у Джесси.

И слышу хруст гравия и щелчок затвора.

— Позади вас, — говорит Уэйлан Роуз.

Мы выхватываем револьверы и разворачиваемся, готовые выстрелить одновременно, но тут же вскидываем дула вверх.

Роуз не один.

Левой рукой он прижимает к себе женщину, пережав ей горло локтем. В правой, вытянутой поверх ее плеча, держит револьвер.

Заложница выглядит ужасно. В темных спутанных волосах, свисающих неопрятными космами почти до пояса выцветших штанов, подвязанных разлохмаченной на концах веревкой, полно седых прядей. Рубашка у женщины драная, с пятнами пота под мышками, кожа темная от загара. Иссохшая. На шее она болтается зобом, как у стервятника, возле глаз прорезана глубокими морщинами. На вид ей можно дать и сорок лет, и вдвое больше, но с лица старухи на нас смотрят неожиданно молодые испуганные глаза.

— Бросайте ваши шестизарядники, — приказывает Роуз, — или дражайшей маме конец.

— Сьерра! — выдыхает женщина. — Сьерра, делай, что он говорит. Пожалуйста, — она не сводит с меня черных глаз, округлившихся от ужаса и отчаяния.

— Я не шучу! — ревет Роуз и прижимает дуло револьвера к виску женщины. Та мгновенно обмякает у него в руках, колени отказываются ей служить. Она не падает только потому, что Роуз не ослабляет захвата, и незнакомка цепляется за его руку.

— Сьерра, прости, что я вас бросила. Прости меня. Ты ведь не хочешь моей смерти, правда? Мы можем начать сначала. Мы все исправим.

— Кто такая Сьерра, черт подери? — не выдерживаю я.

Лицо женщины искажается от изумления.

— Это ты, дорогая. Ты Сьерра.

— Я Кэти.

— Нет. — Она трясет головой. — Мы назвали тебя в честь гор, где нашли золото. В честь места, которое изменило нашу жизнь.

И вдруг меня осеняет, и в памяти вспышками молний мелькают сцены, открывающие правду. Кровать, в которой будто никого и нет; вечно закрытая дверь. Та якобы чужая кухня была нашей, только в Тусоне. Яркие цвета — дань мексиканским корням матери, которые па выкорчевал, когда мы переехали на север.

Я была совсем маленькой. Не могла связать воедино разрозненные детские воспоминания. И не видела, как отец хоронил ее, когда меня не было дома.

Но я ничего и не увидела бы.

Не было ма ни в той кровати, ни в могиле.

Ничем она не болела.

Она нас бросила. Бросила нас обоих, и па увез меня на север. И постарался оградить от правды, чтобы я не узнала о нанесенной матерью обиде, чтобы память о ней осталась чистой, незапятнанной, чтобы я могла думать о ма с любовью.

Я смотрю на женщину, которая стоит передо мной, и пытаюсь разглядеть под слоем грязи и глубокими морщинами знакомые черты ма. Я мысленно стираю с лица следы времени, закрашиваю черным седину в волосах, представляю то самое платье, в котором она фотографировалась для семейного портрета. И внезапно узнаю гордые скулы, бронзовый оттенок кожи, глаза, которые смотрят прямо в душу, пробуждая чувства, дремавшие долгие годы.

— Ма?

— Да, дорогая. — Слеза скатывается по щеке женщины.

— Но… ты бросила нас. Почему ты нас бросила?

— Сложно объяснить.

— Вовсе не сложно! Родных не оставляют. Заводишь семью и заботишься о ней. Все просто и понятно.

— Если ты позволишь мне объяснить…

— Никаких объяснений, пока вы оба не бросите чертовы револьверы! — орет Роуз.

Джесси только тверже перехватывает рукоять, но я опускаю руку.

— Кэти…

— Она моя мать, Джесси. Убери оружие.

— Кэти, тут что-то не так. Откуда она взялась? Как попала сюда? За много дней мы не встретили ни души!

Тут не поспоришь, но я не хочу брать на себя вину за смерть матери и уж точно не позволю Уэйлану Роузу убить ма: у меня нет другой семьи, кроме нее.

Он пинает ее по ногам, и она, рыдая, падает на колени. Роуз вжимает дуло ей в затылок.

— Джесси! — кричу я. — Брось чертовы револьверы!

Колтон продолжает неотрывно смотреть на Роуза и наверняка просчитывает возможность выстрела. Да, Роуз открылся, теперь его не заслоняет тело заложницы, но револьвер уже у него в руке, взведен и нацелен, а нажать на спусковой крючок он успеет быстрее любого из нас.

— Пожалуйста, — прошу я Джесси. — Умоляю.

Он прикусывает губу и стонет от бессилия, но опускает руки с револьверами. Я бросаю кольт в пыль между нами и Роузом и киваю Джесси. Мучительно долгую секунду он колеблется, но все же расстается со своими ремингтонами.

— Ну наконец-то, — говорит Роуз, толкая мать вперед. — Мария, будь любезна.

Она ползет к нашим револьверам, подбирает их и встает. Но почему-то не разворачивается и не палит Роузу прямо в лицо.

А спокойно возвращается и пожимает Уэйлану руку

— Сердечно благодарен, — говорит он, забирая у нее мой кольт.

Ма крутит револьверы Джесси на указательных пальцах и улыбается.

— Рада помочь, — говорит она.

— Но он… Ты с ним заодно?! Да как ты можешь!

— Я сама его наняла, — спокойно говорит она. — Уэйлан и его мальчики охотились за золотом в моих горах целую вечность, и обычно мне удавалось отогнать их выстрелами из ружья и держать на расстоянии. Но зимой в моем тайнике кончились запасы, и тогда я подумала, что из досадной помехи «Всадники розы» могут превратиться в союзников.

Она продолжает крутить на пальцах револьверы Джесси. Сейчас она выглядит совсем другим человеком. Не слабой и отчаявшейся, а одержимой.

— Всего было три тайника и рудник, ясно? Когда-то у меня были карты, на которых обозначалось местоположение каждого из хранилищ, да только кое-кто украл у меня дневник с подробным описанием! Я потратила на поиски шесть сезонов подряд, но обнаружила только один из тайников — тот, что расположен дальше всего отсюда. Он позволил мне продержаться несколько лет, потому что был полон добытого золота. Но в начале этой зимы я показалась Уэйлану, вместо того чтобы прогнать его, как обычно. Я рассказала ему, что у человека по имени Росс Генри Томпкинс хранится дневник, который указывает дорогу к золотоносному руднику, а сам Росс, как я подозреваю, уехал из Тусона на север. И мы с Уэйланом договорились: если он привезет мне дневник, то потом, когда мы найдем золото, я отдам ему столько, сколько он сможет увезти.

— И он не пристрелил вас на месте? — фыркает Джесси.

— Я показалась ему с гребня ущелья, — ощеривается она. — Они стояли внизу, на большом расстоянии. На том самом месте, где я закопала динамит. Так что они вели себя смирно, боясь пошевелиться, и внимательно выслушали мое предложение.

Однако с отъезда Уэйлана прошел не один месяц. И я подумала, что у него ничего не вышло или он решил забросить это дело. Я возобновила поиски тайника, прочесывая горы дюйм за дюймом, переворачивая каждый камень. Вообразите мое потрясение, когда я снова увидела Уэйлана в каньонах и услышала слова одного из его людей: мол, дневник теперь у них и золотом не придется делиться, если убить проклятую Томпкинс. Поэтому я поступила как любая уважающая себя женщина на моем месте. Прострелила мерзавцу башку, а потом уложила всех остальных, кого удалось взять на мушку.

— Значит, тогда в ущелье стреляла ты! — В тот день и решила, что Хэнк говорил обо мне, а на самом деле он имел в виду мою мать: призрачного стрелка, женщину, которой досталось бы почти все золото, если бы они придерживались условий сделки. — Ты чуть меня не убила!

— Если бы я знала, что ты моя плоть и кровь, то не стала бы в тебя целиться. Но, милая, ты же одета как мальчишка.

И тут до меня доходит, почему Роуз изменил условия нашей с ним сделки, почему потребовал меня в обмен на Джесси. Я была нужна ему для торга. Узнав, что я дочь Генри, он сообразил, что Мария — моя мать. Роуз собирался использовать меня против нее, как только что использовал ее против меня: он приставит револьвер мне к виску, пока ма не бросит оружие, и тогда он застрелит нас обеих и сам обчистит рудник. Зачем ему делиться золотом, если можно все оставить себе?

Вот почему он бросил в пещере последнего из своих людей. Вот почему всего только сшиб с меня шляпу, а не убил, когда я пришла за Джесси. Вот почему Уэйлан замешкался в «Тигре», когда я назвала свое имя. С того самого момента он начал придумывать план, который сейчас воплощает в жизнь.

Мария чешет голову дулом револьвера и поворачивается к Роузу:

— Повезло тебе, Уэйлан, что я не пристрелила тебя тогда, верно? Только шляпу сшибла с головы. Зато потом ты сразу принес мне дневник, как послушный пес. — Она тихонько свистит, будто подзывая собаку. — Расскажи-ка еще раз, как ты его нашел.

— Мы были в Каса-Гранде, когда прошел слушок, что один человек потратил неприличное количество золота на доктора для своего ребенка. Мы проследили источник слухов до Прескотта, а там у Гранитного ручья нашли и самого Томпкинса.

Тот доктор, который лечил меня от скарлатины… Значит, он вовсе не шутил, что отец расплатился золотом.

Мария улыбается.

— Это был единственный промах Росса — Генри — за долгие годы, и он ему дорого обошелся.

— Просто не верится, — цежу я сквозь зубы. — Ты наняла Уэйлана Роуза, известного своей кровожадностью преступника, чтобы вернуть жалкий дневник? Роуз убил моего отца. Повесил его на нашем мескитовом дереве!

— Прискорбный, но необходимый шаг.

— Необходимый? Когда-то па был твоим мужем!

— И отнял у меня дочь, — огрызается она. — Похитил тебя и скрылся среди ночи. А ведь именно я проводила долгие месяцы в горах, забирая золото из тайника и переправляя домой. Именно я заботилась о том, чтобы мы жили в богатстве и роскоши. И как он меня отблагодарил? Забрал тебя, кучу золота, карты — и исчез! Да еще посмел дать тебе другое имя! Я назвала тебя прекрасным именем Сьерра, а он изменил его на скучное Кэти!

— Знай ты меня хоть немного, ты поняла бы, что оно мне больше подходит. Впрочем, откуда тебе знать, если ты настолько утратила связь с реальностью. Па говорил, что в Тусоне стало небезопасно, что вам угрожали. Говорил, что ничего не оставалось, кроме как сбежать.

— Твой отец был трусом, трусом и слабаком! — взрывается Мария.

— Будь у тебя хоть половина той смелости, что была у па, ты явилась бы в Прескотт и повесила отца собственноручно.

Она наотмашь бьет меня по лицу рукояткой револьвера Джесси, так что искры сыплются из глаз.

— Следи за языком! И хорошенько подумай, кто здесь злодей. Я ведь не буду с тобой нянчиться, как Роуз, но я хотя бы не лгу. А насколько честен был с тобой отец, если по правде? Уэйлан рассказал мне, что под вашим мескитовым деревом есть могила с моим именем. И раз уж отец врал половину твоей жизни, может, это он злодей? Я ведь в те годы старалась только ради семьи. А он просто взял и сбежал.

— Думаю, жажда золота свела тебя с ума, — говорю я, еле сдерживаясь. — Если не можешь жить по-человечески, если по ночам боишься собственных соседей, какой тогда смысл быть богатым? Покой не купишь за золото.

— Зато можно купить счастье.

Какое счастье? Насколько я могу судить, она годами не покидала этих гор. Наверное, жила в том убогом домишке, покупала у апачей вещи и припасы, которые не могла раздобыть сама, а поиски золота хранила в тайне. Не удивлюсь, если динамитом она разжилась в результате сделки с Якобом Вальцем.

Когда я вижу ма в таком состоянии, полубезумную, не в себе, у меня сердце разрывается. Да, па лгал мне. Плел небылицы, рассказывал полуправду и хранил тайны большую часть своей жизни. Но все это он делал ради моей безопасности, чтобы дать мне убежище и защитить от чудовища, которое сейчас стоит передо мной.

Я должна была думать, что мать умерла. Мне не следовало знать о золоте и о том, как оно разрушило нашу семью. Если бы прошлое настигло отца, я должна была уехать к Эйбу, остаться у него и продолжать жить дальше. Но ярость затмила мне рассудок. Мне хотелось раскопать все тайны па, отомстить за его кровь. А теперь я думаю: неужели всеми своими дурными поступками, всеми убийствами, запятнавшими мою совесть, я обязана этой незнакомке, которая крутит на пальцах револьверы Джесси? Неужели во мне больше от нее, чем от па? Плохого больше, чем хорошего; мстительности больше, чем прощения?

Я не сумела оставить прошлое позади. Как и Мария с ее охотой за дневником, я не сумела просто похоронить па под мескитовым деревом и жить дальше.

— Да господи боже! — кричит Роуз Марии. — Ты собираешься весь день учить ее уму-разуму или, может, пристрелим их наконец?

— Ты ждешь, что я убью свою собственную дочь?

— А почему нет? Ты же позволила мне убить своего мужа.

— Я все спланировала, определилась с будущим, — говорит Мария. — Но теперь, когда я вижу свою плоть и кровь, дело предстает в несколько ином свете. Да уж, вот незадача. — Она качает головой в притворном сокрушении. — Наконец-то золото у меня руках, но теперь еще двое чужаков знают к нему дорогу.

— Господи, да застрели ты их, или я сам справлюсь! — рявкает Роуз.

— Думаю, ты меня не понял, — говорит Мария, и в голосе у нее звенит сталь. — Двое чужаков. Один. — Она указывает на Джесси. — Два. — И она снова поворачивается к Уэйлану Роузу и смотрит на него в упор.

— У нас был уговор, — говорит он. — Если я верну дневник, ты дашь мне столько золота, сколько я смогу увезти.

— Знаю, — вздыхает Мария. — Но я передумала.

Она целится в него, он в нее, мы с Джесси бросаемся на землю и прикрываем головы руками, а в воздухе уже свистят пули.