Путь отмщения

Глава шестая

Мы останавливаемся на ночлег за час до заката.

Джесси кружит, высматривая подходящее место для лагеря, и наконец приводит нас к обломку скалы, рядом с которым растут два чахлых куста. Жалкое укрытие, нас мигом заметят, поэтому мы договариваемся по очереди караулить всю ночь. «На всякий случай», — поясняет Джесси.

Апачи предпочитают держаться ближе к горам, банда Роуза опередила нас не на один дневной переход. Прочие путешественники наверняка заняты тем же, чем мы сейчас, — устраиваются на ночлег, — но я не хочу спорить. Я устала, проголодалась, по спине ручьями течет пот. Я просто хочу, чтобы этот день закончился. К тому же чем скорее парни поедят, тем раньше лягут спать, и я смогу облегчиться в уединении, а не под их пристальными взглядами. Не думала, что придется столкнуться с такими сложностями, когда решила переодеться в мужскую одежду. Хотя кто же знал, что мне придется путешествовать с настоящими парнями?

Джесси достает флягу с молоком из седельной сумки, замешивает тесто и печет на огне лепешки. Они получаются слишком сухими, пресными и подгорелыми, но с вяленым мясом и беконом мы уминаем их за милую душу, пока лошади бродят неподалеку и щиплют траву. Ни за что в этом не сознаюсь, но мне приятно находиться в компании.

Наевшись до отвала, мы наблюдаем, как небо раскрашивает горизонт в прекрасные цвета заката, потом привязываем лошадей к кустам и расстилаем одеяла для ночлега. Мочевой пузырь у меня сейчас лопнет, но нас окружает плоская равнина, где всё как на ладони, и если я попытаюсь тайком улизнуть в сторонку, это вызовет подозрения.

— Ты едешь с нами до Тусона? — спрашивает Билл. — Или свернешь с полдороги в погоне за бандитами, хотя тебе все равно с ними не справиться?

— У Финикса наши пути расходятся, — отвечаю я.

— У Финикса? — уточняет Джесси. Он сидит напротив на раскатанной подстилке, положив на колено маленький блокнот, в котором чирикает карандашом. — Там же ничего нет, кроме кучки чокнутых поселенцев, которые пытаются выстроить оазис посреди пустыни.

— Именно туда направляется Роуз со своими парнями, — говорю я.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все.

— Мы не сумеем тебе помочь, Нат, если ты не посвятишь нас в подробности, — возражает Джесси и снова начинает писать в блокноте. Или, скорее, рисовать. Карандаш скользит по бумаге долгими и плавными штрихами — не похоже, что из-под него выходят слова.

— Напомни, когда я говорил, что нуждаюсь в вашей помощи?

Он пожимает плечами, захлопывает блокнот и растягивается на подстилке, надвинув шляпу на лицо.

— Джесси пристает к тебе не для того, чтобы позлить, — поясняет Билл. — Он беспокоится за всех — считает, что это его работа. К тому же он до сих пор дуется, что вчера я обыграл его в покер. Хотя, черт возьми, я каждый раз выигрываю! У меня здорово получается просчитывать ходы. — В глазах у него вспыхивает озорной блеск. — Видел бы ты, как мы подрались, когда он понял, что все эти годы я мухлевал! Я долго ходил с фонарем под глазом. Но Джесси все равно продолжает со мной играть. — Билл протягивает мне кисет с табаком, но я отказываюсь, мотая головой:

— Я не жую табак.

— Да брось ты! — Билл встряхивает кисет. — Язык у тебя есть, зубы тоже — что мешает?

— У твоего брата тоже все есть, но, в отличие от тебя, он почему-то не в восторге от этой привычки.

— Джесси предпочитает самокрутки. Говорит, ему противен вкус жевательного табака и от этого портятся зубы.

Я вспоминаю лавочника из Уикенберга.

— Тут я с ним согласен.

— Впервые, — замечает Билл.

— Все когда-то бывает впервые.

— Эй, я, вообще-то, пытаюсь заснуть, — не вставая, подает голос Джесси.

Билл с поразительной меткостью сплевывает табак на один из камней, которыми обложен костер.

— Ладно, девочки, ложитесь спать, а то пропустите сон красоты. Я, так и быть, покараулю первым.

Боюсь, мне придется потерпеть еще несколько часов.

К рассвету Сильви начинает беспокоиться. Я просыпаюсь от звяканья поводьев: лошадь хочет освободиться и упрямо бьет передним копытом в сухую землю.

— Хорошо-хорошо, — я кое-как отдираю себя от подстилки и иду к Сильви, — сейчас поедем.

К счастью, шум не потревожил парней, и мне удается сделать свои дела, прежде чем разбудить спутников. Похоже, я сама себя загнала в угол. Рано или поздно обман вскроется, это точно. Не смогу же я, выхлебав в пути целую флягу воды, терпеть весь день до самой ночи, когда придет моя очередь заступать в караул.

Наскоро позавтракав беконом, мы сворачиваем лагерь и навьючиваем лошадей. Я затягиваю подпруги седла, и Сильви, как обычно, ласково ржет, оглядываясь на меня.

— Свернем сегодня к востоку? — спрашиваю я. — Мы сбились с нужного направления.

— Не сбились, — возражает Джесси. — Мы просто едем параллельно Хассаямпе. Это значит…

— Я знаю, что такое «параллельно».

— Зачем же сразу вцепляться в горло! — Джесси вскидывает руки вверх, будто я нацелила на него кольт. — Я просто думал, что в Прескотте нет школы.

— Есть, и неплохая.

Понятное дело, я умалчиваю о том, что школу в Прескотте построили, когда мне исполнилось двенадцать, а к тому времени я уже и так знала все, что нужно. Па научил меня читать и писать. Он был сыном школьного учителя и вырос в Шарлотте; это позже они перебрались на Запад. Еще он питал слабость к поэзии и в детстве даже заставлял меня время от времени читать вслух стихи из маленького сборника. Хотя особого смысла я в поэзии не видела. От стихов урожай не созреет быстрее, они не защитят от набегов апачей. Это просто цветистые слова, которые при желании можно истолковать как угодно. Мне кажется, куда проще высказаться напрямую.

— И вообще, объясни, почему тебя так тянет к реке? — спрашивает Джесси.

— Из-за воды. Напоить лошадей. Помыться.

— Вот насчет последнего ты прав, Нат, — говорит Билл. — От тебя воняет еще хуже, чем от нас с Джесси, вместе взятых.

— Я дольше вас в дороге! — Щеки у меня вспыхивают, и я надвигаю шляпу на лоб, чтобы скрыть смущение. — Но и вы не розами пахнете.

Джесси хлопает Бунтаря по боку и запрыгивает в седло.

— Там, где мы сейчас находимся, Хассаямпа уже давно течет под землей, но я могу предложить кое-что получше.

— Получше реки?

— Не говори ему, Джесси, — предостерегает Билл. — Будет сюрпризом после долгого дневного перехода. Хотя там могло все пересохнуть, — добавляет он, скривив рот. — Дождей не было целую вечность.

— Я так понимаю, вы уже останавливались там прежде? — спрашиваю я.

Билл кивает:

— Это мое самое любимое место, лучше нет отсюда и до Тусона. Погоди, увидишь.

К середине дня поднимается ветер, но жару с собой не уносит. Мы пересекаем русло Хассаямпы в полдень, и злое солнце стоит прямо над головой. Равнины здесь широкие и бескрайние, они слегка понижаются к югу, куда нас ведет пересохшее русло реки. Где-то под этой бесплодной почвой река тоже пробивает путь на юг. К востоку от нас на горизонте возникает горная гряда, пурпурная в дрожащем мареве жаркого воздуха.

Джесси нервничает, из-за этого Бунтарь под ним начинает беспокоиться, а вслед за ним и Сильви норовит сорваться с места в карьер. Я позволяю ей выехать вперед: не хочу держаться слишком близко к братьям. Далеко к северу виднеется облачко пыли — дилижанс или грузовой фургон, — но оно уменьшается, значит, путники движутся в противоположную от нас сторону. Кроме них, вокруг никого, только плоская равнина — мы сразу заметим, если кто-то направится к нам.

Конечно, нам и самим негде будет скрыться в случае приближения опасности.

Может, поэтому Джесси так взвинчен.

За спиной у нас начинают собираться тучи. Похоже, надвигается гроза. Она объяснила бы усилившийся ветер, хотя все равно странно. В июне в Прескотте почти не бывает дождей, и сомневаюсь, что в пустыне их выпадает больше.

Мы продолжаем ехать вперед; Джесси каждые несколько минут подносит бинокль к глазам. Спустя несколько часов горная гряда уже не кажется такой маленькой. Но мой взгляд привлекает другое.

Впереди, примерно за милю от нас, над землей возвышается темный бугор. Сначала я решаю, что это огромный валун, гордо лежащий посреди пустыни, но он дымится. Как угли непогашенного костра.

— Вы это видите? — спрашивает Джесси, опуская бинокль.

Мы с Биллом киваем.

Пришпоривая лошадей, мы переходим на быструю рысь и спешим к странному предмету. Вскоре загадка разрешается.

Это обгоревший дилижанс: он лежит на боку, раскрытая дверца смотрит в небо, колеса праздно вращаются от дуновения ветра. В воздухе пахнет горелым деревом; тормозные колодки под брюхом дилижанса сломаны и перекручены; тяжелые кожаные шторы, призванные защищать от вездесущей пыли, съежились от огня. С сиденья кучера свисают брошенные поводья, но лошадей поблизости не видать.

Значит, кто-то обрезал постромки. Кто-то ушел отсюда живым.

С очередным порывом ветра до меня долетают новые запахи. Жареная плоть. Паленые волосы. Да, кому-то удалось скрыться, но нет сомнений, что другой — или другие? — не выбрался живым из этого ада.

И тут я вижу тело, валяющееся за фургоном: мужчина, на вид — возраста моего отца, с простреленной головой. Наверное, это кучер, но труп, как ни странно, не обгорел. Видимо, ужасная участь постигла только тех несчастных, кто находился внутри дилижанса. На лбу у кучера ножом вырезан символ — нечто вроде луковицы или бутона цветка.

«У него на седлах даже не выжжена роза. А ведь у них такой знак, разве нет?»

Я знаю, кто здесь побывал. Роза на седлах и такой же рисунок, вырезанный на лбу моего отца, — это их символ.

Дело рук «Всадников розы».

Я натягиваю узду и спешиваюсь с лошади. Когда дилижанс перевернулся, багаж свалился с крыши: рядом лежат разбитые сундуки, повсюду разбросаны вещи — книги, одежда. Один сундучок совершенно пуст — уверена, он был заполнен деньгами, пока бандиты не наложили на него лапу. Охота за золотом, долгие переходы в погоне за ним — предприятие не из дешевых. Сомневаюсь, что Роуз стал бы нарочно грабить дилижанс; скорее всего, их пути просто пересеклись, а он воспользовался удобным случаем.

Жар от тлеющего дилижанса становится невыносимым. Я отступаю назад и вдруг натыкаюсь взглядом на что-то белеющее в куче вещей. Детское платьице. А рядом — тряпичная кукла.

К горлу подкатывает тошнота, я подавляю рвотные позывы, запах горелого мяса и паленых волос забивает ноздри.

Это были не торговцы с товарами; не агентство Пинкертона, которое перевозит деньги с вооруженной охраной. В дилижансе ехала семья. Я задерживаю дыхание и подхожу ближе, морщась от жара. Сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я заглядываю в дверь перевернутого фургона. Задернутые кожаные занавески покоробились от огня и растрескались, тронь — и развалятся. Дулом кольта я отодвигаю их в сторону.

Внутри только обгоревшие до костей тела, даже не тела — обугленные черные скелеты. Один из них маленький. Размером не больше Джейка.

Я отшатываюсь, пячусь, и меня рвет под ноги в сухую пыль.

— Нужно похоронить кучера, — говорю я. Отпиваю из фляжки, полощу горло, чтобы избавиться от привкуса желчи во рту, и сплевываю.

— Чтобы выкопать здесь могилу, целый день уйдет. — Билл топает каблуком по сухой земле.

— Нужно что-то придумать.

Джесси просто щурится на фургон, как будто, если посмотреть подольше, дилижанс вдруг перевернется и встанет на колеса и оттуда как ни в чем не бывало выйдут пассажиры.

— Вы же видите, что они творят! — выкрикиваю я. — «Всадников розы» заботят только деньги и золото. Они сожгли семью заживо, а первым делом, похоже, пристрелили кучера. — Я указываю на раскинувшийся звездой труп. — И могу поклясться, что цветок у него на лбу вырезали задолго до того, как он испустил дух. То же самое мерзавцы сделали с моим отцом.

Джесси резко поворачивается ко мне. Губы у него сжаты в узкую полоску, но он ничего не говорит.

Застонав от бессилия, я решительно направляюсь к погибшему кучеру. Может, его и не удастся похоронить, но он хотя бы не станет пищей для стервятников. Я втащу тело во все еще тлеющий дилижанс, и пусть огонь избавит бедолагу от страшной участи.

Когда я хватаю труп и тяну за руки, вес его внезапно уменьшается. Я поднимаю глаза и вижу, что Джесси взял кучера за лодыжки. Он молчит, пока мы переносим тело. Молчит, когда мы проталкиваем погибшего сквозь дверцу фургона внутрь, и когда подносит горящую спичку к его одежде.

Только когда огонь уже занялся, чтобы освободить душу несчастного от мертвой плоти, Джесси смотрит на восток и произносит:

— Мы слишком задержались.

Пока мы едем прочь, ветер завывает, как разгорающаяся у меня в груди ярость. Небо заволакивает мрачными тучами. Никто не разговаривает. Мы не оглядываемся назад. И не сводим глаз с линии горизонта и приближающейся горной гряды.

В наступившем молчании меня одолевают тяжкие раздумья. Мыслями я постоянно возвращаюсь к дилижансу, хотя расстояние между нами неуклонно увеличивается. Бьюсь об заклад, там и красть было нечего. Вряд ли бандиты озолотились. Скорее всего, обычное работящее семейство переезжало на новое место, но «Всадникам розы» было плевать на них. Как и на моего па, обычного фермера. Думаю, Уэйлан Роуз способен на любую низость.

Еще один сильный порыв ветра чуть не срывает у меня с головы стетсон. Я поворачиваюсь в седле, подхватывая шляпу, и замечаю у нас за спинами — там, откуда мы приехали, — нечто такое, от чего душа уходит в пятки.

— Джесси! — испуганно окликаю я.

С запада, наползая на равнину, на нас движется туча пыли. Не облачко, поднятое всадниками или проезжающим фургоном, а целая стена. В ширину она даже больше, чем в высоту, — тянется по всему горизонту, как горная цепь перед нами, — и приближается со сверхъестественной скоростью.

— Не отставай! — кричит Джесси, бьет Бунтаря пятками в бока и пускается в галоп.

Мне не нужно повторять дважды.

Мы летим на восток, пришпоривая лошадей изо всех сил. Раньше я ни разу не заставляла Сильви скакать с такой скоростью и не уверена, что она сможет долго выдержать столь бешеный темп. И все же я погоняю ее все яростнее и быстрее, снова и снова. Дворняге повезло, он заранее убежал далеко вперед, но теперь мы стремительно его нагоняем.

Каждый раз, когда я оглядываюсь через плечо, жуткая стена оказывается еще ближе, она движется в два раза быстрее нас. Теперь я ее слышу — рев загнанного чудовища. Ощущаю ее дыхание, обдающее затылок горячим ветром.

Земля становится неровной. То и дело приходится вихлять зигзагами, огибая кактусы, бугры и рытвины, низенькие кустарники. Но я погоняю Сильви, не сбавляя скорости. Даже когда ветер начинает свистеть в ушах.

Мы не успеем.

Мы у самого подножия гор, но не успеем в них скрыться. Пыль поглотит нас целиком.

Впереди Джесси догоняет Дворнягу, резко сворачивает направо и влетает в узкий каньон, который легко не заметить, если не знать, что он там есть. Билл следует за братом, пес наступает Рио на пятки.

Я дергаю Сильви за поводья, чтобы направить следом, но она в этот момент перепрыгивает через гору камней. Лошадь пугается, испуганно ржет, не успевая перегруппироваться в прыжке, и неловко приземляется. Меня чуть не выбрасывает из седла.

Мы с Сильви успеваем нырнуть в каньон за секунду до того, как налетает и с ревом проносится дальше стена пыли, но я теряю равновесие, заваливаюсь в седле и со всей силы прикладываюсь плечом о каменную стену каньона. Боль прошивает меня насквозь.

Сильви, запыхавшись, встает как вкопанная, и я похлопываю ее по шее.

— Молодец, Сильв, хорошая девочка, — приговариваю я. — Молодец, умница.

Джесси и Билл поджидают нас немного впереди, и у них, как и у коней, разгоряченный вид.

— Что, черт возьми, это было? — спрашиваю я, оглядываясь на выход из узкого ущелья. Громадные клубы пыли по-прежнему несутся параллельно земле, но в наше безопасное убежище ветер почти не залетает.

— Пыльная буря, — поясняет Джесси. — За стеной грязи следуют дождь и шторм, которые сносят все на своем пути.

— У нас в Прескотте не бывает таких бурь.

— В Уикенберге тоже, но я пару раз попадал в них между Финиксом и Тусоном. Хотя такой сильной бури, да еще так близко к дому, никогда не видел. Нам повезло. Если бы мы не оказались рядом с горами, страшно представить, чем бы все кончилось.

— Нам повезло, что ты у нас такой бдительный со своим биноклем, — замечает Билл, — а то пришлось бы полностью положиться на Ната с его невооруженным глазом, и как бы мы тогда спаслись?

— Заткнись, Билл.

Мне даже удается улыбнуться — настоящее чудо, если учесть события последних дней.

— И что теперь? — спрашиваю я.

— Временное прекращение огня. Переждем бурю, — говорит Джесси. — Устроим перекур, все равно делать нечего.

— А я думал, только у Билла есть дурные привычки.

— Дурачок, я имел в виду купание. Поехали. Покажу самую красивую ванну из всех, где тебе доводилось мыться.