Путь отмщения

Глава пятая

Я-то думала, в Прескотте жаркое лето, но в Уикенберге жара прямо-таки выжигает воздух из легких адским огнем.

В полдень, когда я въезжаю в город, солнце стоит прямо над головой и палит нещадно. К счастью, с ранчо Колтонов никто за мной не последовал. Земля здесь на улицах утоптанная, выжженная добела и твердая, как кость, — даже если пойдет дождь, вода скатается в пыльные шарики или соберется в лужи, но не впитается в землю. Я ослабляю узел платка на шее и верчусь в седле, оглядываясь кругом. Пот сочится из каждой поры, и хотя мне не привыкать к жаре, я никогда столько не ездила верхом под палящим солнцем и в мужской одежде. Повязка на груди промокла насквозь, скоро с нее потечет ручьем, и я страстно мечтаю, чтобы на мне была юбка — тогда ветерок хоть обдувал бы мне ноги.

Жизнь в городке бурлит. Женщины снуют из одной лавки в другую, покупают всякую всячину. Улицы полны деловых людей в солидных костюмах, некоторые даже прогуливаются с тросточками. Хотя, конечно, чаще всего в толпе попадаются горняки: их нетрудно отличить по изможденному виду. Я случайно подслушиваю разговор двух китайцев: первый жалуется на ничтожную плату и предлагает податься в Юму на строительство Южно-Тихоокеанской железной дороги, чтобы не убиваться в шахте. «Какая разница, нам в любом случае не заплатят и десятой доли того, что получают белые», — возражает второй.

Я проезжаю остановку дилижансов, снаружи ждут отправления великолепные фургоны — «конкорды», вспоминаю я. Па рассказывал, что они настолько прочные, что никогда не ломаются, только изнашиваются со временем. Если дилижансы прибыли в Уикенберг из самого Нью-Гэмпшира и при этом выглядят совершенно новыми — все такие же красивые и прочные, — то тут и спорить нечего.

Рядом универсальный магазин, я восполняю запасы, которые пришлось бросить, когда убежала Либби. Разоряюсь и на новую рубашку: та, что на мне, уже воняет, и еще неизвестно, когда удастся ее постирать. Расплачиваюсь я золотом из отцовских запасов.

— Где ты его взял, парень? — спрашивает меня приказчик с черными от табака зубами.

— Не украл, если вы об этом.

— Вот и славно. В здешних краях утаивание золота — серьезное преступление. Не ровен час, вздернут на висельном дереве возле шахты.

Мне не нравится, что под виселицу у них выделено особое дерево. Я забираю свои покупки.

— Говорю же, золото не краденое.

Приказчик с подозрением оглядывает меня и сплевывает в плевательницу. Табачная жижа льется через край. До чего же мерзкая привычка, отвратительно.

Я натянуто улыбаюсь и выхожу, всю дорогу ощущая затылком взгляд приказчика. Уж не отправил ли напарник Тома гонца в Уикенберг с весточкой — может, здесь уже ищут преступника, чьи приметы совпадают с моими? Я вспоминаю мертвые глаза Тома. Возможно, у него была семья, родные, которые на него рассчитывали. Возможно, где-то в Уолнат-Грове другая девушка теперь тоже осталась без отца. Раскаяние пронзает мне сердце.

Я спешу к Сильви и нагружаю ее покупками. По пути через Уикенберг замечаю в дальнем конце улицы облако пыли — оттуда появляются двое всадников и на всем скаку врываются в город. Они мчатся, не сбавляя ход и отчаянно выкликая кого-то. Я сильнее пришпориваю Сильви: не хочу попасть в случайную перестрелку — кто знает, как в шахтерском городке принято выяснять отношения и какое безумие может тут приключиться.

Когда раздается первый выстрел и пуля чиркает у копыт моей лошади, до меня вдруг доходит, что она предназначалась мне. Я выхватываю кольт и резко дергаю за поводья, но Сильви не хочет поворачиваться грудью к огню. Она испуганно вскидывается, и я чуть не вылетаю из седла, а потом силой заставляю лошадь опуститься на передние ноги, оборачиваюсь и целюсь через плечо.

Мои преследователи резко осаживают коней и пятятся задом.

— Эй, эй, полегче! — кричит мне Джесси.

— Чертов идиот! Ты зачем в меня стрелял?

— Так ведь ты не остановился. Неужто не слышал, как мы тебя зовем?

— Что?

— Нат! Мы орали «Нат!», когда въезжали в город, а ты проскакал мимо, будто глухой.

Но я и правда не слышала, а услышала бы — не отозвалась. В конце концов, меня зовут по-другому.

— Может, он и правда глухой, — предполагает Билл.

— Сам знаешь, что неправда. — А Джесси я говорю: — Ты же мог меня убить.

— Это был предупредительный выстрел, — возражает он, — хотя при желании я запросто сбил бы шляпу у тебя с головы.

— На полном скаку? Когда мы оба подпрыгиваем в седле? Очень сомневаюсь. — Я беру в руки поводья.

— Погоди! — Джесси подъезжает и останавливает коня бок о бок с Сильви. — Куда тебя, к дьяволу, несет?

— Не твое дело.

— А вот и мое, потому что ты должен был остаться на ранчо с Сарой.

— Я никому ничего не должен. У нас свободная страна.

— Грубиян и невежа, — встревает Билл.

— Помолчи, — осаживает его Джесси и добавляет, обращаясь ко мне: — Ты сбежал и никому ничего не сказал.

— У меня дела в другом месте.

— Это где, например?

— Дьявол, вот привязался! — Я останавливаюсь и бросаю на него гневный взгляд. — Если скажу, оставишь меня в покое?

Билл смеется, а Джесси щурит и без того узкие глаза.

— Возможно, — говорит он.

— «Возможно» меня не устраивает.

— Значит, мы едем с тобой. Нам надо в Тусон на перегон скота, а втроем путешествовать всяк безопаснее, чем вдвоем. Чем больше народу, тем лучше.

Тусон! Да они будут висеть у меня на хвосте до самой долины Солт-Ривер. Я пришпориваю Сильви, и та едва не спотыкается об их пастушью овчарку: видимо, пес тоже увязался за ними в поход через Аризону. Меня словно под конвой взяли.

— Я преследую тех, кто убил моего отца, — говорю я в надежде запугать парней: авось отвяжутся. — Вам лучше держаться от меня подальше.

— И тебе известно, кто это сделал? — спрашивает Джесси.

— Да. Они называют себя «Всадниками розы».

— Так это же Уэйлан Роуз и его молодчики! Нат, ты серьезно?

— Серьезнее трещотки гремучника.

Джесси качает головой:

— Нат, он же законченный мерзавец, другого такого на всей Территории не сыскать. Этот жадный боров нападает на караваны и грабит их подчистую. Никого не оставляет в живых, не щадит даже женщин и детей. Черт подери, куда тебе против него и целой банды взрослых головорезов? Ты всего лишь мальчишка.

— Мне восемнадцать, — огрызаюсь я.

— Хорош свистеть!

— Ты назвал меня лгуном?

— Да ты не волнуйся, Нат, — снова встревает Билл. — Еще возмужаешь, отпустишь усы и бороду. Может, ты просто из тех, кто поздно расцветает.

— Заткнись, Билл, — приказывает Джесси. — Не смущай ребенка.

— Я не ребенок, и смущение тут ни при чем! — Я почти срываюсь на крик. — Просто меня злит, что вы никак не даете мне мирно отправиться своей дорогой!

— Ну прости, мы будем поменьше болтать, — обещает Джесси.

— Поменьше болтать?

— Говорю же, мы направляемся в Тусон. И если ты не собираешься ехать обратно на ранчо, мы готовы составить тебе компанию.

— Не нужна мне компания!

— Какой-то он напряженный, — замечает Билл. — Может, стоит вернуться в Уикенберг и снять ему девчонку?

Я осаживаю его взглядом.

— Шлюха мне тоже не нужна.

— Любому нужна время от времени. Учти, что отсюда до Финикса ты увидишь только пустыню и пересохшие реки, никаких девчонок.

— Я уже сказал, обойдусь.

— А ты хоть раз был с женщиной?

— Я… ну конечно… — Боже всемогущий, умоляю, порази меня ударом молнии.

— Билл, отстань от него, — говорит Джесси. — Сказал, обойдется, — значит, обойдется.

— Как угодно, — пожимает плечами Билл.

— Да отвалите вы оба! — вспыхиваю я.

— Хорошо, так и сделаем — если расскажешь, какой у тебя план, — соглашается Джесси.

— План? Выследить их, догнать и всадить пулю Уэйлану Роузу между глаз. Какой еще может быть план?

— Значит, ты собираешься всю дорогу ехать по берегу реки? По проезжему тракту?

— Это самый короткий путь.

— И самый опасный. — Джесси скрещивает руки на груди. — А как ты собираешься караулить по ночам — тут у тебя тоже есть план? Или ты умеешь спать одним глазом, а другим следить за обстановкой?

Крыть мне нечем, и он это знает.

— Я считаю так: мы едем в одну сторону, и лучше держаться вместе. Чем больше народу, тем безопаснее в пути, и вдобавок твой па отправил тебя к нашему отцу, чтобы уберечь от неприятностей. А не для того, чтобы ты сбежал и тебя убили в ближайшие две недели.

Я невольно вспоминаю, каким провалом обернулась моя ночевка в пустыне неподалеку от Уолнат-Грова, — как я лишилась Либби и чуть не стала жертвой охотников за вознаграждением, которое даже не за меня назначено. Одна-единственная ночь, и я едва осталась в живых. А до Финикса по меньшей мере трое суток пути.

— Хорошо, — отвечаю я, проглотив гордость. — Поедем вместе, но только если будете держать рот на замке.

— А ведь мы ему одолжение делаем! — возмущается Билл.

Джесси улыбается и щурит глаза, глядя на пса:

— Как думаешь, Дворняга, сможем мы вести себя тихо?

Тот тявкает и убегает вперед, показывая дорогу.

Я как чувствовала, что поездка к Эйбу обернется сплошной головной болью.

Джесси направляет нас к широкой избитой тропе, ведущей к шахте Стервятника и дальше на юг.

По пути мы встречаем нескольких шахтеров — одни возвращаются с работы, другие, обгоняя нас, едут на смену. Входа в рудник мы так и не увидели, зато мескитовое дерево, которое используют в качестве виселицы, — огромное и раскидистое, чьи ветви клонятся под собственной тяжестью до самой земли, — рассмотрели во всех подробностях. На одном из верхних сучьев болталась веревка с пустой петлей, как будто дерево гордится доверенной ему миссией и напоминает о ней всем и каждому.

Когда мы продвигаемся к югу, оставив шахту позади, ландшафт начинает сглаживаться, как будто по земле прошлись тяжелым катком. Горные кряжи и скалистые уступы исчезают. Деревья делаются ниже и растут дальше друг от друга. Вскоре перед нами, насколько хватает глаз, расстилается одеялом долина Хассаямпы. Солнце печет голову даже сквозь шляпу. Я чувствую, как между стиснутых повязкой грудей скатывается капля пота, и все мое внимание оказывается приковано к ней — мне хочется сорвать с себя рубашку и повязку и окунуться в реку. Правда, сейчас особо не поплаваешь: похоже, вся вода давно ушла под землю.

Билл плюется табачной жвачкой в Дворнягу, пытаясь попасть точно в холку, Джесси проверяет направление по компасу. Он оглядывает простирающуюся перед нами бесконечную равнину в бинокль и кивает:

— Все чисто.

Вокруг до самого горизонта не видно ни единого облачка пыли, и я могла бы сказать то же самое без всякого бинокля, но придерживаю язык. Чем меньше разговоров, тем лучше. Не хочу, чтобы у братьев сложилось впечатление, будто мне приятно их присутствие.

— Так когда ты собираешься рассказать? — спрашивает Джесси, подъезжая вплотную ко мне на Бунтаре — так зовут его жеребца. Коня Билла зовут Рио. У пса тоже есть кличка — Бейли, но он откликается только на Дворнягу, поэтому обычно его так и зовут. Все это мне сообщил Джесси, хотя я его не просила. По-моему, он не затыкался ни на минуту от самого Уикенберга.

— Что именно?

— Почему банда Роуза повесила твоего па?

— Без понятия.

— Думаю, ты врешь.

— Думаю, ты суешь нос не в свое дело.

— Просто… Никак не могу понять, что «Всадники розы» забыли в Прескотте и чего ради им охотиться за одиноким фермером? Не похоже на их обычные налеты. Разве что твой отец перевозил золото для казны, но ты решил об этом умолчать.

Я ничего не отвечаю.

— Знаешь, я вот так же потерял ма. Только ее убила не банда налетчиков, а индейцы. Дело было давным-давно, но я очень долго страдал. Даже сейчас иногда накатывает. Но со временем боль утихает. Не исчезает совсем, нет, просто притупляется, делается не такой острой. Конечно, если не выберешь путь отмщения. У тебя благородные намерения, Нат, но мстить — все равно что сыпать соль на открытую рану. Так она никогда не заживет.

Боже всемогущий, я будто сижу в церкви на воскресной проповеди.

— Нат, — продолжает Джесси с серьезным видом, — иногда надо просто отпустить тех, кого мы любим.

— Ну еще бы, — бормочет Билл, — у тебя это особенно хорошо получается.

Я серьезно, Нат, — настаивает Джесси, не обращая внимания на брата.

Я смотрю на Джесси, и он отвечает мне по-настоящему обеспокоенным взглядом, будто я глупый заяц, скачущий прямиком в раскинутые силки. Тень от полей шляпы падает ему на глаза. А то я не знаю, что иногда нужно просто смириться с неизбежным, — но иногда еще важнее не опускать руки, пока все не исправишь. Но еще я знаю, что с проповедниками спорить бессмысленно. Они непоколебимо верят в изрекаемые ими истины.

Поэтому я хмурюсь и продолжаю молчать.

— Ты всегда такой разговорчивый? — интересуется Джесси.

— А зачем лишний раз напрягаться? Ты болтаешь за двоих. — Я вонзаю каблуки в бока Сильви и уезжаю вперед.

Позади слышится хохот младшего Колтона.

— Заткнись, Билл, — шипит Джесси.

— Вот уж нет, — смеется тот. — Похоже, Нат пытается намекнуть, что это тебе неплохо бы заткнуться.

Мы едем дальше. Джесси надулся и молчит, лишь изредка вздыхает. Я слушаю, как ветер шелестит в зарослях кустарников, как шуршит перекати-поле, как хрустит земля под копытами Сильви.

Наконец-то тишина.