Руины

ГЛАВА 43

Оралия

Я была такой холодной.

Холодной, как замёрзшая река на границе дворца Эферы зимой. Холодной, как мраморный пол в тронном зале Тифона, на котором я часами стояла на коленях в детстве. Холодной, как та первая улыбка, что я увидела на лице Рена, когда он был для меня лишь Подземным Королём.

Возможно, это была смерть. Она казалась не такой неприятной, как я боялась. Далеко не такой ужасной, как клинок пропитанный смолой кратуса. Тьма, несмотря на свою ледяную сущность, была мягкой. Доброй. Она шептала, обволакивая меня сладкими прикосновениями.

— Прими меня, впусти меня.

Я хотела это сделать. Я сказала Рену, что готова, но страх удерживал меня. Боязнь того, что случится, если я приму эту часть себя. Ужас от мысли о разрушениях, которые я могу причинить, если моя сила попадёт не в те руки. Я могла увидеть королевства, превращённые в пепел под моими пальцами. Долгое время я верила, что сломана.

— Это — не разрушение, — прошептала тьма. — Впусти меня.

— Да, — хотелось мне ответить. — Сделай меня сильной.

Но голос пропал где-то в необъятной ночной пустоте, в которой не сияло ни единой звезды. Тьма сжала меня крепче, словно сильные руки обвили мою талию. Это чувство было так похоже на любовь. На то, что я никогда не испытывала прежде — знание, что меня любят, ценят, лелеют. Я могла представить, что это кто-то другой, кто-то, кто хотел, чтобы я вернулась, кто не желал, чтобы я отдала свою магию этому миру, чтобы она вновь перешла к кому-то новому.

— Открой глаза, — приказала тьма.

— Они открыты, — ответила я.

— И всё же ты не видишь.

Что я должна была увидеть? Ночную тьму, бескрайний простор вселенной, встречающий меня дома? Семя недоверия к самой себе, которое Тифон посадил столетия назад? Пустое место рядом с собой, где никогда не стоял союзник, который смог бы защитить меня от его тирании?

— Там была я, — ответила тьма.

Боль пронзила моё сердце — или то, что от него осталось.

Могли пройти минуты, дни, столетия, или даже тысячелетия с тех пор, как я впервые попыталась призвать свою тёмную магию у подножия гор, пока Рен наблюдал за мной в своём развевающемся чёрном плаще. Сила медленно поползла ко мне навстречу, осторожная, как полевая мышь, но я испугалась и попыталась оттолкнуть её. Однако она вцепилась в меня, отказываясь отпускать, впиваясь в меня когтями.

Теперь я чувствовала в ней раздражение, словно она не соглашалась с моими выводами.

— Но ведь ты не хотела подчиняться мне? — спросила я.

Ответа не последовало, только очередной всплеск недовольства.

— Или это я не хотела тебя принимать?

Она тихо замурлыкала в ответ.

— Именно. Таким образом ты задушила свою магию, как делала это всегда. — Она выдохнула. — Слабости конец, Оралия, дочь Перегрин. Конец поклонения тем, кто душил твою силу.

Я снова увидела ту первую ночь, когда стояла на коленях перед троном Тифона. Это было всего через несколько дней после нападения демони. За окном бушевал шторм, и в страхе я вцепилась в свою няню, коснувшись её плеча. Она умерла у меня на руках, рассыпавшись в пепел, пока я отползала от её тела.

Тифон ворвался в мою комнату, услышав мой крик. Впервые я видела его испуганным. Он схватил меня за ткань ночной рубашки и потащил в тронный зал, заставляя рассказать, что произошло.

— Чего боится вечный бог? — спросила тьма. — Того, что может его уничтожить. Того, кто могущественнее, чем он. Того, кто обладает всей безграничной магией вселенной.

Меня заставили стоять на коленях, пока лекари работали надо мной всю ночь. Я дрожала в своей тонкой ночной рубашке на отполированном мраморном полу, крича от боли. К утру всему двору объявили, что я была проклята королём Инферниса и что меня нельзя касаться, пока магия Тифона не излечит меня. Но исцеление так и не пришло.

Меня больше никогда не касались.

— Мне жаль, — сказала тьма.

— Это не твоя вина, — ответила я.

— Впусти меня, — умоляла она.

Всё моё существо облегчённо выдохнуло. Я могла бы впустить тьму. Я стала бы сильной не только ради себя, но и ради Рена, чтобы мы могли бороться вместе против Тифона.

В одно мгновение холод исчез, и тёплое покалывание разлилось из моей груди к кончикам пальцев, к корням волос, к подошвам ног. За закрытыми веками (сейчас я поняла, что они действительно были закрыты) простёрся необъятный звёздный небосвод с травой под моими ногами. Передо мной стояла высокая, бледная, как луна, женщина. Её серебряные крылья сверкали, раскинувшись за спиной, будто она готовилась взлететь. Густые чёрные локоны волос кружились вокруг ее головы от призрачного ветра этого места. Она смотрела на меня знакомыми глазами цвета ночного неба.

Она пела. Ту самую песню, что я знала с тех пор, как растила деревья, траву и яблони в саду. Это была песня прощения, песня силы, песня мира. Потому что, несмотря на всё, что было сделано со мной, с нами, сила всегда побеждала.

— Я усомнилась в силе тиранов, — прошептала прекрасная женщина сквозь песню. — И в их стремлении заставить меня замолчать я стала той, кто может поставить их на колени.

Она протянула ко мне руку, её пальцы ласково коснулись моих щёк, прежде чем опуститься.

— Ты должна проснуться, — сказала она.

— Но я боюсь, — ответила я.

Её улыбка была полной нежности, и я поняла, что мы говорили с ней уже много лет. Это был разговор, который продолжался вечно, возможно, с самого начала времени.

— Нет, ты не боишься, — ответила она. — Больше нет.

Другая рука, которую я не могла видеть, коснулась моего лица, откинув волосы назад, а еще одна призрачная мощная рука обхватила мою талию, встряхивая меня. Женщина снова улыбнулась, её знакомые глаза блестели от слёз, и я не могла понять, что в них — горе или радость.

— Он может быть довольно нетерпеливым, не так ли? — спросила она с лёгким изгибом идеальной брови и нежной ноткой в голосе. — Хотя мне больно видеть его сейчас таким холодным.

Женщина положила руку на ту призрачную, что лежала на моей щеке, и провела большим пальцем по воздуху. В этом движении было столько тоски, что я поняла: в её слезах смешались горе и радость, превращаясь в звёзды, которые падали вокруг нас. Взмахом руки она создала большой красный гранат, который появился на её ладони. Она разломила его, и семена засверкали в свете звёзд.

Я смотрела на этот плод, на воплощение жизни и смерти в её руках, когда она протянула мне половину.

— Иногда разрушение должно предшествовать созиданию, — прошептала она. — Руины — это конец одной главы и начало другой. Пепел питает почву, позволяя вырасти новой жизни. Кости ломаются, чтобы затем срастись крепче, чем прежде. Так же будет и с вами обоими.

Она прикоснулась губами к пространству между моими бровями, а затем исчезла в ночи.

Я хотела протянуть к ней руку, попросить остановиться, подождать, назвать своё имя. Но я уже знала его, не так ли? Я знала её почти всю свою жизнь.

Астерия.

Мать Рена.

Призрачные руки снова встряхнули меня, и я могла поклясться, что почувствовала прикосновение губ к своей щеке, прежде чем хриплый, глубокий голос прорвался сквозь тьму.

— Вернись ко мне, eshara, прошу.

Я моргнула. Его глаза цвета ночи были широко распахнуты от паники и страха. Тяжёлой рукой я коснулась пространства между его бровями.

— У тебя глаза твоей матери, — прохрипела я, прежде чем меня снова поглотила темнота бессознательности.