Сопротивляться бессмысленно

Глава 10

Алексей

— Вау, ничего себе, — слышу, как только выхожу из своей комнаты. Бросаю косой взгляд в зеркало — чего и скрывать, мне пипец как льстит такая реакция. Не зря, выходит, старался. На мне тёмно-синий костюм и белая расстёгнутая на одну пуговицу рубашка.

— Нормально? — уточняю, надевая часы. Сабина сидит, поджав под себя ноги, и в этой нелепой позе выглядит совсем юной девочкой, коей она, в общем-то, и является в свои двадцать два. Недетский у нее разве что взгляд.

— Это мягко сказано, — ворчит она. Я вскидываю брови, удивленный такой реакцией. Ну не ревнует же она меня в самом деле? — Планы на вечер?

Черт! В суматохе последних суток я совершенно забыл предупредить ее о своих намерениях.

— Просто день рождения у Казанцевой.

— В смысле? Ты к ней приглашен? — глаза Сабины округляются.

— А что такого? Я же говорил, что она может помочь с оглаской. Кстати, я уже скинул ей твою публикацию и скрин угроз от Тегляева. Светка сказала, подумает, как это получше подать.

Сабина кивает. Её пальцы вцепляются в плед, но она старается улыбаться. А у меня где-то между рёбер от этой усмешки становится тесно. Что, мать его, не так?

— У Светки, — повторяет она за мной. — Вы с ней что, типа, добрые друзья?

— Ага, типа. Ты, главное — не дрейфь, Светка классная. Со своими причудами, конечно, но…

— Угу, — Сабина опускает взгляд к рукам. Трет подушечкой большого пальца ноготь среднего. Растерянно проходится по свежим шрамам.

— Можешь объяснить, что не так? Если ты передумала…

— Нет!

Я действительно не понимаю, что происходит, но поскольку уже спешу, решаю на время оставить все как есть.

— Постараюсь вернуться пораньше. Никому не открывай.

— Хорошо, — Сабина кивает, не глядя на меня.

— Отец доехал? Мать не звонила? — интересуюсь уже из коридора.

— Еще пару часов назад. Забыла тебе сказать.

— Ну и славно. Не грусти. И звони, если этот… — поигрываю желваками, — объявится.

Сабина кивает. Переминается с ноги на ногу, будто чего-то ждет. Чего? Хрен его знает. Ну не поцелуя же? Или…. Так и не разобравшись что к чему, выхожу за дверь.

Ресторан, в котором Казанцева празднует день рождения, находится буквально в квартале от моего дома. Это лофт с кирпичными стенами, металлическими лампами и стойкой, похожий на старый цех. И на контрасте с этой брутальностью — хрусталь, сотни цветов и свечи смотрятся очень стильно. Осматриваюсь. Вижу сразу несколько знакомых лиц. Меня тоже узнают. Надо же. Ведь сколько прошло лет? Десять?

— Лешка! — раздается из-за спины. Разворачиваюсь, Светка летит на меня и виснет неподъемным грузом на шее. — Боже, Багиров! Сколько лет сколько зим! Думала, не приедешь!

— И пропущу возможность тебя поздравить? Еще чего!

Светка сощуривается и, не желая мне подыгрывать, капризно топает ножкой:

— Десять лет ты как-то с этим справлялся.

— Кто прошлое помянет — тому глаз вон! — вяло отбиваюсь я. — Ты, как всегда, красотка.

— Ой, не пизди! Плюс десять кэгэ. По одному на каждый год с последнего праздника, на который ты соизволил явиться. Если кто и хорошеет с годами, так это ты.

Казанцева проходится по мне откровенно плотоядным взглядом. Я смеюсь. Потому что не дурак, и не псих — связываться с этой язвой. Где-то на периферии щелкают камеры. Учитывая, что у Светки активный блог, готов поклясться, что фотки на ее странице обновляются в режиме реального времени. А значит, вряд ли я смогу избежать вопросов и косых взглядов на работе. Если только фотограф, или кто там за это отвечает, не посчитает меня слишком мелкой сошкой.

Пока я как придурок зубоскалю, Светка тычет мне под ребра пальцем.

— И пресс есть! Баги-и-иров, ну правда, каким богам ты молишься? Я бы душу дьяволу продала за такую форму.

— Достаточно устроиться на работу в органы. Дефицит калорий и физические нагрузки гарантированы.

— Кстати, об этом. Тебе еще не надоело валять дурака?

— Нет. Мне все нравится.

— Что нравится? Спасать эскортниц от ребят вроде Тегляева?

Нет, я где-то даже понимаю Светкину претензию. Но меня злит, что она так пренебрежительно отзывается о Сабине, которую совершенно не знает.

— Кто-то же должен это делать, — нейтрально замечаю я. — Или у тебя другие мысли на этот счет? Может, надо было ему позволить ее убить?

Казанцева морщится. Отпивает из своего бокала. Качает головой.

— Да нет, конечно. Таких паскуд наказывать надо. И с этим я тебе помогу, даже не сомневайся. Просто, Леш, ну где ты, а где эта возня? Давай уж, мирись с родителями и возвращайся к той жизни, для которой тебя готовили. — Светка похлопывает меня по плечу и уходит, плавно покачивая действительно раздавшимися бедрами, чтобы поприветствовать очередных подоспевших гостей.

Хмыкаю. Ее послушать — это просто каприз. Нет, может, со стороны это так и выглядит. И даже больше — возможно, это объективно дурацкий выбор. Я же уже давно понял, что в нашем мире нет никакой справедливости. И что в одиночку я даже при большом желании ничего с этим не смогу сделать, но…

— Алеша, боже, сынок… Привет.

Я замираю и медленно оборачиваюсь. Никакой ошибки. Передо мной стоит мать. В руке у нее зажат бокал красного вина, и от того, что родительницу немного трясет, то угрожает вот-вот пролиться на ее безупречное дизайнерское платье. Во рту пересыхает от волнения. Мама всё такая же — изящная, ухоженная, взгляд чуть тревожный, как будто она, даже отдыхая, настороже. Мне это так знакомо!

— Мам, — произношу глухо.

— Вот так сюрприз! Я не знала, что ты будешь… Света не предупредила… — она звучит искренне растерянной. Может, действительно не знала. А может, в этом весь смысл — надеялась, но не могла признаться даже себе. — Ты хорошо выглядишь.

— Ты тоже, — киваю я. И ничего такого в нашем разговоре, на первый взгляд, нет — мостов я не сжигал, но ведь и не строил. Да и мать, если уж начистоту, не слишком-то стремилась поддерживать отношения.

С показным равнодушием наблюдаю за тем, как она подносит бокал к губам. Отпивает, хотя ее руки все так же дрожат, выдавая волнение.

— Как папа? — спрашиваю, чтобы соблюсти приличия, и себе беря бокал с подноса проносящегося мимо официанта. Как будто эти самые приличия действительно что-то значат.

— Как всегда. Много работает. Очень скучает.

Хмыкнуть или промолчать — не могу решить. В итоге просто отступаю на шаг, физически не выдерживая этой близости.

Скучает он. Ну да… Как по заказу на меня накатывает воспоминание из прошлого.

Дело было в августе. Вечер выдался замечательный, как бывает лишь на исходе лета, когда воздух ещё теплый, но в нём уже отчетливо чувствуется скорое наступление холодов. Мы с отцом ехали с ужина, где вместе с партнерами отмечали одобрение крупной земельной сделки. Роман Борисович был доволен, а потому разговорчив. В машине пахло хорошим коньяком и дорогими сигарами.

Спереди ехала машина — та самая, в которой сидел Солодов, чиновник из земельного комитета, которого отец давно и настойчиво продвигал. Я знал, что он пил больше других. Видел, как он шатался, когда садился за руль. Даже попытался его остановить, но меня одернул отец:

— Не суетись, Лёш. Он взрослый мужик, все под контролем.

Я нахмурился, но уступил. Чтобы через пять минут убедиться, что это совершенно не так.

Мы и полпути не проехали, когда впереди нас резко вспыхнули стоп-сигналы. За этим последовал глухой звук удара. Наш водитель свернул к обочине, и первым выскочил из машины. А спустя пару секунд к нему присоединились мы с отцом, погруженные в разговор, а потому не сразу сориентировавшиеся в ситуации.

На дороге лежала девушка. Рядом с ней валялись сумочка и разбитый вдребезги телефон. Она всё ещё дышала. Бледная. Молодая. Очень молодая. Я бросился к ней, тогда как невменяемый Солодов остался стоять в стороне.

— Леш, перестань. Ее нельзя трогать. Помощь уже едет, — вразумлял отец. Я немного пришел в себя, кивнул. И только когда эта самая помощь приехала, понял, что мы с отцом по-разному понимаем, кому нужно помогать. Нет, девушку, конечно, забрали. И даже отвезли в лучшую клинику. А дальше началось форменное безумие. Вместо Солодова менты загребли какого-то левого чувака, с которым тот под шумок поменялся местами.

— Что за херня?! — взорвался я. — Он же вёл машину!

Отец подошёл, аккуратно, без нажима произнеся:

— Леш, громкость убавь, ага? Мы не можем себе позволить скандала.

— Он чуть не убил человека!

— Но не убил же. — Голос отца звучал, как всегда, спокойно. — Нам сейчас не нужна шумиха. Если Валеру сольют, неизвестно, кого поставят на его место, сечешь? И потом… Всё ведь под контролем. Успокойся.

Я тогда не ответил. Не знал, что сказать. Молчал и смотрел, как захлопывается дверь скорой. А когда весь этот ужас закончился, и мы вернулись в машину, не выдержал:

— Я не понимаю, бать… Как ты можешь?

Отец поморщился:

— Так и могу. Мир несправедлив, Лёш. Желаю тебе поскорей избавиться от иллюзий.

— А если я не хочу? — просипел, дернув кадыком.

— Ну, тогда завязывай с бизнесом, для которого ты, очевидно, не приспособлен, и дуй в пэпээсники делать этот мир лучше.

В пэпээсники я не пошел. С высшим юридическим меня только так загребли на должность попрестижнее. С тех самых пор вот уже десять лет я пытаюсь сделать этот мир лучше, да, сведя почти на нет все контакты с семьей.

— Лёша, сынок… — мама в отчаянии хватает меня за руку. — Ваш конфликт с папой слишком затянулся, тебе не кажется? Десять лет как один миг пролетели. А мы не молодеем. Нет, не подумай только… Я не оправдываю то, что сделал твой отец. Но ты пойми, Лёш… Он посвятил этому делу всю свою жизнь, начиная его с нуля. Он хотел, чтобы тебе было легче. Чтобы ты не пробивался, как он сам. Чтобы у тебя всё было по факту. И когда случилась та авария… Он не смог всё это потерять.

— А я смог, — хриплю. — Я-то смог.

Мама делает шаг ко мне. Осторожно. Словно я — дикий зверь, которого она боялась спугнуть.

— И я уважаю тебя за это. Я тобой горжусь. И отец тоже, просто он никогда этого не признает.

— Да уж.

— Но мы тебя любим. Ты понимаешь? Скучаем. Каждый день. Папа только делает вид, что ему всё равно. Но я-то знаю, как нелегко ему это дается. Пойми ты, он же все это делал для нас. Для семьи… А какой в этом смысл теперь? Вашей вражде нужно положить конец. Ты всем все доказал…

— Ну, что доказал, мам?

— Что ты лучше. Благороднее! Человечнее. А теперь, что уж, давай, возвращайся. Ты же и сам понимаешь, что работа в полиции — это совсем не твой уровень…

Мама смотрит на меня долго. А потом делает то, чего я совсем не ожидал. Обнимает. А я не отстраняюсь. Не в силах. Потому что, чёрт возьми, это мама, и я ее люблю. Медленно, скованно я поднимаю руку и поглаживаю её по плечу.

Конечно, она торопит события! Еще как… В конце концов, ничего не изменилось. Я не готов. Не потому что не хочу наладить отношения. А потому что не умею — делать вид, что ничего не было. Тот случай не вымарать из летописи нашей жизни. Я не могу забыть, как однажды мы с отцом оказались не просто в сложной ситуации. А в ситуации, когда возникло стойкое ощущение, что мы с ним — по разные стороны не только закона, но и понятия «человек». Что у нас с ним абсолютно разные ценности. И вот это — не вычеркнешь, пусть я уже достаточно повзрослел, чтобы не бросаться из крайности в крайность. В конце концов, не только сильные мира сего идут на компромиссы и сделки с совестью. Сколько их в моей работе? Я сам всё чаще оказываюсь на краю. Ловлю себя на том, что принимаю не идеальные решения, а тупо выбираю лучшие из худших. Что где-то промолчал, где-то махнул рукой, где-то спустил на тормозах, потому что знал — система сожрёт, а толку не будет. Где-то — прикрыл. Где-то — надавил. И каждый раз это казалось временным компромиссом. А потом вдруг оглядываешься — и понимаешь, что из этих уступок складывается твоя жизнь. Так что… Мы все торгуемся с совестью, да. Даже когда говорим, что нет. Отец просто делал это на более высоком уровне. С другими ставками и другими последствиями. Я — на улицах. Он — на несколько ступеней выше. Но двигает нами примерно одно и то же… Может, именно это больше всего и бесит — осознание, что я не так уж от него отличаюсь.

— Давай сейчас не будем об этом. Я отойду. У меня серьезный разговор со Светкой.