Сопротивляться бессмысленно

Глава 22

Сабина

Я больше не плачу. Слёзы закончились. Или просто спрятались глубже — туда, откуда им уже не вырваться. Осталась лишь тупая, грызущая изнутри боль, от которой хочется лезть на стены. Мне казалось, что хуже уже не будет. Что я достигла дна, когда отдала себя Тегляеву, думая, что этим спасаю Лёшку. А оказалось, нет ничего хуже понимания, что моя жертва была напрасной.

Я твержу себе, что иначе быть не могло. Что в той ситуации у меня-то и выбора не было. Что это ничего не говорит обо мне. Зато много чего о Светке и высшем обществе, прогнившем напрочь от вседозволенности. Но, боже, это не помогает! Я чувствую себя грязной. И это та грязь, от которой мне не отмыться, потому что она, кажется, встроилась в мою ДНК. Завладела каждой моей мыслью. Я не могу избавиться от ощущения, что теперь все, к чему я прикасаюсь, покрывается липким налетом позора. Это как радиация. Она проникает везде.

Нет, я стараюсь не опускать руки. Даже нахожу в себе силы поддерживать родителей. Убеждаю себя, что я сильная, и все мне по плечу. Но что-то во мне надломилось. Треснуло. И теперь режет, царапает этой щепой, оставляя мелкие невидимые занозы.

Очень быстро приходит понимание, что я не справляюсь. В тот же вечер обращаюсь к психологу. Мне везет — у Савельевой как раз слетает пациент. С первых же минут нашего разговора приходит понимание, что я не ошиблась с выбором специалиста. Ирина доброжелательна, сдержанна, и от нее буквально веет покоем. Она не задает мне ни одного неловкого вопроса. Когда я погружаюсь в ад, она проводит меня по нему за руку.

Я как раз размышляю, не перенести ли нашу очередную встречу пораньше, как в мою дверь звонят. Сердце подпрыгивает к горлу. Я никого не жду. А ворваться ко мне без предупреждения только один человек может. Волна страха ударяет под колени. На ватных ногах дохожу до двери. Вывожу на экран домофона картинку с лестничной площадки… И просто глазам своим не верю — на моем пороге стоит мокрый от дождя Багиров.

Не соображая толком, что делаю, открываю замки. В молчании встречаемся с ним взглядами… Он смотрит на меня с усталостью и чем-то ещё, почти звериным.

— Привет, — сиплю я.

— Привет. Впустишь?

— Конечно.

Я пропускаю Лёшку в квартиру и, страшно волнуясь, закрываю за ним дверь. Мы стоим в прихожей. Наверное, уже чужие, но всё ещё, боже мой, до боли близкие. Лёша молчит. Я тоже. Слова застревают в горле, как кости. Тонкие, острые. Если заговорю — задохнусь.

— Ты дрожишь, — произносит он, наконец. — Боишься меня, что ли?

Не спросив разрешения, Багиров достает из кармана шикарного пиджака сигареты, вытаскивает одну зубами и прикуривает.

— Сабин…

— А? — туплю я.

— Ты меня боишься? Что он с тобой сделал?

— Тебя? — хлопаю глазам. — Нет, ты что?! Это просто дождь холодный. С тебя капает, — с губ срывается хриплый смех. Сейчас принесу полотенце…

Я дергаюсь к ванной, а у самой в висках стучит — он здесь! Зачем? Что это значит?!

— Не надо, — глухо отзывается Багиров. — Я ненадолго. Просто… Нам в самом деле надо поговорить.

Ну, раз он так на этом настаивает… Киваю. От его присутствия подкашиваются ноги. Он рядом, и все, что я столько дней пыталась собрать по кусочкам, сжимается — край к краю. Там, наверное, будут шрамы.

— Саби…

Его голос — хриплый, срывающийся. Я сжимаю пальцы в кулак. И выпаливаю, наверное, совсем не то, что он ожидал услышать.

— Я бы никогда тебе не изменила! По доброй воле… ник-когда.

— Знаю.

— Д-да? — округляю глаза и, чтобы не всхлипнуть, затыкаю рот кулаком.

— Теперь да, — Багиров кивает, как дракон, выпуская носом дым, от которого у меня начинают слезиться глаза.

— И? — облизываю губы. — Что это означает? Зачем ты здесь?

Я так хочу знать ответ на свой вопрос! Я так боюсь его услышать…

Сердце колотится, отдавая гулом в ушах. Звуки наших голосов то приближаются, то отдаляются. Будто мы разговариваем, лежа на волнах.

— Говорю же, мне удалось выяснить об участии в этом всем Светки…

В голове взвивается миллион вопросов. Например, как ему это удалось, и что это для нас меняет. Ведь оно меняет, правда?! Если он здесь…

Слизываю слезы с губ.

— Как он… Что… — Лёша начинает говорить, и замолкает. Начинает, и замолкает… Будто ему это невыносимо. Сигарета истлевает в его красивых пальцах. Подаю ему пепельницу.

— Насколько ужасно это было? — наконец, цедит он.

— Ну-у-у… Как видишь. Я жива и почти невредима.

— Тебе нужно было меня послушаться. Я просил ничего не предпринимать до моего освобождения, — заводится Багиров. Я киваю на каждое его слово бестолковым болванчиком. Сейчас-то понятно, что от меня требовалось просто ему поверить… Тогда это было, мягко скажем, неочевидно.

— Я дура. Знаю. Но я так за тебя боялась. Если бы ты только знал, как я боялась… Какой виноватой себя чувствовала из-за того, что втянула тебя в эту историю.

— Казанцева умеет сыграть на чувствах, — Багиров презрительно сплевывает на пол. И задрав голову к потолку, с отчаянием трет лицо ладонями.

С жадностью наблюдаю за каждым его жестом. Во мне столько всего — любви, боли, страха, надежды. Ведь если он пришел…

— Ты простил меня? — выпаливаю.

Леша отвлекается от разглядывания потолка. На секунду ловит мой взгляд, и тут же глаза отводит. «То есть, нет, да?» — внутри меня взвивается истерика. Такое ведь не прощают, наверное? Что бы меня ни побудило на этот шаг, какие бы ему ни нашлись оправдания. Мужчины этого не прощают.

— Это я должен просить у тебя прощения. Надо было… Не знаю. Дать тебе какие-то гарантии.

— Ну, какие гарантии, боже?! Я ни в чем тебя не виню, — запальчиво убеждаю Лёшку.

— Ничего, моих «виню» на двоих хватит, — хмыкает Багиров.

— Это плохое чувство. От него нужно избавляться.

— И я даже знаю как. Вот угондошу этого мудака — и сразу полегчает.

Мои глаза округляются. Дикий страх подступает к горлу.

— Нет! Даже думать о том не смей, слышишь?! Это ничего не изменит! Не сотрет из памяти.

— Вот именно! — рявкает Багиров.

С отчаянием вглядываюсь в его глаза. И вдруг понимаю…

— Это действительно ничего не меняет, — шепчу я в отчаянии. — Для тебя… Я права? Ты никогда не сможешь забыть…

— Я не знаю, — Лёша отводит взгляд. Грязно выматерившись, лупит кулаком в стенку, а я… Ну, что я? До того, как он пришел, я даже не мечтала, что мы когда-нибудь встретимся. А тут… Вот он. В двух шагах. Взорванный, злой, неравнодушный. Любимый до боли в груди.

— Ну, — сглатываю, — может, тогда просто не будем спешить?

Даже если это тупая подмена — мне все равно. Даже если обман. Я просто не могу поставить точку в этих отношениях сию минуту. Теперь, когда он каким-то чудом узнал, как все обстояло на самом деле, и у нас появился призрачный шанс.

Нет, я не глупая. Я все понимаю. И если честно, не считаю таким уж плюсом то, кем Лёша оказался на самом деле. Конечно, хорошо, что у его семьи нашлось достаточно связей, чтобы вытащить его из беды, но я же понимаю, что эта самая семья станет первой на пути у наших отношений. Уверена, у его родителей на примете есть не одна подходящая девушка с безупречной репутацией, тогда как непристойные подробности моей жизни не обсосал разве что ленивый.

В той реальности, где все решают связи, статус и фамилия, для таких, как я, просто нет места. Это понятно, но… Я всё равно на что-то надеюсь. Стою перед ним — как есть. С уставшими, запавшими от бессонных ночей глазами, с трещинами под кожей, с разбитой душой… И нет. Пусть даже ценой гордости, но я не позволю этой неожиданной встрече стать для нас последней. Даже осознавая, насколько все хрупко, понимая, что, скорей всего, это ни к чему нас не приведет… Я не отступлю. Я не готова. Не сейчас. Даже не просите.

— Не знаю, малая. Кажется, не судьба просто.

— Я тебе противна?

— Ты ни в чем не виновата, — игнорируя мой вопрос, повторяет Багиров. — Давай и правда не будем гнать… Если что, я на связи. Звони в любой момент. А если эта тварь…

— Не волнуйся. Он больше не придет.

— Почему ты так в этом уверена? — Багиров сощуривается.

— Потому что меня уже не починить, и не сломать заново.

Леша стискивает челюсти, отступая к двери. Бросает очередное «извини, звони, я на связи, бла-бла…» и уходит прочь.

На меня накатывает черная бездна. Я не справляюсь. В страхе, что она меня поглотит, набираю психолога и запрашиваю срочный прием… Видимо, секретарша Ирины понимает, что я на грани, потому что, несмотря на ее плотное расписание, время для меня у нее находится практически тут же.

И снова я выплескиваю на нее свою боль потоком. Кричу, плачу…

— Он меня не простит. Никогда не простит, — хриплю я. — Правда?

— Я не провидица, Сабина. С психологической точки зрения измена женщины, даже совершённая под давлением, для мужчины — это рана в его глубинной, почти архаичной системе координат. Там, где логика отступает, а инстинкты берут верх над разумом. Потому что дело не в поступке как таковом, а в том, как он воспринимается. Для мужчины тело женщины, особенно любимой, — это его территория в самом сакральном смысле. Это то, что он охраняет, лелеет. Близость с любимой мужчина воспринимает как высшую форму доверия, откровения, как нечто, что может быть только между вами. И когда его женщина вдруг оказывается доступной для другого, все равно как, внутри мужчины рушится хрупкая, но прочная конструкция: особенность вашей связи. То есть умом он может понимать, что у тебя не было другого выбора. Что это было ради него. Но примириться с этим для него довольно сложно. Это не вопрос обиды. Это стыд. Унижение. Вина за то, что он не смог защитить свое. Что оказался слабее, чем тот, кто отобрал у него самое сокровенное. Это удар не только и не столько по вашим отношениям, это удар по его эго. Вот почему так тяжело принять даже вынужденную измену. Здесь речь идет не о прощении как таковом.

Да-а-а… Кажется, я понимаю, о чем она. Мы ведь и с Аней уже не раз это обсуждали. Багиров — слишком мужчина, чтобы это по нему не ударило.

— Сабин, наше время подходит к концу, — мягко окликает меня психолог. — Ты как?

— Я? — прислушиваюсь к себе. — Мне, наверное, лучше.

— Вот и хорошо. Уже поздно. Можно совет? Ложись-ка ты спать.

Я смотрю на часы, удивленно моргаю:

— Боже мой… Извините, у вас, наверное, давно закончился рабочий день!

— Об этом даже не переживай. Мы же как скорая помощь. На связи двадцать четыре на семь. Ну, это если по двойному тарифу.

— Ой! Конечно… — тут же соглашаюсь я, на что Ирина отвечает с задорным смехом:

— Да шучу я. Все, Сабин, давай. Если почувствуешь, что не справляешься, я на связи.

И снова я остаюсь одна в темноте квартиры. Точнее, не одна — со мной моя боль. И что-то ещё… такое, о чём трудно сказать вслух. Это не надежда. Надежда требует сил. А у меня их больше нет. Это… упрямство. Злая решимость ни в коем случае не сдаваться.

Я иду в ванную. Включаю холодную воду, подставляю под неё запястья. Сердце всё ещё колотится в груди пойманной заполошной птицей. Но в нем растекается ни с чем не сравнимое чувство радостного облегчения от того, что теперь он знает правду.

Утро встречает меня безмолвием. Однако вместо привычного желания спрятаться под одеяло с головой я вдруг ощущаю что-то новое. Тихое, едва уловимое… желание жить? Я встаю, чищу зубы, умываюсь ледяной водой, выбираю одежду, чтобы хотя бы немного напомнить себе ту девушку, какой я была недавно. Завариваю кофе, не забыв добавить немного корицы, и, не дав себе времени на сомнения, выхожу на улицу — я и так пропустила кучу лекций.

Я захожу в аудиторию и слышу, как разговоры на секунду стихают. Кто-то не сводит с меня глаз, кто-то, наоборот, демонстративно ко мне спиной поворачивается. А я просто прохожу вперёд и сажусь возле вскочившей, едва меня завидев, Саранской.

— Что? — заставляю себя улыбнуться, видя ее вытянувшееся лицо.

— Да ничего. Просто знай, что я тобой очень горжусь.

Моя улыбка становится шире. И пусть я еще не стала той, кем могу гордиться сама. Но я непременно стану. Иначе не может быть.