Сопротивляться бессмысленно

Глава 24

Алексей

— Куда-то спешишь? — интересуется отец, с намеком косясь на часы у меня на запястье.

— Пряника надо выгулять.

— И зачем тебе этот геморрой?

Усмехаюсь, потому что еще недавно и сам думал точно так же. А теперь… Блин, это такой кайф! И не только потому, что в комплекте с биглем идет и Саби… Хотя, боже, кому я вру?

Усмехаюсь, да, и лишь потом понимаю, что в словах отца есть некий подтекст, который я, расслабившись, не считал сразу. Несколько настороженно ловлю его взгляд. Отец на это пожимает плечами:

— Не понимаю, что ты в ней нашёл, — говорит он и, сделав паузу, с намеком пробрасывает: — После всего.

Я сглатываю. Челюсти сами собой сжимаются. Отец не называет имени Саби, но и так понятно, кого он имеет в виду. Даже в том, как он о ней говорит, сквозит осуждение. Если бы не это, я бы мог, наверное, объяснить, что между нами нет ничего такого, и не факт, что будет. Вместо этого же я рычу:

— Прекрати!

Отец брезгливо морщится:

— Просто не хочу, чтобы ты снова куда-то вляпался из-за этой девицы.

— Ты ни черта о ней не знаешь!

— Я знаю, что такая… — отец проглатывает ругательство, — тебе точно не пара.

— Не тебе это решать, — цежу я.

— А если мы с матерью не примем эту связь?! Ты от нас опять отвернешься, что ли?

На самом деле вопрос выеденного яйца не стоит. Потому что не те у нас отношения! Это и отношениями-то не назвать. Мы как два зверя кружим, принюхиваемся друг к другу. Иногда сближаемся, иногда шарахаемся в разные стороны. Это не приторно-сладкий роман, где всё ясно с первой главы. Я вообще не знаю, куда нас заведет происходящее. В одном я уверен точно: мне не нужно ничьё одобрение, если я сам что-то решу.

— Хочешь проверить? — вздергиваю бровь. Отец долго смотрит на меня. Словно сверяет с каким-то своим внутренним компасом. А потом устало откидывается в кресле, кряхтя, как старик.

— Какой ты резкий… — морщится. Мне становится смешно. И даже немного жаль. Ясно же, что отец не в восторге от моей дерзости. Но он проглатывает ее, боясь, что наши отношения опять разладятся. На самом деле это чертовски трогательно.

— Пап, все будет хорошо, — усмехаюсь. — Я уже взрослый мальчик, и поверь, все мои решения, какими бы они не были, в достаточной мере взвешены. Привет маме, — добавляю перед тем, как выйти за дверь. В голове пародия на самого себя — взвешены… Бля. В достаточной мере, мать его!

А ведь, может, от этого все мои проблемы! Может, надо было тупо в омут с головой сигануть! Но я не поддаюсь этому искушению. Мне действительно слишком много лет, чтобы идти на поводу у эмоций. Я не хочу однажды поймать себя на мысли, что так и не отпустил ту ситуацию. Я боюсь даже представить, что когда-то в запале однажды ее этим упрекну. Потому что потом дороги назад не будет.

Я должен быть на сто процентов уверен. Не в ней. В себе.

И да, я продолжаю взвешивать день за днем собственные силы… И чем больше времени проходит, тем сильнее мой страх переоценить их.

Выхожу из офиса, под ногами поскрипывает снег. Еду медленно, город скован морозом и семибалльными пробками. Машины увязают в перемешанной с реагентом снежной каше. Подъезжаю к дому. Задираю взгляд к темным окнам. Как я и думал, Саби с Пряником в очередной раз меня не дождались и отправились на прогулку вдвоем. Пряник еще маленький, и если с ним не гулять хотя бы три раза в день, он загадит всю квартиру — проверено.

Оставляю машину во дворе, перехожу улицу, заходя в парк с южной стороны. Тут чуть тише. В золоте фонарей кружит снег. Его еще даже не начали убирать, и ноги увязают в наметах. За детской площадкой иду вдоль аллеи и замираю, увидев их.

Саби стоит по щиколотку в нетронутом снегу, смеётся, откинув назад голову. Пряник носится по кругу, увлекая её за собой, цапает ее за штанину, повизгивая от счастья и виляя хвостом, как заведенный. Картинка сама по себе изумительная. Но окончательно меня добивает то, что Саби нацепила мою древнюю вязаную шапку и перчатки, которые на ее маленьких ручках смотрятся как краги. К горлу подступает ком. Машинально нащупываю телефон в кармане, чтобы навсегда запечатлеть это мгновение. И в этот момент, когда я делаю шаг вперёд, к ней… к ним — в кадр врезается высокий спортивный парень с овчаркой на поводке. Псина радостно лает, бросаясь к Прянику, и тот с визгом летит ей навстречу. Парень что-то говорит Саби, жестом показывает на собак. Она задорно смеётся. Совсем не так, как со мной, да… Открыто и легко.

Я замираю. Машинально возвращаю в карман телефон. И, стиснув челюсти, остаюсь безмолвно наблюдать за происходящим.

Новые знакомые о чем-то оживленно болтают. Живые, радостные, молодые… И нет между ними прошлого, нет болезненных решений. Он наверняка свободен. Она теперь тоже. В любой момент эти двое могут взяться писать свою историю. И в ней не будет подводных камней.

Саби кивает, улыбается, что-то отвечает, проводит рукой по волосам, стряхивая снег. Парень берется ей помогать, а меня едва не сбивает с ног волной ревности. Удушающей паники от запоздалого понимания того, что пока я мечусь, присматриваюсь, взвешиваю и соображаю, как лучше, она может решить все за нас обоих и… просто двинуться дальше.

Вот сейчас они обменяется контактами. Он позвонит. Или напишет, кажется, нынешняя молодежь предпочитает общаться так. Затем последует приглашение на кофе, которое Сабина с радостью примет. Ведь… почему бы и нет? Она никому ничего не должна. Она, мать его так, свободна. А я… Черт, кто я? Хозяин собаки, с которой она мне иногда помогает? Неудавшийся друг? Тупо бывший?

Пряник с визгом прыгает в сугроб, Саби опять смеётся. Что-то отвечает парню. Тот усмехается, глядя на неё с интересом.

Холодное, едкое чувство поднимается откуда-то изнутри. Я даже не понимаю, на кого злюсь… На себя, на него или на весь этот долбаный мир без разбора на составляющие?

Сделав пару шагов вперёд, я спускаюсь по склону и чуть громче, чем нужно, зову:

— Ко мне, Пряник! Иди к папочке…

Щенок взвизгивает и стрелой мчится ко мне. Сабина оборачивается. На лице ни капли раскаяния. Хотя с чего бы ему там взяться? Она ни в чем перед тобой не виновата, осел!

Парень говорит что-то ей на прощание, одаривает меня любопытным взглядом и уходит. Я успокаиваюсь. Кажется, до обмена контактами дело не дошло. И можно выдыхать. В попытке осознать, как я докатился до такой жизни, опускаюсь на корточки, чешу Пряника за ухом. Он бьёт лапами по снегу, норовит облизать мне лицо длинным розовым языком. Несколько раз мы его ловили за поеданием чужих фекалий, поэтому от этой нежности я не без отвращения отказываюсь.

— Фу, Пряник! Нельзя…

Пес делает вид, что не знает такой команды. И набрасывается на меня с еще большим усердием. Саби хохочет. Плюхается прямо в снег рядом с нами.

— Ты чего так долго? Видишь, как он соскучился! — мягко спрашивает она. Я бурчу что-то невнятное. Про работу и пробки… А внутри всё жжёт. Не от мороза и не от ветра. От осознания того, как легко кто-то другой может войти в её жизнь, если я буду тормозить.

— А ты?

Обидевшись, что я отказываюсь от его «поцелуев», Пряник переключается на Сабину. Та со смехом от него отбивается, и потому действительно не понимает, да…

— Что я?

— Ты соскучилась?

Ее смех резко обрывается. В глазах мелькает растерянность, растерянность сменяется недоверием, недоверие — такой ранимостью, что мне хочется себя уебать с ноги за то, что так долго мял яйца.

— Очень, — сипит, обхватывая колени руками.

— Я тоже, — усмехаюсь, отводя прилипшие к ее щеке волосы. — Пойдем? Не сиди на холодном. Тебе еще детей рожать.

Хочется сказать «мне», но я прикусываю язык, боясь тупо ее спугнуть. Это мне тридцать пять. А ей двадцать три только. И дети, наверное, последнее, о чем она думает в таком возрасте. И это еще одна сложность, нестыковка… Еще один момент, где нам потребуется компромисс.

Саби кивает. Доверчиво протягивает мне ладошку. Я рывком возвращаю ее в вертикальное положение. И увожу за собой. Щекой чувствую, как она на меня пялится. Но когда к ней поворачиваюсь, Саби отворачивается и частит, забивая болтовней наметившуюся паузу:

— Забыла рассказать. Представляешь, Пряник утащил у голубей хлеб, а те на него налетели, начали отбивать… Этот не испугался. Стал их гонять, нарезая круги. И так громко лаял, ты бы слышал!

— Я так понимаю, для этого ему пришлось расстаться с добычей?

— А?! Ну, да, — Саби смеется, стирая со лба испарину.

Боже, я дурак. Я такой дурак! У меня же от нее в голове кружится…

— Ты совсем замерзла. Надо горячего чая обязательно выпить…

— О, нет. Я не могу. Уже поздно, а мне до дома через эти пробки век добираться.

— Ну, ты уж не преувеличивай. Здесь ехать — всего ничего.

— Ой, ты же не знаешь… Я переехала!

— Куда? — Я останавливаюсь. Она — тоже. Несколько секунд просто смотрим друг на друга. Я, видимо, дольше, чем нужно. Она, не дождавшись реакции, выдыхает, словно оправдываясь:

— Поближе к универу. Все равно я не могла жить в той квартире. Ну, ты понимаешь. Да и… Зачем мне такие хоромы? С ними одни растраты. Снимать рядом с универом дешевле.

— А с деньгами что думаешь делать?

— Положу под процент. — Пожимает плечами. — Я бы и рада от них избавиться, но не могу. Если у Лизки случится рецидив, они, конечно же, понадобятся.

Я никак не комментирую ее слов. Просто смотрю. Потому что в этот момент весь мой скепсис, вся прежняя осторожность, весь анализ — рушатся. В этом вся ее суть — жертвовать собой ради других. И с этим, блядь, нужно что-то делать.

— Ты сумасшедшая, — выдыхаю я даже с какой-то злостью.

— Сто процентов! Ты только сейчас это понял?

И снова она смеется. Но на этот раз ее смех другой — спокойный, уверенный. Как она сохранила себя после пережитого ужаса? Сколько же в этой девочке стойкости! Она опережает меня на шаг. Я смотрю, как подпрыгивает Пряник, как двигаются её плечи под этой несуразной, скрывающей всю ее курткой оверсайз, как на ее темных волосах тает снег… И понимаю, что вляпался. По уши. И если сейчас не скажу, не сделаю, не решусь — никогда себе не прощу этой трусости.

— Саби, а давай ты не будешь никуда ехать?

— А?

— Говорю, оставайся у меня. У нас… В смысле… — господи, никогда же не страдал косноязычием, а тут… Мысли хаотично мечутся. И все их застилает вот какое внезапное осознание. Ей, наверное, тоже нужны гарантии. Желательно железобетонные. Если я действительно все для себя решил, что мешает мне их прямо сейчас ей дать?

— С ночевкой? У тебя опять командировка, что ли? А как же Новый год?

— Да при чем здесь командировка?

— Не знаю… — окончательно теряется Сабинка. — В прошлый раз я оставалась у тебя, когда ты улетал.

Ну, да. Было дело. Что ж так сложно-то?

— Я тебя замуж зову. Ты как? Согласна?

Нет, я не думал, что она с визгом бросится мне на шею. Я вообще ни о чем не думал, потому что правильное и честное по отношению к ней решение пришло, как всегда, внезапно! Но ее реакция меня все же удивила. Саби шагнула ко мне, стащила перчатку и потрогала лоб ладошкой.

— Ты не заболел?

— А что, по-твоему, здоровый я не могу сделать предложение любимой девушке?

Сабина растерянно моргает. Хмурится. Все сильней и сильней…

— Можешь, конечно. Только я не понимаю, зачем эта спешка?

— Потому что я знаю, чего хочу? — вздернув брови, накидываю очевидное.

— Или не даешь себе передумать.

— С чего бы мне передумать? — завожусь я все сильнее.

— Давай начистоту… Я не самая лучшая партия для такого, как ты.

Чертыхаюсь.

— Где-то я сегодня уже это слышал.

— А?

— Бэ, Сабин. Это только мне решать.

— Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь пожалел о своем решении.

Она все больше волнуется, я наклоняюсь, чтобы посадить скачущего Пряника на поводок — ведь мы уже подходим к дому, и дать себе время как-то правильно сформулировать то, что хочу сказать. Жаль, один черт выходит сумбурно.

— Давай договоримся, что мы в последний раз возвращаемся к этой теме. По крайней мере, до тех пор, пока наши дети не спросят нас о том, как мы познакомились… — С губ Саби слетает испуганный смешок, а глаза становятся круглыми, как у ребенка в ожидании чуда. Я, наверное, за это ее и люблю… Именно это и делает ее такой особенной — эта способность верить в чудеса после всего, что этой девочке довелось хлебнуть. — В последний раз, да? Это не твоя грязь. Не то, за что тебе нужно оправдываться. И уж, конечно, это не то, из-за чего я мог бы поставить под сомнение свои чувства. Это просто тяжелое прошлое. Оно не определяет тебя. Оно не определяет нас. И уж тем более наше будущее.

— Другим так не кажется, — всхлипывает она. — Может, все-таки не будем спешить? Я могу остаться. Могу быть с тобой… Зачем сразу формальности? — добавляет, готовая вот-вот разреветься.

— Мне плевать, что подумают другие. Меня никогда не волновало чужое мнение. И ясное дело, оно не будет влиять на мои решения впредь. Так, что, Сабин? Мы теперь вместе?