Сопротивляться бессмысленно

Глава 2

Сабина

Я не помню, как именно я оказалась в больнице. Какие-то обрывки картинок — потолок в скорой, синий свет, голос врача, колючее ощущение иглы в вене. Остальное же виделось словно через стекло — мутное, закопчённое. И лишь одно ощущение было отчётливым, как ожог: я жива. И он не добил меня. Хотя, наверное, собирался.

В палате тихо. Различить можно разве что редкое пиканье аппаратов и шорох, когда медсестра поправляет капельницу. Не беспокоит даже шум мегаполиса, к которому я привыкла в своей квартире.

Я лежу, не шевелясь, потому что каждое движение отзывается в теле тупой болью. Но самое больное — внутри. Там, где всё рвано и вывернуто наружу. Страх, унижение, стыд. И жгучее, невозможное чувство вины.

Знала ли я о рисках? Наверное, сейчас только ленивый не обсуждает бесправие женщин, соглашающихся на подобного рода отношения. Знала, и все равно согласилась стать… даже не любовницей. Содержанкой. Потому что любовница — все же производная от слова любовь. А содержанка… Ну, вы понимаете.

Господи, как же стыдно! И горько. Почему я вообще на это решилась? Да ничего нового… У каждой девочки, попавшей в ловушку подобных отношений, есть какая-то своя история. Только дуры лезут в это в поисках лучшей жизни. Ну, или совсем уж беспринципные стервы.

У меня все банально — заболела сестра. Сначала это казалось чем-то временным. В маленьком городке, из которого я родом, ей так долго не могли поставить диагноз! Родители… Они старались. Правда. Мама работала на двух работах, папа брался за любую возможность подзаработать, пока не подорвал здоровье. Их усилия не прошли даром. Лизку, наконец, обследовали в столице и поставили диагноз — лейкоз. У моей Лизки — десятилетней девочки, которая смеялась даже в палате. Даже когда капельницы сменялись химиотерапией, а волосы падали клоками с ее головы… Господи. Тогда мы еще думали, что болезнь можно победить за счет лечения, которое предлагалось по полису. Очень скоро стало понятно, что этого недостаточно.

Лизе понадобились препараты, которых было не найти в нашей стране, а деньги на их покупку и доставку требовались такие, что я начала всерьёз задумываться о том, а не продать ли мне почку, чтобы только не слышать, как плачет мама и, что вообще в голове не хотело укладываться — отец.

Как это ни странно, с Иваном мы познакомились на благотворительном концерте в онкоцентре. Я тогда училась на втором курсе — забежала к Лизке между парами. Он что-то там спонсировал. Смешно, правда? Речь о помощи, ком в горле — и приглашение поужинать от человека, у которого в глазах не было ни слёз, ни жалости. Только сальный интерес.

Первое время я сопротивлялась. Гордость, принципы, отвращение — всё было. Неделю. А потом он где-то достал тот самый препарат… И я почувствовала себя обязанной.

Поначалу все было красиво. Хотя, конечно, я знала, что он женат и никогда не разведется. Цветы, дорогущие подарки, рестораны… И как вишенка на торте — квартира, на которую я честным трудом не заработала бы и за сто лет. Совру, если скажу, что на время мне не сорвало голову… Наверное, в какой-то момент к стремлению вытащить сестру примешалось и… да-да, то самое желание легкой красивой жизни. Оказалось, что все это закручивает. И делает намного сговорчивее во всем…

Да, параллельно я продолжала учёбу и развивала блог, с помощью которого планировала зарабатывать, чтобы встать на ноги и уйти. В идеале — красиво и тихо. Но только теперь я понимаю, какими наивными были эти мечты. Таких, как он, тихо не бросают. Никогда.

Я чувствовала, что с каждым месяцем его хватка становится крепче. Иван ревновал, злился, проверял телефон, контролировал каждый мой шаг, угрожал, что если я ему изменю — он меня уничтожит. И я терпела. Потому что у меня был план. Я не могла сорваться. Я, блин, не имела права. Ради Лизки, да. Но еще и потому, что мне самой не хотелось терять ту беззаботную красивую жизнь, к которой я, не буду скрывать, привыкла.

И вот теперь я в больнице. Вся изрубленная, в синяках и с головной болью, от которой хочется выть. Кто-то скажет — сама виновата. И, наверное, будет прав.

Со стоном поворачиваюсь — на тумбочке телефон. Соберись, Сабин. Давай, думай, что делать! Решайся…

Вариантов у меня не так много. Трясущимися руками дотягиваюсь до айфона и запускаю прямой эфир. На щеке — кровь, под глазом — фиолетовое пятно. Губы настолько опухшие, что это смотрится даже комично. Никаких фильтров, конечно! Это вам не спонсорский контент, где я, как бьюти-блогер, обязана выглядеть на все сто. В этой ситуации только я и правда. Какой бы неприглядной она не была. На ментов надежды нет. Иван много раз говорил, что мне никто и никогда не поможет. Зная его возможности, у меня нет причин ему не верить. Так что я могу рассчитывать исключительно на себя.

— Всем привет. Меня зовут Сабина Игольникова, — голос срывается, но я продолжаю. — Сегодня ночью меня пытались убить. Если вы это смотрите — значит, я выжила. И я больше не собираюсь молчать.

Экран заполняется комментариями. Сердечки, слова поддержки, злоба, сомнения. Я их не читаю. Я рассказываю. Про Лизу. Про то, как мы узнали диагноз. Как я пыталась заработать. Как ничего не выходило. Как он предложил помощь. Как я думала, что смогу контролировать ситуацию. И как ошиблась.

— Я не прошу сочувствия. Я не святая. Я знала, на что шла. Но я не знала, что однажды он решит, что я принадлежу ему полностью. Что он может распоряжаться моей жизнью. Что удар по лицу — это воспитание, а угроза топором — урок.

Я вижу, как в чате появляется имя: «@advgromov». Это адвокат. Он пишет: «Свяжитесь со мной. Я помогу. Бесплатно». Следом — предложение от фонда помощи пострадавшим женщинам. И я впервые с начала этого кошмара чувствую, что не одна. Что я человек, а не бесправная дырка, как сегодня ночью меня называл Иван… Что я, несмотря ни на что, достойна человеческого участия и сочувствия.

— Я хочу, чтобы это расследовали. Хочу, чтобы он сел, и чтобы очередная дурочка, попавшая в сложные обстоятельства, не повторила мой путь.

Эфир длится почти полчаса. Я заканчиваю, когда голос садится, а в горле першит от слёз. К этому моменту меня смотрит двадцать тысяч зрителей. Это пятая часть моей аудитории. До блогера-миллионника мне пока далеко, но… Я надеюсь, что и этого будет достаточно, чтобы вызвать общественный резонанс. Потому что у меня ноль идей, как быть — если нет.

План «б» просто не предусмотрен. Я ничего не могу противопоставить Тегляеву. Ничего ровным счетом, кроме того, что уже сделала.

Дрожа от напряжения — исповедь отняла все мои силы, я откладываю телефон и закрываю глаза. Всё ещё кажется, будто я лежу на диване. В той квартире, а он в углу… Сколько ни гоню эти картинки — все без толку. Неизбежно вспоминаю и появление ментов. Наверное, они приехали быстро, у них имеются свои нормы, для меня же и это время обернулось вечностью.

Кажется, того, что говорил со мной, звали Алексей… Он не был добрым. Не гладил по голове, не говорил, что всё будет хорошо. Более того, очевидно было, что он осуждал меня и пребывал в уверенности, что я на следующий же день заберу заявление. И тем не менее, когда я попросила его не бросать меня, он не ушёл. А потом даже пообещал, что закроет Тегляева. Может, этот самый Алексей не до конца понимал, с кем имеет дело. Может, мне надо было ему объяснить, против кого он выступает, чтобы не портить хорошему парню жизнь. Но я… Черт, я, наверное, все-таки эгоистка, ведь выбирая между его и своим покоем, я выбрала свой. Стыдно ли мне? Нет. Иначе мне просто не выжить.

Поврежденные топором кисти ноют. Сознание туманит влитый в меня обезбол, и я отрубаюсь.

Утро наступает не сразу. Оно пробирается в палату будто на цыпочках. Приглушённым светом за окном, звоном ложек в столовой где-то этажом ниже. В голове шумит, тело ломит, я жалею о том, что проснулась, еще до того, как раздается стук в дверь. А уж когда ко мне заходит лощеный тип в черном костюме — подавно. Потому что от его прилизанных волос и белоснежной неискренней улыбки за версту несет неприятностями.

— Сабина Игоревна? Меня зовут Руслан Анатольевич. Я представляю интересы Ивана Сергеевича.

Улыбается, как будто в этом разговоре он находит что-то смешное.

— Я не желаю с вами разговаривать. Покиньте мою палату. Немедленно.

Наплевав на мои слова, мужик садится на стул рядом с кроватью и открывает папку.

— Понимаю, что вы сейчас в уязвимом положении. Но вы же умная девушка. У вас есть блог, аудитория, своя репутация. Не думаю, что вам выгодно продолжать этот конфликт. Публично.

Я смотрю на него в упор.

— Что вы хотите сказать?

Он качает головой и произносит мягко:

— Я предлагаю решение возникшей проблемы. Без суда. Без прессинга. Иван Сергеевич готов пойти навстречу: закрыть глаза на ваше поведение и сделать вид, что ничего не было. Но для этого вы должны проявить благоразумие. И отказаться от показаний.

Меня выворачивает. Я даже не злюсь — во мне поднимается то самое ледяное спокойствие, после которого обычно происходит что-то непоправимое.

— Нет. Это абсолютно исключено. Я не хочу иметь с Иваном Сергеевичем ничего общего. Так ему и передайте.

И снова Руслан Анатольевич улыбается.

— Не горячитесь. Просто подумайте. На кону — не только ваша судьба.

На больное, гад, давит. У Лизки хоть и наметилась ремиссия, ее реабилитация тоже влетает в копеечку. И не факт, что с ней не случится рецидив, потому что это — довольно частое явление, о котором нас предупреждали врачи.

Я стискиваю зубы, подбирая слова, как тут дверь в палату без всякого стука и «можно» распахивается.

Почему-то этого человека я узнаю сразу, хоть видела его всего один раз, да и то в помутненном сознании. Это вчерашний мент. На нём надеты тёмно-серая футболка, джинсы, чёрная куртка с капюшоном. Он отличается от подосланного ко мне адвоката, как день от ночи. Кажется, с его появлением даже запах в палате меняется, чему я только радуюсь — от дорогущих духов находящегося здесь адвоката меня мутит. От мента же пахнет утренней свежестью, табаком и чем-то едва уловимым, вроде мыла или банального антиперсперанта.

Он скользит по Руслану Анатольевичу взглядом, потом его на меня переводит. И, пожалуй, только в этот момент я его действительно замечаю. Лицо, глаза, широкий разворот плеч и сильные руки.

— Доброе утро, Сабина, — говорит он. — Я смотрю, вы уже не скучаете.

Голос ровный, но глаза выдают — он всё понял и, мягко говоря, не порадовался.

— Ага. Сплошное веселье. Обхохочешься.

— Подумайте над моими словами, Сабина, — давит Руслан Анатольевич. — Другого шанса у вас не будет. А так мало ли как все обернется.

— Вы сейчас угрожаете потерпевшей, я правильно понимаю? — борзо стартует мент. То, что он никак не пасует перед лощеным юристом Тегляева, невольно будит во мне уважение. Не все, оказывается, меряют крутизну противника дороговизной часов и костюма. Мне по душе тот факт, что у меня такой союзник. Это же, наверное, означает, что менты заинтересованы в моем деле?

— Я лишь даю разумный совет, — с пафосом вещает шавка Ивана.

— Дали? Вот и катитесь.

Я широко распахиваю глаза, всерьез начиная опасаться галлюцинаций. В реальности мне сложно представить, чтобы кто-то говорил так… Да, пусть не с самим Тегляевым, пусть с его людьми. Но все же!

Адвокат Ивана медлит, но встаёт. Приглаживает лацканы пиджака, кидает на меня напоследок предупреждающий взгляд и выходит.

Алексей-как-его-там закрывает за ним дверь и только тогда разворачивается ко мне.

— Всё в порядке?

Вопрос формальный, но от того, как он смотрит, мне становится не по себе. Я киваю. В горле ком.

— Спасибо, что пришли.

Он усаживается на стул, с которого только что подхватился Руслан Анатольевич, и вытягивает перед собой ноги.

— Я делаю свою работу, — отмахивается. — Как вам предложение гостя?

— Ещё парочка таких — и я попрошусь в реанимацию. Туда, кажется, никого не пускают.

Он хмыкает. Я снова замечаю этот запах — простое мыло, немного табака, холодный воздух. Этот аромат такой настоящий. Как глоток родниковой воды…

— Это означает, что ты не собираешься сдаваться?

— Именно.

— Что ж. Тогда давай задокументируем как следует твои показания.