Сопротивляться бессмысленно

Глава 3

Сабина

Кто бы мог подумать, что дача показаний — настолько изматывающий процесс? Это будто снова оказаться там. В той квартире. Все равно что запертой в клетке с бешеным зверем — невыносимо страшно и чудовищно изматывающе.

— Начнем?

— Да.

— Некоторые моменты я уже для себя прояснил из твоего прямого эфира, — заявляет опер, придавливая меня темным взглядом.

Я вздергиваю подбородок. Дескать, и? Не тебе меня судить! Но к моему бесконечному удивлению, он и не собирается. А моя бурная реакция его скорее веселит.

— Тогда о чем говорить? — сглатываю я.

— Нужно соблюсти формальности и все задокументировать, — Алексей взмахивает у меня перед носом телефоном с включенным диктофоном. — Кое-что я уже внес в протокол. Сейчас зачитаю. Если все ок — пойдем дальше.

Я растерянно киваю. И морщусь, потому что даже такая незначительная активность отдает в теле дергающей стремительно нарастающей болью.

Алексей кладет на ноги планшет с документами и начинает зачитывать мои анкетные данные. Фамилия, имя, отчество, дата рождения, место регистрации…

— Все верно?

— Да.

— Теперь коротко и по сути: где, когда и при каких обстоятельствах на вас было совершено нападение?

— В ночь с шестого на седьмое августа. По адресу… — я называю улицу.

— Квартира находится у вас в собственности?

— Да.

— Ее вам подарил подозреваемый?

— Да.

— Вы проживали там совместно?

— Нет. У него есть семья. Он только наведывался… периодически.

Мне ужасно неловко, хотя, конечно, я понимаю, что если бы это было неважно, он бы не задавал подобных вопросов. Мне вообще кажется, что этот человек хочет поскорее от меня отделаться. Может быть, у него есть дела поважнее, хотя что может быть важнее чуть было не случившегося убийства, я не знаю.

— Опишите, что произошло в ночь происшествия. По минутам, насколько возможно.

Это самое сложное. Я делаю глубокий вдох и начинаю рассказ.

— Иван пришёл без предупреждения. Я не открывала — у него были ключи, замок сменить я не успела.

— А заявку подали?

— На что? — недоуменно хлопаю глазами.

— На замену замка, — мне кажется, моя тупость его раздражает. Он ни черта не божий одуванчик, но в моем случае это скорее хорошо, чем плохо. Другому бы духу не хватило пойти против Ивана. А этот ничего. Уперся.

— Да. Я обратилась к слесарю.

— Хорошо. Потом дадите его контакты. Продолжайте. Он пришел и…

— Да ничего особенного. Я сказала, что ухожу. Что больше так не могу… Меня достали его паранойя и оскорбления. Сначала Иван говорил спокойно. Потом начал повышать голос. Я попросила его покинуть мой дом.

— А он?

— Он ушел, а через пять минут вернулся, но уже с топором.

— А вы?

— Я ничего не успела сделать. Только заслониться, когда он ударил в первый раз. — Во рту сохнет, меня начинает трясти. Это было по-настоящему ужасно. Никому не пожелаю пройти через такое. — Потом он схватил меня за волосы и потянул в спальню.

— Он вас изнасиловал?

Я отвожу взгляд. Потому что это действительно случилось. Просто я столько раз закрывала глаза на секс с мужчиной, которого не хотела, столько раз ломала себя, что как раз это казалось скорее привычным, чего не скажешь об остальном.

— Эксперт в курсе? Этот факт зафиксирован?

Я сглатываю и киваю, так и не сумев поднять на него глаза. Алексей что-то тихонько бормочет себе под нос. Сквозь поднявшийся в ушах шум мне не удается расслышать, что конкретно он сказал… Скорее всего, просто выругался.

— Что было дальше?

— В процессе я нащупала на тумбочке вазу. Ударила Ивана по голове, а пока он приходил в себя, вызвала полицию. Дальше все было как в тумане, помню только, как вы вошли.

— У произошедшего есть свидетели?

— До того, как он опять затащил меня в квартиру, я бегала по площадке, стучалась в квартиры — никто не открыл. Но… — я поджимаю дрожащие губы, — конечно, соседи не могли не слышать, как я звала на помощь.

— Какие чудесные люди, — зло фыркает опер. — Видеонаблюдение?

— В подъезде, — отчаянно киваю я. — В квартире нет. Но я сохранила его голосовые сообщения. И скрины переписок с угрозами. Могу переслать.

— Да, конечно, — он листает планшет, записывает еще что-то. — А раньше он вам угрожал?

— На словах. Ревновал. Проверял телефон. Мог нагрубить, кинуть в меня чем-то или толкнуть. Но за топор взялся впервые.

— Понимаю.

Алексей выключает диктофон.

— Это, — взмахивает планшетом, — приобщат к делу. Дальше всё пойдёт через следователя, тебя вызовут официально. Возможно, будет очная ставка. Не сдрейфишь?

Я все же решаюсь на него посмотреть. Глаза у опера усталые, но не безразличные. Зря я решила, что он бесчувственный. Это совершенно не так. Просто он изможден.

— Вы сегодня вообще не спали? — срывается с губ. Темные красивые брови Алексея взмывают вверх. Он явно огорошен моим вопросом. И тут я его понимаю — сама не знаю, что на меня нашло.

— А ты? Удалось подремать хоть немного?

— В меня влили столько лекарств, что уснула как миленькая, — шепчу я.

— На, перечитай. Если все правильно, внизу напиши «с моих слов записано верно и мною прочитано». Поставь дату и подпись.

Опер наклоняется, чтобы передать мне планшет, и меня вновь окутывает его ароматом. У меня он теперь, наверное, будет всегда ассоциироваться с безопасностью и покоем. Я даже на секунду задерживаю дыхание. Машинально подаюсь вперед, и мы неловко замираем, едва не соприкоснувшись щеками.

Замечаю тонкие лучики морщинок в уголках его глаз — чуть более светлых на фоне загоревшей кожи. Щетину…

Испытывая жуткую неловкость, смущенно утыкаюсь в планшет. Алексей Романович Багиров. Майор. Ого. Это, наверное, круто.

Почерк у него удивительно четкий. Буквы скорее печатные, чем прописные — такая особенность. Читается текст легко. Я расписываюсь, стараясь не дрожать. Но подпись выходит кривая. Ну и ладно. Главное, что она засвидетельствовала. Теперь это не мой монолог, записанный от нечего делать, а документ, материал дела… Господи, дай мне сил через это пройти!

Багиров забирает планшет и встает. Заметно, что его беспокоит спина. Он шевелит плечами, наклоняет голову то в одну, то в другую сторону, чтобы снять напряжение с мышц.

— Всё, Сабина. Ты молодец. Самое важное дело сделано.

Я не отвечаю сразу. Просто смотрю на него. А в голове крутится — как? И все? Мы больше никогда не увидимся? Нет, я, конечно, буду только рада забыть события той ночи, но… Он меня спас. Он мне помог. А я его даже не смогу отблагодарить?

— У вас есть визитка или что-то вроде того? — выпаливаю я.

— Зачем?

Хороший вопрос. И правда…

— Вдруг я вспомню что-то важное! Да мало ли…

Багиров (как удивительно ему идет эта фамилия!) растерянно ощупывает карманы куртки. Достает кусочек потрепанного картона и оставляет на тумбочке, перед тем как попрощаться.

Я остаюсь в палате одна. Дыхание сбито, сердце колотится. Внутри пусто. Как будто мне кто-то выжег нутро дотла, и осталась одна оболочка. Когда-то там поселится надежда и, может быть, злость. А сейчас — ни-че-го. Пусто.

Через пару минут дверь снова приоткрывается. Мне приносят завтрак. Здесь овсянка, чай и целая горсть таблеток. Овсянку я не люблю, но чтобы поскорее восстановить силы, послушно съедаю всю порцию.

А ближе к обеду звонит мама. Затаив дыхание, я поднимаю трубку. Голос у неё тревожный, но собранный. Она требует сказать, куда меня увезли, а уже через полтора часа приезжает ко мне в больницу. Этого времени совершенно недостаточно, чтобы настроиться на предстоящий разговор. Недостаточно, чтобы придумать хоть какие-то внятные объяснения. С другой стороны, все ведь и так понятно.

Вместе с мамой приезжает и Лиза. Она бросается ко мне, мы обнимаемся. Я охаю, потому что ее порывистые движения причиняют мне боль. Сестренка извиняется, резко отшатнувшись в сторону. Я качаю головой, мол, ничего страшного, и провожу пальцами по ее румяным щекам. Приглаживаю отросшие волосы, чувствуя, как уголки глаз печет от подступающих слез.

Нет… Я, черт его дери, ни о чем не жалею! Если только о том, что не ушла от Ивана раньше…

— Мы видели твой эфир.

— И ты?! — распахиваю глаза, тревожно вглядываясь в Лизкины глазенки. На маму не смотрю. Она, как всегда, сильная. Но ее выдали покрасневшие глаза и губы, сжатые в линию.

— Так я его маме и показала! Это ужас, Саби. Он настоящий маньяк! Как он вообще тебе мог понравиться? Он же фу-у-у!

Я смеюсь сквозь слезы. Слава богу, она не догадывается, что Иван мне не нравился никогда. Что я себя ломала, да. Чтобы сберечь ее жизнь. Не хотела бы я, чтобы Лизка себя винила.

— Перестань, Лиз, — одергивает младшую дочь мама, которая, в отличие от сестры, все понимает. И которая никак себе не может простить, что это допустила. — Лучше расскажи, как ты это всё выдержала?

Я не знаю, что ответить. Поэтому просто обнимаю их обеих. Мы сидим так минуту. Или больше. Лиза молчит, но её пальцы цепко держат мои.

— Я люблю тебя, ты же знаешь? — шепчет мама.

— Конечно. Я тоже вас очень люблю.

— Прости… Это мы с отцом виноваты. Я… Господи боже. Как с этим жить?

Мама расклеивается. Шмыгает носом в безуспешной попытке обуздать бурлящие эмоции. Лизка ничего не понимает. Выныривает из наших объятий.

— Мам, ну ты чего? Все же хорошо. Главное, что Саби жива! А там… Ты же не планируешь с ним мириться?

— Никогда, — сиплю я.

— Ну, вот. И не надо. Он совершенно чокнутый. А ты теперь звезда. Мне Аська Кириллова позвонила. Сказала, что тебя уже по телеку показывали. Пошел… Как его, мам?

— Резонанс, — мама устало прикрывает глаза. Мне кажется, я знаю, о чем она думает. Об осуждении, с которым они неизбежно столкнутся, вернувшись в маленький город. О косых взглядах, которые их будут преследовать. И мне так безумно жаль, что я не придумала иного способа им помочь, но в то же время… Как я уже сказала, если бы мне пришлось вернуться в прошлое, я бы сделала то же самое. Ради Лизы.

— У нас на завтра куплены билеты домой. Поехали с нами! — предлагает мама. — Или у тебя что-то серьезное?

Мама с Лизкой в столице оказались по чистой случайности. Они приехали обновить гардероб сестре к школе. Той так хотелось вернуться к учебе, после почти трех лет непрерывных больниц…

— Нет. Возбуждено уголовное дело. Мне нужно быть здесь. Может быть, потом, когда все более-менее устаканится…

Мама тяжело выдыхает и смотрит на меня так, будто прямо сейчас хочет схватить за руку и утащить за собой, чтобы защитить от всех неприятностей.

— А что врачи говорят?

— Пока они не говорят ничего конкретного. Наблюдают. Ссадины, ушибы, резаные раны. Шок. Ну и…

— И что? — мама смотрит настороженно.

— И всякое разное, — говорю я и быстро отвожу глаза. Лизка всё ещё рядом, и я не хочу вдаваться в детали. Но мама понимает без слов. Кровь уходит с ее лица. Оно превращается в неживую перекошенную страданием маску. В ее глазах… такое, господи.

— Ладно. Главное, ты жива. С остальным мы разберёмся.

— Да, точно.

— Я попробую сдать билеты…

— Не надо! Ну что вы? Зачем из-за меня менять планы? У Лизки репетиторы. Сама же говорила, что ей столько всего нагонять!

— А ты чуть не погибла! Что за глупости? — злится мама.

— И правда, Саби. Это важнее.

— А тебе лишь бы не учиться, — дразню сестру.

— Да ну тебя! Разве в этом дело?!

— Завтра меня уже, наверное, выпишут. Вам совершенно точно не нужно тут торчать. Тем более когда отец один.

— Сабина!

— Мам, я правда в норме. Честное слово! Я бы поехала с вами, но не могу. И вам тут сидеть нет смысла. У меня даже не будет времени, чтобы с вами побыть. Мне же надо работать… вдвойне больше, чем обычно.

— Да какой работать?! Ты сначала поправься.

Мама лезет в кошелек, открывает, достает какие-то гроши, наверняка из тех, что я ей переслала в прошлом месяце. И мне протягивает. В носу колет:

— Мамуль, спасибо. Но вам они нужнее. Я заработаю, правда. Блог приносит неплохую прибыль. Я даже смогла немного отложить на черный день.

К счастью, наш разговор прерывает появление медсестры, и спор прекращается сам собой.