Сопротивляться бессмысленно

Глава 20

Сабина

В дверь звонят не прекращая. А мне так хочется тишины…

Заставляю себя скатиться с разворошенной постели. Открываю не глядя — в конце концов, вряд ли со мной случится что-то хуже того, что я уже пережила. Вряд ли кто-то причинит мне большую боль, чем мужчина, которому не нужно звонить, чтобы войти в мой дом.

— Ну, наконец-то! — с облегчением вздыхает…

— Аня? Ты что тут делаешь? — округляю глаза.

— Я что?! Тебя вторую неделю нет в универе. На связь ты не выходишь… Еще и эти фотки в сети. Что я, по-твоему, должна думать?! — она отталкивает меня плечом и, не дожидаясь приглашения, заходит в квартиру. Присвистывает. — Ну, ни хера себе хоромы, Сабинка!

— Как ты узнала мой адрес? — спрашиваю без особого интереса.

— Да как… Пришлось поднять кое-какие связи в деканате, — бурчит Саранская, обернувшись посреди гостиной. — Ну, рассказывай.

— О чем?

— Как ты докатилась до такой жизни? — она обводит рукой организованный мной бардак и морщит нос. А потом демонстративно подходит к окну и распахивает его настежь. В комнату врывается прохлада, я ежусь, стараясь не смотреть на туманную пустоту за окном, которая с каждым днем манит меня все сильнее.

— Сабин! — напоминает о себе Аня. Я пожимаю плечами.

— Я тут. Просто не знаю, что тебе ответить.

— Эти фотки… Это ведь не фейк, да? Ты реально вернулась к этому гондону?!

Я немного истерично смеюсь.

— Ответ на первый вопрос — не фейк. А на второй — даже не знаю.

Опускаюсь на диван. Обхватываю руками колени, прижав голые ноги к груди — температура в комнате падает очень быстро. Я только сейчас понимаю, как отчаянно мне не хватало свежего воздуха все эти дни, что я боялась подойти к окну поближе.

— Ты не с ним? — хмурится.

— Я… Наверное, правильно сказать — в подвешенном состоянии.

— Понятнее не стало, — хмурится Саранская.

— Кажется, он потерял ко мне интерес. Ну, знаешь, как ребенок теряет интерес к игрушке, которую разобрал на винтики.

В который раз я ловлю себя на том, что гляжу на себя и происходящее будто со стороны. Будто все, о чем я рассказываю, то, что так внимательно и критично анализирую, происходит с какой-то другой девушкой. Наверное, это какая-то психологическая защита. Не знаю… Но это очень странный эффект.

— И ради этого ты к нему вернулась, выставив себя на посмешище? — недоумевает Аня. Я моргаю, не сразу понимая, о чем она вообще говорит.

— Нет. — Тру лоб. — Я сделала это ради Леши.

— Чего-о-о?!

— Тегляев решил на нем отыграться. Лёшку арестовали… Ну, и… У меня просто не было выбора, — повторяю как мантру и добавляю, вдруг спохватившись: — Ты только никому об этом не рассказывай, ладно? Сейчас все хорошо. Багиров свободен. Но я не знаю нюансов, вдруг он до сих пор на крючке, так что… Не говори, Ань. Это очень важно. Да и вряд ли теперь мне кто-то вообще поверит. Иван, наверное, этого и добивался.

— Ты поэтому закрыла возможность комментировать на своей странице?

А я закрыла? Ни-че-го не помню. Может быть. Качаю головой и вместо того, чтобы ответить на Анин вопрос, тупо повторяю:

— Никому не говори…

— Да не скажу я, что ты заладила! — психует Саранская, стремительно преодолевая разделяющее нас пространство. Садится у моих ног на корточки. Берет за руки и ловит мой бегающий взгляд:

— Посмотри на меня.

— Зачем?

— Хочу понять, насколько все хреново.

Я опять истерично смеюсь. Но все же позволяю нашим взглядам встретиться. Насколько все хреново? Хороший вопрос. Кажется, хуже некуда. Но так мне казалось, еще когда я только вернулась к Ивану. А он мне показал, что падать можно практически бесконечно… Как? Когда сразу после ухода Багирова полез меня трахать. Прямо там, заставив опереться на дверь и выпятить задницу.

Я не плакала. Уже не могла. Только смотрела перед собой, подскакивая от резких толчков, и подыхала… Кажется, как раз в тот момент Тегляев и потерял ко мне интерес. Разобранная на запчасти, вывернутая и обескровленная, я стала ему совершенно не интересна. Меня уже было не реанимировать, не оживить. А значит, и не сломать заново.

После этого даже сам его взгляд поменялся. Он смотрел на меня без возбуждения, без азарта. С некоторым отвращением даже. Я выполнила свою функцию. Как какой-нибудь использованный презерватив, который теперь осталось разве что выбросить за ненадобностью. Но меня это не волновало. Я думала о Лешке. Вспоминала, как за ним захлопнулась дверь, его взгляд… Болезненно-недоверчивый. И вот от этого, да, мне было больно. Больно до визга в лёгких. До тошноты от самой себя.

— Сабин…

— Слушай, я сегодня не лучшая компания…

— Перестань! — морщится Аня. — Я же все понимала, когда сюда шла.

— Вряд ли. И слава богу, что ты не представляешь, как оно, когда тебя… — совершенно неожиданно я начинаю плакать. Недоверчиво трогаю щеки — вот ведь, и правда — слезы! Почему сейчас? Я не плакала даже в самые худшие моменты, а тут прорвало!

Саранская вскакивает, обнимает меня, шепча в давно немытые волосы:

— Тш-ш-ш! Ну, все же уже, да? Все в прошлом?

— Н-не знай-у-у-у.

— Сама же говоришь, что этот мудак потерял к тебе интерес!

Да. Но разве дело только в этом? Я же вообще не понимаю, как дальше жить! Когда я говорю, что Тегляев меня уничтожил, я именно это и имею в виду. Все, что было привычным — стерлось. Пошатнулось, дрогнуло и осыпалось. От меня прежней осталась лишь оболочка. Тело, которое почему-то ещё дышит, двигается, что-то делает. Не всегда, но когда получается. Внутри же все выжжено до черных обугленных краев.

Саранская гладит меня по голове, как больного ребёнка. Я вжимаюсь в её плечо, льну к ее теплу в надежде, что оно вдохнет жизнь в меня…

— Я по Лешке скучаю… Так скучаю, господи!

— Ну, так, может, вам бы поговорить? Объяснись. Должен же он понять, что ты неспроста вернулась к Тегляеву?!

— Шутишь, что ли?

— Нет, ну ты же из лучших побуждений!

Отчаянно трясу головой:

— А в чем тогда смысл? Для чего моя жертва? Даже если бы он меня простил… — всхлипываю. — Даже если! Тегляев бы этого так не оставил! Он бы… еще что-нибудь придумал. Нет. Исключено. Пусть Леша лучше думает, что я с ним по доброй воле… Целее будет.

— Слушай, давай он сам решит? Мужик он или кто?

Я смеюсь. В истерике киваю:

— Мужик. Даже не представляешь, насколько мужик… В этом-то вся и проблема. Он же безбашенный! Наделает глупостей, которые поставят крест на его жизни. Нет уж! Пусть лучше… Без меня. Зато счастливый и с-свободныы-ы-ый.

— Ясно. Твои мотивы я поняла. Можешь не повторять по кругу…

Анька нащупывает свой рюкзачок. Достает сигареты.

— Мне тоже дай, — прошу я. Зубы клацают. Аня с сомнением на меня косится.

— Ты же не куришь?

— Да пофиг. Начну.

Саранская молча протягивает мне сигарету, достает зажигалку. Её пальцы чуть дрожат — то ли от ветра, залетающего в окно, то ли от моих слов. Я прикуриваю, затягиваюсь глубоко, словно надеясь вдохнуть в себя что-то большее, чем дым. Возможно, жизнь… Или хотя бы ее иллюзию. Горечь обжигает горло. Я закашливаюсь.

— Боже, ну и отстой, — говорю, выдыхая.

— Это потому, что тебе совсем крышу снесло, — бурчит Аня, с силой захлопывая окно. — Ты бы ещё с крыши сиганула, чтобы полегчало.

— Мысли были, — бросаю, не глядя.

В комнате резко становится тихо. Только слабый треск сигареты разбавляет повисшую тишину.

— Ты так больше не шути, Сабина, — говорит она тихо. — Я понимаю, что тебе очень плохо. Но все равно это никуда не годится.

Киваю, признавая правоту слов подруги. Я не имею права опустить руки. Я обязана жить дальше. Если не для себя самой, то для родителей, которые сейчас тоже проходят через все круги ада в нашей деревне. И в пику тому же Тегляеву…

— Хочешь, устроим девичий день? Организуем домашний СПА, сделаем всякие масочки, процедурки… Включим телик и будем смотреть слезливые фильмы, пока не хлынет кровь из глаз?

— Да мне бы хотя бы душ принять, — устало хмыкаю я, потому что реально несколько дней не находила в себе сил помыться.

— Вот и пойдем!

— Куда?

— Наберу тебе ванну. И сделаю массаж.

Я соглашаюсь больше из благодарности к Аниному участию, чем по какой-то иной причине. Но вдруг оказывается, что это так круто — просто опуститься в горячую воду и, уткнувшись носом в коленки, кайфовать от того, как руки Саранской разминают мои одеревеневшие плечи.

— Спасибо, Анют. Мне лучше. Ты настоящая волшебница. До сих пор не пойму, за какие такие заслуги мне тебя послал бог.

— Скажешь тоже… Кстати, ты не думала обратиться к психологу?

— Если честно, я вообще пока плохо соображаю. Но, может, и обращусь.

— О, да ты засыпаешь! — всплескивает руками Саранская. — Ну-ка, выбирайся.

Так странно! Меня реально стремительно покидают силы. Может, потому что из-за тревоги я почти не спала в последние дни. Едва переставляя ноги, дохожу до спальни. Аня, чертыхаясь, комментирует увиденное.

— Замри! Я сменю постельное…

— Спасибо, — шепчу, едва ворочая языком. А пять минут спустя падаю на кровать и, кажется, тут же отключаюсь.

Просыпаюсь от ощущения, что кто-то на меня смотрит. Кроме меня в квартире может находиться только один человек. Я леденею… И медленно приоткрываю глаза, чуть не вскрикнув от облегчения, когда встречаюсь взглядом с Саранской. Всего лишь, господи помоги, с ней…

— Ты чего? — хриплю я. — Я долго спала?!

— Да пофиг. Главное, что проснулась. Я тут кое-что выяснила. Ты только сразу не падай в обморок.

— Что выяснила? — потягиваюсь, совсем не чувствуя удовольствия от когда-то до ужаса приятных мелочей. Вспоминаю Анины слова о психологе. Я подписана в сети на нескольких, чей подход мне близок. Возможно, это, и правда, выход. В свое время Леша тоже советовал мне пройти терапию.

Лёша…

Стоит его вспомнить, как внутренности стягиваются в болезненный узел.

— Вот. Посмотри. Это же твой Багиров?

— Он не мой, — шепчу я, с жадностью вглядываясь в подсунутое мне фото, на котором Лёша запечатлен в компании пожилой представительной пары и разодетой Казанцевой. Кто бы сомневался…

— Ты знала, чей он сын?!

— Кто?

— Багиров твой!

— Чей?

— Его отец — Роман Багиров. Слышала о таком?

— Нет.

Сведя брови к переносице, вглядываюсь в фотографию. Раз за разом перечитываю подпись к ней, из которой следует, что торжество, на котором они все и собрались — сороковая годовщина свадьбы Лёшиных родителей.

— Ну, привет! Это наш главный застройщик. Ну?!

— Не может быть. Зачем бы сыну олигарха работать простым опером? — отрицаю очевидное я.

— Да мало ли! Но сам факт. Это и его связи с этой курицей, — Аня тычет пальцем в лоб Казанцевой, — объясняет.

— И правда, — сглатываю.

— Это все, что ты можешь сказать?! — негодует Саранская.

— А что тут скажешь?

— Ты что, правда, не догоняешь?!

Качаю головой. Пробегаюсь пальцами по лицу, стряхивая остатки сна.

— Я еще не проснулась, — оправдываюсь.

— Да эта же тварь подложила тебя под Тегляева! А теперь посмотри?!

— На что?

— На то, как она на твоем Багирове виснет! Ну?! Все еще не понимаешь, зачем ей это понадобилось?

И снова я утыкаюсь в экран. А Саранская все не унимается:

— Учитывая, кто его родители, вытащить Багирова из любой передряги можно было, не прибегая ни к каким экстраординарным мерам! Ему достаточно было просто позвонить отцу! Я погуглила — тот каждую пятницу играет в большой теннис с генпрокурором.

Трясу головой. Слезы с носа капают и разбиваются о погасший экран.

— Нет…

— Что нет?

— Разве живой человек может быть настолько жестоким? Она же понимала, что… — я всхлипываю. — Она понимала и…

— И сделала то, что сделала! Сабин, ты глаза-то открой… Уверена, что и ваши с Тегляевым фото не просто так настолько быстро распространились. С ее возможностями устранить тебя — раз плюнуть. Снимай уже свои розовые очки!