Сопротивляться бессмысленно

Глава 8

Сабина

Ощущение, что это все не со мной происходит, усиливается. Я словно в кошмарном сне. Как будто я не внутри событий, а смотрю на них со стороны — через аквариумное стекло, толстое и мутное.

В квартире тихо, только в гостиной тикают старинные часы, и от этого звука сводит грудь. Каждая секунда — словно ещё одна капля в сосуд, который и так давно переполнен.

Пальцы сжимают стальной корпус телефона. Леша недавно звонил, но я снова жду новостей. Или какого-то другого сигнала от вселенной, что худшего не случится.

О том, что задумал отец, мне сообщила мама. И я ей поверила тут же, потому что усомниться в решимости папы мог только тот, кто совершенно его не знал. С виду тихий, спокойный, покладистый, отец производил впечатление абсолютно неконфликтного человека, но это вовсе не означало, что он не способен постоять за свое.

Стоит об этом подумать, как тут же вспоминается случай из детства. Однажды маму здорово напугал пьяный сосед. Та прибежала домой, на эмоциях обо всем рассказала папе. Тот выслушал ее и куда-то засобирался. А когда он все с таким же невозмутимым видом вернулся домой, его руки были в крови. Мама, конечно, всполошилась. Стала причитать, что насилие ничего не решает. А отец молча вымыл руки и принялся есть только что сваренный борщ, как если бы он понятия не имел, о чем она говорит.

Одно непонятно — почему, зная, какой отец, мама решила, что ему можно рассказать о случившемся! Думала, это другое? Может быть. Он же нормальный человек, а не убийца… Или…

Я встаю. Прохожу по комнате. Снова сажусь. Тянет позвонить Лёше. Но если бы у него появились какие-то новости, он бы сам написал. А отвлекать его в такой ситуации — последнее дело. Складываю руки на животе, будто пытаюсь себя удержать от никому не нужных сейчас порывов. Говорят, страх сковывает. Не верьте. Страх — это когда тебе нужно двигаться, а ты не знаешь, в каком направлении. Это когда ты хочешь закричать, но молчишь из последних сил. Это когда каждая минута, как натянутая струна — еще чуть-чуть, и оборвется, вспарывая плоть и ломая кости.

Я включаю голосовое и перезаписываю его уже в третий раз.

— Лёш… Скажи только, что ты успел. Что всё нормально. Я не знаю, выдержу ли, если что-то пойдёт не так. Пожалуйста, помоги. Пожалуйста, Лёшенька-а-а…

Стираю. Отправлять не буду. Не хочу его отвлекать.

Только откладываю телефон, тот начинает вибрировать, вытаскивая меня из болота тревоги. Я хватаю айфон и, не глядя, кто звонит, прижимаю к уху:

— Алло!

— Ну, привет, малыш.

Тегляев! Я замираю. Пальцы начинают дрожать. Первый порыв — сбросить тут же. И внести в черный список очередной номер, но разве это решит проблему?!

— Привет, Иван. Ты зачем звонишь?

— Соскучился.

— Не стоит. Между нами все кончено. Я серьезно.

— Это я и хотел обсудить.

— По-моему, здесь совершенно нечего обсуждать.

— Лично мне так не кажется. Согласен. Я перегнул палку. Мне очень жаль. Но за это ты меня уже наказала, правда?

— Я? Наказала?

— Ну-у-у-у, чисто по-человечески, скажем прямо, ты себя повела неправильно. Тебя приютили, тебя любили… А ты?

Меня будто током бьёт. Я поднимаюсь, начинаю ходить по комнате.

— Странная у тебя любовь, Вань. Она мне чуть было не стоила жизни.

— Сказал же — перегнул, — умасливает меня Тегляев, но я слишком хорошо его изучила, чтобы не чувствовать набирающую обороты грозу внутри него. — Больше такого не повторится. Возвращайся домой, маленькая. У меня для тебя кое-что есть. Тебе понравится.

— Иван, услышь меня, пожалуйста. Я не шучу…

— Цену себе набиваешь? — издевательски хмыкает тот.

— Да нет же! Просто не могу так больше. Все. Прости…

— У тебя кто-то есть? Волков? Он тебя перекупил, что ли?

— Господи, почему ты говоришь, будто я шлюха какая-то?! Ты же з-знаешь, что у меня кроме тебя… — от возмущения я начинаю задыхаться. А Тегляев, как настоящий вампир, получив от меня нужную ему дозу эмоций, опять становится добреньким.

— Не шлюха! Ты моя девочка, да… Только моя. Так было, так есть, и так будет. Сама же знаешь, я прав. Прекращай ерепениться и возвращайся домой. Я подумал, что нам нужно двигаться дальше…

— Куда-а-а? — стону я, четко понимая, что до него просто невозможно достучаться! Я злюсь, что мне приходится тратить на это время.

— Куплю тебе дом, тачку… Хочешь Роллс-ройс? Родишь мне ляльку… Твои подружки-шлюшки сдохнут от зависти.

Тегляев хохочет, словно сказал что-то и впрямь смешное. А мне так мерзко от его смеха, боже…

— Нет. Между нами все кончено.

— Ты не можешь ничего закончить. — И снова его интонации меняются на противоположные. Голос наполняется чем-то зловещим. — Это не в твоей власти.

— Я уже закончила. А если ты будешь меня преследовать…

— То мне ничего не будет, — гадко ржет этот клоун. — Ты еще не поняла, дурочка? Я могу сделать с тобой что угодно. Могу сделать так, что ты сама ко мне приползешь и будешь лизать мне ноги, лишь бы я тебя принял…

Меня передергивает от отвращения. Телефон выскальзывает из влажной ладони.

— Не дождешься. Больше мне не звони!

Кажется, он начинает мне угрожать, но я его не слушаю. Отбиваю звонок, трясущимися руками отправляю все же в блок неизвестный номер и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу, отчего немного проясняется в голове, но лучше не становится. Наоборот — чувство тревоги разрастается с каждой секундой, вплетаясь в гул улицы и беспокойное биение сердца. Мне даже на секунду кажется, что, может, и правда будет лучше вернуться к прежней жизни. Безопасней и понятней — так точно. Но тут вновь оживает телефон. Я вздрагиваю так сильно, что ударяюсь виском об оконную раму. Сердце проваливается куда-то вниз. Я смотрю на экран, боясь увидеть снова неизвестный номер. Но это мама. Неуверенно провожу пальцем по дисплею, принимая вызов.

— Ну, что, Саби, есть какие-то новости? — Голос мамы звучит глухо и обречённо. Она явно плакала.

— Нет, мам. Я бы сразу тебе позвонила. Но раз Лёша обещал помочь, уверена, все будет нормально. — Я произношу это больше для себя, чем для неё.

— Господи, ну зачем я ему рассказала? Я же знала, каким он может быть! Просто не подумала… Ты только держись, доченька.

— Мам, пожалуйста, успокойся. Всё будет хорошо. Папа не дурак, он же понимает последствия. Да и Леша ему не позволит наломать дров, — повторяю я, заставляя сама себя поверить.

— Леша, Леша… только и слышу! А ты уверена, что ему можно доверять? Он же мент! — Голос мамы становится ещё тише.

— И что?

— Может, он с ними как раз заодно! Им показатели нужны, понимаешь? А тут такой подарок — сам идет в руки, считай.

— Перестань, мам. Он не такой.

— Ты про своего Ивана тоже так говорила! Нужно было сразу тебя от него забирать. А я… — мама начинает тихонько всхлипывать. Моя сильная мама!

— Мама! Ты ничего не могла сделать. Я бы все равно поступила по-своему. Давай, мам, бери себя в руки. Лизка, наверное, волнуется.

— Да она знать ничего не знает! — фыркает мать. — Ушилась к подружке.

— Вот и славно. Ей это зачем? Пусть наверстывает. И с подружками, и вообще. Я позвоню, если что-то узнаю. Люблю тебя.

— Я тебя тоже, моя хорошая. Я тебя тоже…

Звонок завершается, но тяжесть в груди не проходит. В голове снова звучат слова Тегляева — о том, что ему ничего не будет, что он может делать со мной что угодно. Сжимаю кулаки так, что ногти больно в ладонь врезаются. Нет, не может. Он больше не имеет надо мной власти. Я бы, даже если бы захотела к нему вернуться, теперь не смогла бы. Потому что узнала другое… Другого мужчину, поцелуи, реакции — такими, как они есть, когда ты в руках симпатичного молодого самца, от близости которого тебя колотит.

Включаю телефон и вижу уведомление от Лёши:

«Нашёл отца. Всё в порядке, еду с ним обратно».

От облегчения по лицу катятся слёзы, и я впервые за этот день позволяю себе расслабиться.

Через полчаса в наружной двери поворачивается ключ. Я вскакиваю и несусь к двери. Стыд и тревога переплетаются в болезненный клубок в груди, а сердце колотится так, словно я совершила непоправимое. Мне страшно увидеть разочарование в папиных усталых глазах. Я просто не знаю, как с этим справиться.

Отец входит первым, чуть сутулясь и глядя на меня так, будто это он в чем-то виноват.

— Папа, — шепчу я, делая шаг навстречу, и тут же останавливаюсь, боясь коснуться его. — Прости…

— Если кто тут и должен просить прощения, то явно не ты, — наконец, произносит он, и его голос звучит совершенно измученно. — Ты всего лишь маленькая глупая девочка. Не тебе нас надо было спасать.

— Ну что ты, пап! Вы с мамой сделали все, что могли. — Голос срывается, и слезы вновь набегают на глаза. Я падаю в объятья отца и что есть силы его обнимаю. В его объятиях я снова становлюсь маленькой девочкой, которой казалось, что папа может защитить от всего на свете. Такое блаженное, пусть и обманчивое чувство.

— Всё, дочка, всё. Я рядом. Все закончилось.

Он гладит меня по волосам, а я прячу лицо на его груди и слышу знакомый, родной запах — стирального порошка, дерева и чего-то ещё, что было со мной с самого детства.

Когда мы, наконец, отстраняемся друг от друга, мой взгляд падает на Багирова. Он стоит в стороне, чтобы не нарушать этот момент с отцом. Лицо у него спокойное, чуть усталое, но это не обманывает меня совершенно. Я понимаю, что ему было непросто сохранить эту невозмутимость.

— Спасибо тебе, — выдыхаю я, глядя ему прямо в глаза, — за папу, за всё. Не знаю, что бы я без тебя делала.

Лёша качает головой и небрежно пожимает плечами, но взгляд его при этом теплеет.

— Да брось ты. Это часть моей работы, — он усмехается в попытке развеять повисшее в воздухе напряжение.

— Что именно?

— Профилактика преступлений. Вы располагайтесь, ладно? Я в душ. Надо освежиться.

Леша уходит, а я начинаю суетиться вокруг отца, создавая хоть какое-то подобие нормальности в этой абсолютно ненормальной ситуации. А потом, вспомнив, что так и не отзвонилась матери, бью себя по лбу и исправляюсь. Мама отвечает тут же — явно, как и я еще совсем недавно, она, в ожидании новостей, не выпускала телефон из рук. Включаю громкую связь, чтобы она нас с отцом слышала. Мама, конечно, тут же начинает плакать… У меня тоже от облегчения щиплет в носу. Не знаю, какие слова нашел Леша, чтобы заставить отца отказаться от его плана мести, но совершенно точно, я перед ним в неоплатном долгу.

— Вот и правильно! Его жизнь накажет, Игорь. Господь все видит, — частит мама, чередуя слова со всхлипами.

— Ага. А мы ему поможем.

— Кто это вы? — настораживаюсь я.

— Я с тобой не успел поделиться кое-какими соображениями, — присоединяется к разговору вернувшийся из душа Багиров. Видно, он спешил, и потому вытерся плохо, отчего его застиранная футболка облепила выступающие мышцы груди.

— Какими соображениями? — уточнила я, сглотнув, чтобы смочить пересохшее горло.

— У меня есть одна знакомая журналистка. Думаю, через нее получится предать твоей ситуации большую огласку и привлечь внимание к суду.

— Правда? Это… наверное, хорошо, да? — в ответ на мое «наверное» Багиров закатывает глаза. А я нисколько не сомневаюсь, нет… Скорее, мне непонятно, почему он с таким напряжением смотрит.

— Если ты и твоя семья готовы к шумихе.

Я подвисаю, обдумывая его замечание. Перевожу взгляд на папу, который в чужом доме явно чувствует себя не в своей тарелке. Снова кошусь на Багирова. В отличие от нас с отцом, он выглядит совершенно невозмутимым.

— Мы готовы, — заявляет отец, упрямо выпятив вперед подбородок. — Этот мудак должен понести наказание за то, что сделал. Я только поэтому отказался от идеи его убить вот этими руками, — выставляет те самые руки перед собой.

— Вы должны понимать, что люди воспримут эту ситуацию по-разному. Сабина уже пыталась привлечь внимание к тому, что случилось, через свой блог, и поверьте моему опыту — тот хейт, который она получила — цветочки по сравнению с тем, каких размеров он может достигнуть, если вынести это на суд широкой общественности. Вашей семье тоже достанется.

— Плевать. Если мы промолчим, где гарантия, что, оставшись безнаказанным, он не решит, что может довести до конца начатое?

Испугавшись последствий для семьи, я вдруг лепечу то, что вовсе не собиралась.

— Ну, пока у него такого желания нет. Наоборот, Иван хотел бы помириться.

— Чего? Он что, звонил? — сощуривается Багиров.