Триумф в школе Прескотт

19

Мне удалось продержаться две недели в подготовительной школе Оак-Вэлли, пока я не поддалась одному из своих многочисленных наваждений.

Памела Пенс.

Мать.

Убийца.

Сидя в городской тюрьме, я положила локти на поцарапанную поверхность белого стола и ждала, когда приведут Пэм. Тем временем, я говорила себе, что все нормально, когда…на самом деле ничего из этого не было нормальным. Ничего.

Она убила Пенелопу, твердила себе, но, несмотря на то что я знала об этом, я в это не верила. Или же... не хотела верить. Мой отчим был Тингом, верно? Этим ужасным, злым монстром, которого едва ли можно было назвать человеком. Имело смысл только то, что именно он убил мою сестру.

И все же…

Памела села напротив меня, когда я подняла взгляд с поверхности стола, пальцы моей левой татуированной руки обводили слово, выцарапанное глубоко в пластике. Х.А.В.О.К, вот, что было написано. Потому что я только что его выцарапала на столе, так чтобы никто из офицеров в комнате не заметил.

— Бернадетт, — сказала Пэм, улыбнувшись, когда увидела меня. Но не то, чтобы она была рада моему присутствию, скорее ей нравилась идея, что я могла страдать. Должно быть, она могла увидеть это на моем лице. — Я рассказала той хорошенькой девушке-полицейской все, что знаю про твою маленькую банду.

Моя очередь улыбаться в ответ. Это было нелегко, особенно, когда я осмотрела потрепанный внешний вид Памелы. Я так привыкла видеть ее в дизайнерской одежде, с безупречным макияжем и уложенными волосами, что человек, сидящий передо мной с таким же успехом мог быть незнакомцем. Каким-то образом, так она выглядела моложе. Более уязвимой. Я снова подумала про ее роман с разницей возрасте с моим будучи женатым отцом.

— Вы с отцом любили друг друга? — спросила я, хотя могла язвительно ответить, что она ни черта не знала о моей «маленькой банде». То есть, это правда. Она не знала. Она ни черта не знала про Хавок, или меня, или даже про Хизер, особенно, про Пенелопу. Ничего. Совсем. — То есть, он был женат, когда вы встретились, и был гораздо старше. Должно быть это было тяжело.

Памела лишь смотрела на меня своими изумрудными глазами, которые были мне знакомы, потому что я смотрела в чертово зеркало каждый день и видела ее. Последнее имя в моем списке. То самое последнее, гребанное имя.

— Ты — идиотка, Бернадетт? — вот, как она решила ответить на вопрос. Она хлопнула руками по поверхности стола, и один из охранников издал предупреждение. — Я гнию в тюрьме, а ты здесь спрашиваешь меня о своем отце?

— Ты же не убивала и его тоже, не так ли? — спросила я, потому что, насколько мне было известно, мой отец повесился. Опять-таки, до недавнего времени я предполагала, что моя сестра наглоталась таблеток и со всем покончила. Некоторые трагедии не те, чем кажутся. — Я имею ввиду папу. Так же, как ты убила Пенелопу.

Слова поднимались вверх, как желчь, обволакивая мой рот и делая язык кислым. Я жаждала держать за руку парня Хавок, любого парня Хавок, вообще любого. Если бы я только могла сплести свои пальцы с кем-то из них, то сохраняла бы спокойствие, так как делала неделями с тех пор, как узнала.

Неделями вытеснять эту информацию, отгораживаться от нее, вести себя так, будто этого не было.

Я впилась ногтями в поцарапанную поверхность слова «Х.А.В.О.К» на столе, лишь бы не вцепиться ногтями в глаза Пэм, как я сделала с Джеймсом. Другой рукой я подпирала подбородок, чтобы поддерживать поведение, говорящее, что мне нет дела ни до чего из этого.

Я просто Бернадетт Саванна Блэкберд, полная сука и член банды.

Вот только…это несбыточная мечта. Хотела бы я все время быть такой девушкой, чтобы не чувствовала грусти или неуверенности, растерянной или злой. Опустошенной. Разбитой на кусочки. Сломленной и истекающей кровью. Но я это чувствовала. Я чувствовала все это постоянно, особенно сейчас.

— Бернадетт, — начала Пэм, посмотрев на меня, когда убрала светлые волосы с лица. Сейчас она выглядела такой молодой и такой грустной. Вообще-то жалкой. — О чем, ради всего святого, ты говоришь?

— Я имею ввиду что, между играми с Найлом и «Бандой грандиозных убийств, ты убила Пенелопу. Это даже не вопрос, не так ли: Ты это сделала. Но как? Вот, что преследует меня по ночам, единственная вещь, которую я не могу отбросить.

Мы очень долго смотрели друг на друга. Пока это продолжалось, я гадала, не совершила ли ошибку, позволяя Памеле оказаться в тюрьме. Теперь, с предстоящим судебным разбирательством и ее виной, позволившей VGTF выдвинуть обвинения по закону RICO («Закон о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкетиров организациях») — обвинения в связях с бандой — против «Банды грандиозных убийств», она не смогла бы добраться до меня.

Я упоминала найти одну из девочек Стейси, чтобы сделать грязную работу и повесить ее на простынях. Я все еще могла это сделать.

Дело Пэм — важная часть, чтобы низвергнуть все и всех: Найла (посмертно, конечно же), его отца, его брата, Офелию, Максвелла Баррассо. Каждого богатого ублюдка, который когда-либо покупал у «Банды грандиозных убийств» ребенка и отмывал деньги через фонд мать Тринити «Лига по спасению наших драгоценных детей». Если она умрет, то VGTF предположат, что это подстроили «Банда грандиозных убийств». Вполне возможно, что сейчас они как раз занимались этим. Мне это сойдет с рук. Это то, чего ты на самом деле хочешь, Берни? Оно?

Ответ: я, блять, понятия не имела.

— Ты приставила к ней оружие? Заставила выпить таблетки? — я продолжала смотреть на Памелу, пока кусочки и отрывки дневника моей сестры проносились в моей голове. Она не планировала умирать, так ведь? Когда она спрашивала меня такие вещи, как думаешь, ты будешь в порядке без меня? Она планировала убежать. Сбежать. Уехать в Нан-мать его-такет.

На мгновение я закрыла глаза, мое сердце колотилось, голова шла кругом.

Я сохраняла контроль пять недель с тех пор, как узнала, что Пэм вовлечена в смерть Пенелопы.

И все же, впервые, я, блять, на самом деле это чувствовала.

Мне нужны мои мальчики, подумала я, впиваясь ногтями в стол по бокам. Но я пока не могла уйти. Нет, пока не услышу, как она это скажет.

— На тебе прослушка? — спросила Пэм, глядя на меня, словно не могла найти другой причины, почему я была здесь.

В воздухе возникло мгновенное напряжение, потому что я уже заметила тот факт, что она не отрицала мое заявление, не брызгала слюной, не хлопала руками по столу и не окрасилась в забавный розовый цвет, который принимало ее лицо, когда она злилась. Она не злилась из-за обвинения, потому что…это правда.

Я посмеялась, но затем почувствовала что-то соленное и пальцем прикоснулась к слезе на моей щеке. Блять. Я плакала. Хоть и говорила себе, что не буду. Хоть и пообещала, что не буду этого делать.

— Я не гребанная стукачка, — прорычала я в ответ с такой яростью, что Памела даже откинулась на своем стуле. Эта женщина взяла десять тысяч долларов, чтобы сбагрить меня и женить на гангстере. Которая годами помыкала мной, кричала в лицо и называла меня ужасными словами, пока скрывала кровь на своих руках. — О, как я же я хотела бы ею сейчас быть, чтобы я могла продать тебя и наблюдать, как ты будешь метаться перед СМИ. Все твои богатенькие друзья теперь знают, не так ли? Почему ты арестована. И им плевать. На самом деле, они надеются, что ты возьмешь вину на себя, чтобы им не пришлось платить за то, что они играли в больные, маленькие игры с украденными детьми.

— Ты — маленькая лгунья и шлюха, прямо как твоя сестра, — сказала Памела, ядовитые слова крутились в моей голове словно мантра. Лгунья и шлюха. Но я не была ни тем, ни другим. Если кто-то за этим столом и был, то это она. — Выйти замуж за твоего отца и иметь вас двоих было самой худшей ошибкой, которую я когда-либо совершала. Если бы я могла вернуться назад во времени, то сделала бы аборт, когда была беременна Пенелопой и оставила бы твоего маньяка-папашу позади.

Каждое слово было окрашено грубым кусочком правды, но я не дрогнула. Ни что из этого меня не удивляло. Памела никогда не любила быть мамой. Сама идея материнства заставляла ее чувствовать себя загнанной в ловушку, как бабочку с оторванными крыльями.

— Почему ты просто, блять, не ушла? — спросила я, пялясь на нее и наблюдая, как она сжала одну руку в кулак, впиваясь обломанными ногтями в ладонь.

От того, как она посмотрела на мои идеально накрашенные и украшенные ногти, стало до боли очевидно, что она завидовала. Контроль. Все дело было в контроле.

— Зачем ты вообще пришла сюда? — спросила Памела, но я снова покачала головой, наклоняясь ближе к ней, чтобы прошептать.

— Либо ты сейчас же отвечаешь на мои вопросы, либо я позабочусь о том, чтобы ты не дожила до суда.

Наши взгляды встретились, и я заметила лишь краткое колебание в ее глазах, словно она была уверена, верить мне или нет. Потребовалось время, чтобы мысль укоренилась, мысль о том, что она, наконец, не имела никакой власти надо мной. Она не могла заставить меня сесть на коленки Найла или наблюдать, как Корали усаживала меня в машину, чтобы отвезти к Кушнерам.

Горло настолько сжалось, что внезапно мне стало невозможно дышать. Я задыхалась. Задыхалась, и мне было так чертовски грустно. Почему мне все время, блять, грустно? Минуту, и я буду в порядке. Я пойму, сколько хорошего все еще было в моей жизни и как мне чертовски повезло. Я дожила до семнадцати-восемнадцати лет, ни разу не подвергнувшись сексуальному насилию. Это чудо. Возвращение себе моих парней Хавок — чудо.

Я прижала руку к животу, пока старалась сдержать слезы.

Выкидыш был отдаленной, острой темой на задворках моих мыслей. Я не хотела ребенка, так что чувствовала облегчение. Но еще я чувствовала, что если бы в итоге оказалась с дочерью на руках, то точно знала бы, как быть идеальным родителем: быть противоположностью Памелы. Олицетворять любовь, а не ненависть.

Я села и сложила руки на столе.

— Почему ты вышла за моего отца? — спросила я, потому что мне нужно было все это знать.

И в этот момент, если бы Памела дала бы мне хоть что-то, за что можно ухватиться, то я бы позволила ей прожить остатки своих дней в тюрьме. Если честно, на самом деле это наказание было бы лучше смерти. Она возненавидит еду и отсутствие дизайнерской одежды, отсутствие мастеров ногтевого сервиса из Оак-Парка, нехватки парикмахеров с опытом работы с голливудскими звездами. Она возненавидит это место, потому что оно будет воплощать все то, что она заслуживала: отчаяние, пустоту, одиночество, заточение. Навсегда.

В то же время я знала, что мой список отмщения не был составлен для людей, чьи имена в итоге в нем оказались. Он был создан для меня, мною, и если бы когда-либо думала, что личная вендетта была единственной причиной, по которой была написана эта историю, то мне вас жаль. Если вы думали, что все эти мягкие и тихие промежуточные моменты были пустышкой, то вы ничего не понимаете. Если я не нравилась вам, потому что уродливые вещи внутри меня заставляли вас видеть собственное уродство внутри, тогда вы просто потеряны, как я была когда-то.

Но больше нет.

Никогда больше.

Когда Виктор надел корону мне на голову, я знала, что это не было наградой за жестокость, что это не было наградой за то, что я разбила голову Джеймса Баррассо. Это была награда за то, что я вновь обрела себя, вошла в свою шкуру и обнаружила, что находилась именно там, где должна быть.

Смешанные отзывы критиков, окрашенные кровью и слезами,

Политика сломанной жизни на самом деле была лишь реальность,

Мои слова — моя свобода, так что, если должна быть чем-то поляризующим,

Тогда именно такой я и буду.

Стихи непрошено проносились в моей голове. Я не могла их остановить, даже если бы и попыталась. Любая попытка сдержать эту извращенную прозу закончилась бы тем, что я бы в муках писала на полу. Поглощенная ею. Так что я не беспокоилась. Просто постукивала своими красивыми ногтями по столу и позволяла ей приходить ко мне в голову, пока я запоминала каждый черту лица своей матери, чтобы очно знать, каким человеком я никогда не хочу стать.

— Я вышла за него из-за его денег — сказала Памела, сидя в оранжевом костюме и выглядя, как супермодель, даже со слабыми кругами под глазами. Она красивая, как я. Мы обе были красивыми, посмотрите, какое это проклятие. Мир одновременно награждает и наказывает красивых, не так ли? — Тогда я бы сделала, что угодно, чтобы убраться от твоих бабушки с дедушкой, — она продолжала смотреть на меня, но понятия не имела, кто я или почему была здесь. — Ответила на твой гребанныйвопрос, ты уродливая, маленькая соплячка?

Оскорбление отрекошетило от меня. Она могла ненавидеть меня, как ей было угодно. У меня были люди, которые любили меня, так что, знаете, что? Самое худшее, что мог бросить в меня мир, ничего не значило. Ее уродливые слова не могли лишить меня удовольствия от осознания, что я получила то, о чем всегда мечтала: принятие. Свое место.

— Почему ты хотела убраться от них? — продолжила я, осознавая, что это, буквально, самый долгий разговор, который у нас был за многие годы.

Насколько это грустно? Может быть, Памела нашла бы во мне, Пенелопе или Хизер что-то, что ей понравилось бы, если бы потрудилась проводить с нами время?

— Это, блять, смешно, — усмехнулась Пэм, переводя взгляд на одного из охранников, словно могла попросить, чтобы ее забрали обратно в камеру.

Моя очередь ударить обеими ладонями по столу. Моя очередь получить взгляд одного из охранников.

Я не сводила взгляда со своей матери.

— Думаешь, я блять, издеваюсь над тобой? — прошептала я, наклоняясь вперед. Наши глаза встретились. — Ты знаешь, что мы убили Найла, не так ли? Знаешь, что мы похоронили этого монстра заживо в гробу с сатиновой обивкой, который был куда приятной кончиной, чем ту, что он заслуживал.

Взгляд Памелы пылал яростью, особенно потому, что для нее это была не новость. Она знала все про смерть Найла, про его захоронение, про тот факт, что кислородный баллон, найденный в его гробу, был взят в одном из домов престарелых, где она подрабатывала.

Моя мать наклонилась вперед, смотря прямо мне в глаза.

— Из всех моих детей ты была хуже всех. Были моменты, в самом начале, с Пенелопой, когда я думала, что могла бы быть счастлива. Но ты? Ты была моей худшей ошибкой, которую я когда-либо совершала, — Пэм откинулась назад, после того, как высказала то, что, она считала, было фатальным ударом, созданный из слов и боли.

Она ударила по мне, но ее слова прошли мимо, как ни в чем не бывало.

— Даю тебе последний шанс ответить на мои вопросы, — продолжила я, гордясь тем, что мое дыхание было ровным. — Ты знаешь, что случилось с Найлом. Если думаешь, что находишься в безопасности внутри этих стен, тогда ты еще более глупа, чем я тебя считала несколько лет назад. Почему ты хотела уехать от своих родителей?

— Я не расскажу тебе свою автобиографию, — огрызнулась в ответ Пэм, и я собралась встать.

Если это ее последний ответ, тогда… ну, я воспользуюсь своими новыми связями с девочками Веры и Стейси, чтобы получить то, что мне нужно. Я, блять, убью ее и вычеркну ее имя губной помадой, которая напоминала мне о Пенелопе, а затем, наверное, немного поплачу.

В течение всего этого у меня будут парни Хавок, к которым я могла припасть.

Даже сейчас они ждал меня снаружи, сгрудившись на крыше или капоте Камаро, куря, наблюдая, ожидая. Пять парней в черном с грубыми буквами, набитыми на их правых руках, их сердца были черными и одержимыми, но пронзительными в своей решимости, в своей любви. Несокрушимыми.

— Твой дедушка был пьяницей. Он бил меня и твою бабушку. Еще он трахал ее, пока она кричала. Это отвечает вопрос? — огрызнулась Пэм, когда я снова опустилась на стул напротив нее. Эти ее знакомые, зеленые глаза пылали болью, но я могла лишь посочувствовать. Она больше не была просто жертвой, она — хищник. Этому нет оправдания. Никакого. — Я вышла за твоего отца, потому что он был богат и он хотел меня. Он хотел меня настолько, что развелся со своей женой, с который был женат десять лет.

Я уставилась на нее и попыталась представить ее в моем возрасте, с одним ребенком на руках и вторым на пути.

— Он был слишком стар для тебя, — вместо этого сказала я, но Пэм лишь пожала плечами.

— У него были деньги. Он мог позаботиться обо мне, — на мгновение она отвела взгляд, и я гадала, не привиделась ли мне в них вспышка эмоции. Тем не менее, когда она снова посмотрела на меня, в них не было ничего. — Единственным мужчиной, которого я когда-либо любила, был Найл, и ты забрала его у меня.

— Ты позволила ему изнасиловать свою дочь, — прошипела я в ответ, но лицо Памелы ничего не выражало. Я поняла, что иногда люди просто бывают сломленными. Борьба и попытки проложить себе путь к сочувствию ничего не дали. — Как давно ты об этом знала? — спросила я и по обычному пожиманию плечами поняла, что давно. — Ты знала, что он трахался с девушкой-подростком по имени Кали Роуз-Кеннеди? Что она была беременна его ребенком?

— Ее ты тоже убила? — язвительно ответила Памэла, ее ноздри раздувались. — Потому что они пытаются повесить это на меня, — о, черт. Об этом я пока не знала. Где парни ее закопали? подумала я. На земле Тома? Полагаю, теперь это не важно. Учитывая, что «Банда грандиозных убийств» берет на себя вину за большую часть наших преступлений, а Памела — за остальные, мы правда выходили сухими из воды. — Найл не любил ее. Просто у него были желания, которые я не могла утолить.

— Я тебя ненавижу, — сказала я и говорила серьезно. Каждой молекулой своего сердца, я была серьезна. Это не то же самое, как, когда я говорила так Виктору или Оскару, потому что на самом деле имела ввиду я люблю тебя до боли сильно, так сильно, что моя в глубине моей злой души все болело, горело и истекало кровью. — Вот почему оставила тебя напоследок Ты же это знаешь, правда? Из всех людей, кто причинил мне боль, твое предательство было самым худшим. Оно задело глубже всего.

Я снова замолчала, гадая, стоит ли мне спросить про вещи Пенелопы, но какой смысл? Пэм либо продала их, либо отдала, или, черт подери, выбросила их в какую-нибудь мусорку и отправила на свалку. У меня не будет ничего, что не лежало в той коробке с пометкой «Старые домашние работы и задания», написанной милыми, нежными, петляющими буквами. — Как ты это сделала, Пэм? Как убила мою сестру?

— Хорошая попытка выманивания у меня признания. Этого не случится, — она встала, и один из охранников подошел к столу.

— Расскажи мне правду или я тебя закопаю, — прорычала я в ответ, но она отказалась взглянуть на меня. — Памела! — охранник подошел и снова надел на нее наручники, уводя от меня, пока я стояла там, дрожала, задыхалась и, скорее всего, снова плакала. — Мама!

С рычанием я ударила по столу пятками руки так сильно, что на самом деле закричала, прижимая ее к своей груди, когда встала и пулей направилась к выходу.

Сара Янг ждала меня у металлоискателей, прислонившись к стене и сочувственно улыбаясь мне.

— У тебя получилось что-то разузнать? — спросила она, но я, уверена, что она уже поняла, учитывая влагу, блестящую на моих щеках, или то, как я прижимала руку к груди, полная сломанных и ужасных вещей.

— Имеете ввиду, получила ли я завершенность, которую так отчаянно искала? — выдавила я с грубым смехом. Это не честно. Я должна была получить какую-то завершенность. В этом была суть списка. Так устроены книги. Фильмы. Комиксы. Герой противостоит злодею и получает все ответы. Но…реальная жизнь нелогична. — Нет.

Я зашагала в сторону двери, но Сара потянулась, схватив меня за плечо.

— Зачем ты пришла сюда, Бернадетт? — спросила она, и хоть я и знала, что должна была просто вырвать руку и выбежать прочь из здания, взгляд ее карих глаз был мягким и снисходительным. Сара по-своему заботилась обо мне.

Я посмотрела на ее руку на своей, и она очень осторожно убрала ее, все еще смотря на меня, на ней были черная кепка, джинсы и поло. Теперь, когда она не играла в девчонку-полицейскую с глазами лани, ее наряды изменились. Милая маленькая Сара Янг обыграла меня гораздо сильнее, чем я думала.

— Я хотела узнать на самом ли деле она это сделала, — сказала я, моей голос был пустым эхом привычного мне. Мои глаза прищурились, и уголки губ опустились из-за преувеличенно хмурого вида. — Думала, что если буду избегать визита сюда, то смогу избежать действительности. Но я просто…больше не могла, — я взглянула в лицо Сары, омраченное меланхоличным сочувствием. — Памела убила Пенелопу за какое…преступление? За то, что была жертвой? За то, что на ней издевались, что ее игнорировали и отбросили в сторону. Я не понимаю.

— Такие люди, как мы с тобой, никогда не поймут таких, как Памела Пенс, — Сара выпрямилась и повернулась ко мне лицом, словно мы должны быть на равных, чтобы этот разговор состоялся. — Такими, кто борется против своих собственных интересов, кто верит во что-то, сломанное и продажное. Бернадетт, я знаю, что ты сказала, что твоя мать, казалась, расстроенной из-за видео Найла с Пенелопой, но…не думаю, что это было по тем причинам, по которым тебе хотелось бы.

Да, как иронично, что Памела настолько сильно облажалась, что даже ложь, направленная на обвинения ее в убийстве, оказалось невозможно сдержать. Словно она не могла сохранять фасад того, что она могла быть приличным человеком.

— Как она это сделала? — спросила я, мой голос был надломленным. — Как вы узнали?

Рот Сары сжался в линию, но она не уклонилась от ответа. Все вокруг нас, люди, стоящие группами, разговаривали и курили, атмосфера была мрачной и сдержанной. Трудно радоваться, находясь в клетке для людей. Некоторые в ней заслуживали гораздо, гораздо хуже, чем это, но большинство были лишь наркоманы, которым нужна была реабилитация, а не тюрьма. Просто это так чертовски грустно.

— У твоей сестры в комнате была беспроводная скрытая камера, Бернадетт. Она была в коробке с вещами, который мы у тебя изъяли.

Камера? Я моргнула несколько раз, чтобы прояснить голову.

Я знала, что камеры были дешевыми. Вы с легкостью могли купить такую онлайн за восемьдесят баксов. А такая сумма денег…проще сказать: продайте одно из украденных, дизайнерских платьев Памелы и получить взамен камеру. Готова поспорить, Памела даже не заметила ее, когда она упаковывала вещи в комнате Пен, то просто закинула камеру в коробку, даже не подумав, что она могла записывать. Я бы спросила Сару, но…Полицейская Девчонка слишком сдержанна, чтобы выдать что-то еще.

— Мне нужно идти, — зашагала я к выходу, и она последовала за мной.

Когда я проходила мимо темно-бордового Субару, то помахала Константину. А затем показала ему средний палец. Мальчики наблюдали за мной через парковку, застывшие в позах безразличия — ссутулились, откинулись назад, прислонившись. Все они — бескостные короли, созданные из теней и темных вещей.

И все они ждали меня.

Я остановилась перед Камаро, Эльдорадо и байком Вика, все стояли в аккуратный ряд по центру огромной парковки. Словно она была достаточно большой для гребанной Черной пятницы или подобного дерьма.

— Мне не хорошо, — объяснила я, когда все они впятером продолжали наблюдать за мной, ожидая увидеть, что я сделаю.

Прощупывали настроение — вот чем они сейчас занимались.

— Что тебе нужно? — спросил Аарон, первым слезая с капота Камаро и вставшим рядом со мной.

Он предложил мне сигарету, и я приняла ее, вдыхая и изо всех сил стараясь не заплакать. Ну, больше не заплакать. Я заплакала внутри, даже если и не хотела этого, даже если Памела не заслуживала увидеть, как сильно то, что она сделала, повлияло на меня.

Она забрала у меня Пенелопу, а это худшее, что случалось в моей жизни, что, вероятно, когда-либо случится в моей жизни. Если бы Пенелопа была здесь, а у меня были бы Хизер, Кара и Эшли, если бы у меня были Хавок…жизнь была бы идеальной. Но он мог быть только прекрасным, потому что моя сестра — родственная душа совсем другого толка, чем мальчики, — ушла и никогда не вернется. Она не увидит, как сильно я изменилась, как выросла, не увидит все те чудесные и безумные вещи, которые я сотворю со своей жизнью.

— Поехали домой, — сказала я, потому что, как бы мне не нравилась Оак-Вэлли, как бы не чувствовала себя в ловушке, что иногда бывало, любое место, где были Хавок, было для меня домом.

Парни обменялись взглядами друг с другом, но никто не спорил, даже когда я залезла на заднее сидение байка Вика вместо водительского сидения Эльдорадо.

Кто-то другой отвезет ее для меня домой: скорее всего Аарон. Но здесь, на Харлее Виктора, я чувствовала себя в самой большой безопасности, где я всегда чувствовала себя в самой большой безопасности. Я могла обнимать его, касаться его, чувствовать ветер в волосах…но еще, никто не увидит моих слез.

Как только мы вернулись обратно в кампус и поднялись на лифте на одиннадцатый этаж, я чувствовала, как мое тело начало обвисать от усталости. В основном, это было от тяжелой мантии реальности, обернутой вокруг моих плеч. Это сделала Памела. Этого невозможно отрицать. Сара Янг подтвердила это. Памела тоже. Отсутствие у нее отрицания было более, чем достаточно, чтобы убедить меня.

— Бери, — начал Кэл, когда я побежала в квартиру, направляясь по коридору в нашу спальню.

Нашу спальню. Эта мысль должна была наполнить меня радостью. Вместо этого, я настолько запуталась в своей ярости, ненависти и меланхолии, что не могла получить от этого удовольствие.

Как бы я ни устала, я чувствовала, что должна двигаться дальше, словно, если не буду, то реальность, которую я избегала с того дня обстрелы школы, обрушится на меня, как цунами. Холодными пальцами оно утащит в море самую последнюю часть меня, которая все еще оставалась хорошей и полной надежд.

— Где моя одежда для спорта? — огрызнулась я, когда Каллум прислонился к двери, наблюдая за мной, пока остальные парни не сдвинулись из гостиной.

Каким-то образом они были хороши в чередовании их времени наедине. Такое ощущение, что после того долгого времени, проведенного вместе, они могли читать друг друга, не спрашивая, не прибегая к словесному обмену.

«Если уж на то пошло, этот конкретный случай не только вина Виктора. Некоторые мальчики просто не знают, как делиться своими игрушками». Сказал мне однажды Оскар. Остальные четыре парня заставили Аарона бросить меня в качестве цены за присоединение к Хавок, от части, они боялись, что не могли выносить все время видеть нас вместе. Когда мы с Аароном были отдельным от Хавока существом, двумя чистыми, нетронутыми, прекрасными вещами, то было нормально. Но не в контексте группы.

Но так было только потому, что они не понимали, какими всегда должны были быть отношения между нами: не было пар. Не больше, чем на короткий промежуток времени. Мы связаны между собой, как нити в паутине.

— Берни, — на этот раз голос Кэла был гораздо жестче, куда более приказывающим. Я на мгновение замерла, мои пальцы согнулись вокруг ручки шкафчика, чтобы я могла посмотреть на него. — Может тебе стоит притормозить и рассказать мне, что случилось?

— Я просто…, — слова не шли. Они были поймы в ловушку. Я была расстроена. Хотела бы я убить Памелу, когда у меня был шанс, Но нееет, мне нужно было строить из себя спасателя и все испортить к херам своей игрой в паиньку. Я искала искупление в том, у кого его не было. — Я хочу пойти на пробежку.

— На пробежку? — спросил Кэл, слегка наклонив голову набок.

Он знал так же хорошо, как и я, что Бернадетт Блэкберд не выходит на «пробежку». Во-первых, бегать по округе забавы ради — это привилегия, которая непозволительна людям, живущим в Прескотте. Вероятнее всего, что девушку в итоге будут преследовать, или ее изнасилуют, или, как минимум, изобьют в квартале. Я это ненавидела. Ненавидела культуру изнасилования. И я ненавидела насильников. И я ненавидела Памелу. И я ненавидела Найла.

— Ага, — сухо сказала я, выпрямляясь и выставив бедро. Я хотела нарваться на ссору, но не хотела ругаться с одним из моих мальчиков. Правда, очень не хотела. Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох и старалась держать себя в руках. — Ты мог бы, пожалуйста, помочь мне найти мою одежду для спорта, чтобы я могла выйти и выплеснуть это дерьмо в беге?

Мои глаза открылись, когда Кэл оттолкнулся от дверного проема и встал рядом со мной. Казалось, он точно знал, что искал, открыв верхний ящик и протянув мне пару тренников и майку. Он даже не потрудился притвориться, что не смотрел, когда я раздевалась и запихивала свои сиськи в спортивный бюстгальтер, который с таким же успехом можно было бы назвать гребаным жгутом, и надевала кроссовки.

Он пошел со мной, когда я направилась к входной двери. Не удивительно. Здесь мне тоже нельзя было бегать одной, не когда «Банда грандиозных убийств» все еще нависала над нашими головами. Пока что наши планы зашли в тупик. Избавиться от Максвелла или Офелии было проблематично. Избавиться от обоих казалось невозможным. Мы должны избавиться от них в одно и то же время и должны сделать это, пока они находятся под пристальным наблюдением VGTF.

Это как оказаться между молотом и наковальней, и стояком. Мы точно в ловушке.

— Если мы не вернемся через тридцать минут…, — сказал Кэл когда я выскользнула из-за двери, и он последовал за мной к лифту.

Как только мы вышли из лобби здания, я побежала, мои ступни отпрыгивали от асфальта так сильно, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы они не клацкали друг о друга. Я впивалась пальцами ног и пятками в землю, словно она должна была мне гребанных денег.

Каллум ничего не сказал. Вместо этого, он с такой легкостью придерживался моего темпа, что это раздражало. К моменту, когда я спотыкалась, вспотела и прислонилась руками к стене одного из старых зданий для поддержки, на лбу у него были едва заметные капельки пота, а подмышками белой толстовки без рукавов — ни капельки.

— Теперь готова поговорить? — спросил он этим своим раздражающе спокойным голосом.

— Гребанныйсталкер, — проворчала я, думая обо всех тех ночах, когда я лежала в кровати и дрожала от страха пред Найлом, как все это время Кэл был прямо там.

Он бы спас меня, убил бы Найла, если бы ему пришлось, даже если бы это означало провести остаток жизни в тюрьме. Прежде чем понять, что я вообще делала, мои руки обвились вокруг него и я зарыдала в его грудь, как кто-то, кто не являлся твердолобой Бернадетт Блэкберд.

— Чувствую себя жалкой, — простонала я, пока Кэл гладил мои волосы своими красивыми пальцами, его большое тело обвило мое, загоняя в свой сладкой аромат хлопка. Слабый запах свежего пота окрашивал этот запах, добавляя ему ощущение опасности. Мое тело мгновенно среагировало самым неподобающим образом, соски затвердели в острые точки, киска наливалась жидкостью. — Почему я снова плачу, когда я знала об этом целый гребанныймесяц?

— Ты плачешь, потому что, наконец, приняла тот факт, что тот, кого ты любишь, сделал что-то непростительное, — сказал Каллум с жесткой честностью.

Я отстранилась настолько, чтобы взглянуть на него, гадая, не говорил ли он снова о своей бабушке.

— Я не люблю Пэм, — сказала я, потому что это правда.

Не люблю. Но, возможно, я любила, когда-то.

— Любишь, — сказал он, повторяя мои мысли, словно эти шикарные голубые глаза могли считать каждую мою эмоцию, просившуюся по мне. — Но в отличии от моей бабушки, у тебя нет стольких хороших воспоминаний, чтобы сбалансировать плохое. Ты только что осознала, что Памела Пенс так же мертва, как и Пенелопа, и так же ушла, как и она.

Я опустила взгляд на свои кроссовки, прижимаясь ближе к ногам Кэла.

Памела должна умереть за то, что сделала. Блять, я искренне хотела похоронить ее заживо. Так как уже поздно, полагаю, я буду искать помощи у одной из девочек Стейси. Смерть от простыней теперь была очень реальной возможностью.

— Она не дала мне никаких ответов, Кэл. Ни одного. Словно она, блять, не могла объяснить мне о моем отце, или о ее отношениях с родителями, или даже то, как она…как…, — я не хотела заканчивать это предложение, словами выразить вопрос о том, как именно Памела убедила Пен принять эти таблетки или что Сара Янг увидела на скрытой камере, которая стала причиной ареста. — А я хотела ответов. Я хотела, чтобы все мои проблемы были завернуты в бант. Но этого никогда не случится. Мне просто придется…существовать с незнанием и догадками, и я ненавижу это.

Каллум обхватил мое лицо и наклонился, чтобы посмотреть на меня, его рот находился близко к моему настолько, что, клянусь, я могла почувствовать вкус его дыхания, и это было самой аппетитной вещью в мире. На вкус он был как чистая, нефильтрованная одержимость, смешанная с истиной любовью и пропитанная честностью.

— Иногда мы не получаем всего, что хотим. Иногда остается неизвестность, и нам просто нужно научиться с ней жить. Жизнь беспорядочна, странная и извращенная, но даже среди всех этих шипов есть розы.

— Блять, я так сильно хочу поцеловать тебя сейчас, — пробормотала я, накрывая его руки своими, прижимая их к своему лицу.

Каллум улыбнулся, но он не обязал меня, пока нет.

— Все, что я знаю о своей бабушке, — это то, что я собрал воедино от других людей, и из тех коротких моментов дня, когда она забывала быть осторожной, когда забывала, что убила собственную дочь, потому что отчаянно хотела сына, — он провел большим пальцем по моей нижней губе, а я стала очарованная. Очарованная, изнывающая желанием и нуждающаяся. — Она убила свою собственную дочь, потому что когда-то та же самая дочь помогла избавиться от тела ее мужа. А затем, позже, когда та же самая дочь угрожала свидетельствовать против нее, она убила и ее тоже, украла ее сына и вырастила этого сына, как своего собственного, — Кэл замолчал, и я поняла, что как бы сильно мне было необходимо поговорить о своем прошлом и моей долбанутой семейке, ему это тоже было нужно. — Так что я понимаю, что ты чувствуешь. Потому что у меня никогда не было всех ответов. Моя бабушка…ее болезнь сильно ухудшилась, так что она не могла дать мне их. Даже если бы могла, я сомневаюсь, что она рассказала бы мне всю правду. Так что я просто засунул это подальше, за более важными вещами, и затем это перестало так много значить.

— Какие, например, более важные вещи? — прошептала я, и Кэл облизал нижнюю губу.

— Например, моя любовь к тебе, — выдохнул он, а затем поцеловал меня со всей силой этого сказочного рта.

Клянусь, на время этого поцелуя я позабыла, что он на самом деле злодей в этой истории. На время этого поцелуя верила, что я — принцесса, которую он только что спас из башни, которую он унесет в вечное блаженство.

А затем нас на меня обрушилась реальность, и я вспомнила, что мы грязные и злые, распутные, непристойные и похотливые, и я могла делать, что, блять, захочу с этим мужчиной, потому что он — мой. Всегда был. Всегда будет.

Мои руки опустились к молнии его джинсовых шорт, пока его язык завладевал моим ртом, подвергая меня заклинанию, которое, я не совсем уверена, что не было еще и проклятием. Каллум наступал на меня, пока я не оказалась прижата к каменной стене, наши тела были частично скрыты решеткой, покрытой плющом. Была вероятность, что другой ученик мог наткнуться на нас здесь, извращенных и сплетенных вместе, словно шипы на краю башни из слоновой кости, но мне было наплевать.

Я лишь хотела касаться, целовать и обнимать кого-то, кто заботился обо мне, кого-то, о ком я заботилась в ответ. Потому что мне не нужна Памела или любовь, которую я должна была получать от нее. Я вышла и обнаружила свою собственную любовь. И не то, чтобы романтичная любовь — наивысшая категория, просто так получилась, что наивысшую любовь, которую обрела с парнями Хавок, просто такой оказалась. Романтика. Секс. У нас было все это. Прямо сейчас я могла умереть счастливой, подумала я, хоть все еще и продолжала дрожать и трястись от глубины предательства моей матери.

Она убила мою сестру.

Моя мать, женщина, которая родила нас, которая вырастила нас, которая издевалась над нами.

Она убила мою красивую, прекрасную сестру.

Моя правая рука обхватила основание члена Кэла, так сильно сжимая его, что он заворчал, подначивая меня снова толкнуться моим вспотевшим кулаком. Он делал то же самое со мной, обнаружив мою набухшую в тренниках киску и мастерски скользнув одним пальцем, чтобы проверить мою готовность. То, что он там обнаружил, заставило его застонал и потереться об меня, ища горячего трения между нашими телами, пока его дыхание было маленькими вздохами. Воздух склонялся к весне, но зима еще не ослабила свою хватку над долиной, так что, хоть мы и бегали какое-то время, все мои обнаженные части тела покрылись мурашками от холода.

Мне нравилось эту ощущение быть наказанной природой.

— Кэл, — пробормотала я, всасывая его нижнюю губу в свой рот, пока его веки не затрепетали и он не издал маленький стон, звучащий рвано. — Разверни меня и трахни, пока не станет больно.

— Берни, — сказал он, звук был чем-то между наказанием и лаской.

Я еще несколько раз сжала его член, а потом убрала руку, и он сделал то же самое. Как я и просила, Кэл положил свои руки на мои бедра и закружил меня, пока не оказалась лицом к каменной стене кремового цвета. Мои ладони прижимались к ней, спина была выгнута, а моя задница приподнята наверх ради его зрительного удовольствия. Каллум выругался про себя, когда стянул треники по пухлому изгибу моей задницы, и, хоть я и не видела его, я чувствовала, как он восхищался ею.

Он провел горячим большим пальцем по моему входу — заднему — и продолжил двигать им вниз, пока не обнаружил влагу моей киски, затем слегка вошел внутрь. По нему пробежала дрожь, которую я почувствовала даже от такого простого прикосновения.

— Трахни меня в задницу, — пробормотала я, и Кэл издал еще один звук, который мог быть рычанием, или всхлипом, или и тем и другим. Я зазывала его темноту поиграть, а он не был вполне уверен, что хотел выпускать ее. Рискнув посмотреть через плечо, я обнаружила, что он наблюдал за мной, словно он ожидал, чтобы мои глаза встретились с его. — Сделай это, пожалуйста.

— У нас нет никакой смазки, — колебался Кэл, что было верным замечанием.

Я была достаточно образована, чтобы знать, что у вас должна быть при себе хорошая смазка, если вы собирались трахнуть кого-то в зад. Но это не то, чего я хотела прямо сейчас, чего настолько осторожно спланированного, легкого и продуманного.

— Мне все равно, — сказала я, облизывая губы, чувствуя бешенное биение моего сердца. Мои треники собрались на коленях, моя задница отведена назад и была на виду у любого, кто мог пройти по этой маленькой тропинке между двумя зданиями. Не важно. Хавок правили этим кампусом так же, как правили школой Прескотт. Эти детишки могли быть при деньгах, но они все знали про Дональда Ашера. Некоторые из них, вероятно, знали про Мейсона Миллера. Дело в том, что вы можете жить в золотой клетке. Можете даже окружить себя охраной, собаками и системами безопасности. Но этому маленькому, крошечному паучку с настолько злым ядом, что может один укусом вызвать остановку сердца, нельзя помещать забраться в щели. — Я хочу, чтобы было больно, Кэл. Хочу почувствовать себя живой и существующей в этом моменте, и я хочу забыть все о Памеле, Найле, Саре и «Банде грандиозных убийств»…

Каллум снова содрогнулся. Он мог быть монстром, чудовищем, но он мой пес войны, и я так хорошо держала его на поводке, что он не мог ответить на мою безудержную жадность. Выругавшись в очередной раз, Кэл сплюнул на руку, смазывая свой член слюной и убирая предэякулят со своего кончика.

Я повернула голову обратно к камню, а затем позволила ей повиснуть между плечами, закрывая глаза, чтобы я могла сосредоточиться на ощущении левой руки Кэла на моем бедре, его большой палец снова прошелся по моему входу. Он очень нежно толкнулся им внутрь, и я зашипела от смеси дискомфорта и удовольствия. Когда он засунул его немного дальше, часть с дискомфортом исчезла, а затем настала моя очередь дрожать и трепетать от его прикосновения.

— Блять, так узко, — пробормотал Кэл, и мне стало интересно, делал ли он это раньше, прикасался ли когда-либо к чье-то заднице так, как он ласкал мою. Эта мысль заставила яро вспыхнуть ревности и злости, но я отбросила ее в сторону и проигнорировала. — Не уверен, что помещусь туда.

Мрачный звук слетел с моих красиво накрашенных губ, и я провела языком по нижней губе от предвкушения, когда Каллум сменил большой палей на два пальца. Пальцы на ногах сгибались внутри кроссовок, когда он скользил ими внутрь и входил, приятно и осторожно, медленно, терпеливо.

Я хотела большего.

— Сделай это, Кэл. Трахни меня.

Мои слова нельзя было принять ни за что иное, кроме как за то, чем они были на самом деле: приказом.

Он подчинился, как хороший монстр, коим он и был, убирая свою руку и заменив ее членом. Я чувствовала обжигающий жар его кончика, когда он прижимает свою эрекцию к моей заднице.

О, Боже, да, пожалуйста.

Каллум толкнулся в меня, и мы оба застонали, а мои глаза на лоб полезли, веки затрепетали от ощущения наполненности до такой степени, что я не могла дышать. Словно я должна перестать дышать иначе внутри меня будет недостаточно места и для его члена, и для кислорода, нужного мне, чтобы жить. Проблема в том, что и Каллум, и воздух были обязательными требованиями для моего выживания, так что я задержала дыхание, пока в груди не заболело, а он не вошел полностью.

Жар и удовольствие пронеслись сквозь меня, собираясь внизу моего живота, когда мышцы живота сжались в ожидании его движений. Единственный минус — моя киска ощущается голой, пустой, и я бы хотела, чтобы один из остальных парней был здесь, чтобы помочь.

Словно почувствовав мою нужду — скорее всего, он мог — Кэл подался телом вперед, опираясь одной рукой на стену для равновесия, а другой пробрался между моими бедрами, погружая два пальца в расплавленную смазку моего ядра, в то время как пятка его руки потиралась о затвердевший узелок моего клитора.

У меня сразу же подкосились колени, но Кэд удерживал меня в стоящем положении с давлением его руки на мою киску, обнимания меня, пока я дрожала, вздыхала и пыталась моргнуть, несмотря на внезапные вспышки белого фейерверка в моем зрении.

Это было так чертовски хорошо, почти невозможно хорошо, и я знала, что кончу от одного толчка или двух. Возможно, еще раньше. Кэл поправил свое бедро, моя тугая задница сжимала его основание так сильно, что он едва ли мог двигаться. Лишь одно легкое движение его тела довело меня до оргазма, и из моего горла вырвался глубокий, первобытный стон, когда я прогнулась под ним, поддерживаемая его пальцами внутри меня и моими ладонями, грубо прижатыми к каменной стене.

Оргазм наступил молниеносно, это короткая вспышка, которая заставила мою киску жаться и дрожать вокруг пальцев Кэла, пока он стонал вместе со мной.

— Я чувствую свою собственную руку, — прошептал он, пока я задыхалась, дрожала и думала, как, черт подери, я пойду обратно в нашу квартиру, не упав при этом в одну из цветочных клумб по пути. — Я могу удовлетворить свой член своими пальцами, — он согнул пальцы внутри меня, словно в доказательно этой мысли, и я настолько сильно прикусила нижнюю губу, что почувствовала вкус железа.

Вот, что мне здесь было нужно, — момент заземления, момент удовольствия, смешанного с болью, момент с моим темным мстителем с его толстовками и шортами, его татуировками и шрамами, его грубым голосом и слишком красивым ртом. Он начал двигаться, и меня снова осенило, насколько же очевидно, что он — танцор. Он дрался, как танцор, убивал, как танцор, трахался, как танцор.

Поднявшись на носочках, я предоставила нам обоим немного получше угол, пока я дрожала под ним, мои треники собрались на моих коленях, а киска капала вокруг его пальцев. Он потирался об меня своими бедрами, вместо того, чтоб толкаться, как делал бы это с моей киской. Это было идеально, доставляя удовольствие той части меня, которой редко касались, но которая теперь внезапно отчаянно желала больше, больше и больше.

— Я люблю тебя, Берни, — сказал Кэл, удивив меня. Он прикусил мое ухо, и я почти рухнула, мое тело было таким вялым и переполнено одновременно эмоциями и удовольствием, что я, по сути, сидела на его руке. — Может, я не часто говорю это, но это правда. Это единственная правда, которой я придерживаюсь. Она ведет и направляет меня во всем.

Он начал быстрее двигать пальцами левой руки, пятка его руки заставила мой клитор затвердеть и набухнуть от необходимости кончить. Его бедра продолжали потираться об меня, но он не сильно двигал ими, в основном доводя нас обоих до оргазма своими пальцами. Дразня свой член. Дразня мою киску. Заставляя меня видеть звезды.

Второй оргазм ударил по мне гораздо сильнее, он впился своими ногтями так глубоко, и в конце концов я провела пальцами по каменной стене, пока они не начали кровоточить, а мое тело сжалось и пульсировало вокруг пальцев Каллума.

Это ощущение, а еще и то, как я терлась задницей об него, вытянуло его собственный оргазм, и он прижался ко мне, его тело содрогалось. Каллум излил себя в меня, а затем притянул меня ближе к себе, тяжело дыша.

Одному Богу известно, как долго мы просто стояли на месте, застывшие, задыхающиеся, вечерний воздух покалывал на нашей обнаженной коже.

Звук шагов заставил нас обоих быстро зашевелиться, но я не могла остановить стон, который выскользнул из моего горла, когда Каллум очень медленно вышел из меня. К счастью, человек, появившийся из-за угла не был членом «Банды грандиозных убийств», который собирался поймать нас, буквально, со спущенными штанами. Это был Оскар, мать его, Монток.

— Это было великолепно, правда, — произнес он своим аристократическим тоном.

— А ты наблюдал, почему? — возразила я, надев обратно треники, но споткнулась, что Кэлу пришлось поймать меня под руку.

Моя кожа горела в тех местах, где он касался меня, и я не могла не переместить свое внимание на его лицо. Его щеки были немного красными, либо от холода, либо от напряжения, вызванного хорошим трахом, я не знала точно, но эффект на его бледной коже был просто великолепен.

— Это было дольше тридцати минут, — возразил Оскар в ответ, и я вспомнила слова Кэла, которые он прокричал до того, как мы выйдем за дверь.

Упс. Я разгладила свою майку, когда Каллум взял меня за руку и мы пошли за Оскаром, после того, как он развернулся на пятках и повел нас.

— Тебе понравилось шоу? — спросила я, потому что, казалось, ничего не могла с собой поделать.

Кэл хихикнул, встречаясь с Оскаром взглядами, когда он обернулся в нашу сторону.

— Ну, О, понравилось? — подначивал Каллум, но Оскар лишь одарил нас натянутой улыбкой и продолжил идти.

Мы с Кэлом обменялись взглядами и догнали его, разъединившись друг с другом с большим сожалением. Но теперь, когда мы обошли Оскара с фланга, было гораздо легче разглядеть бешеное биение его пульса на татуированной шее.

Когда я опустила взгляд, то увидела четкое доказательство его наслаждения в виде твердой выпуклости в передней части его брюк. Он заметил, что я смотрела, и потянулся, чтобы схватить мой подбородок, обращая мой взгляд обратно на его прекрасное лицо.

— Бернадетт Блэкберд, довольно, — отчитал он, остановившись у двери здания с квартирами для персонала, чтобы провести карточкой.

Персонал вечно пялился на нас так, словно мы омрачали совершенство их безупречной школы. Здесь было даже хуже, потому что мы еще и вторглись в их жилищное пространство.

Никто здесь не понимал, как мы сюда попали, как добились проживания в квартире вместе, как нам сходит с рук все то дерьмо, что мы делали. Но ничего. Ни что из этого не было их гребанным делом, не так ли?

Женщина-брюнетка с резкими морщинами на нижней половине лица насмешливо фыркнула, когда мы прошли мимо, и я изобразила минет, указав на двух парней со мной, а затем подняла большие пальцы вверх.

— Ночь должна быть фантастичной! — прокричала я, слегка помахав ей, а потом запрыгнула в лифт и наблюдала, как Оскар нажал кнопку нашего этажа. Он все еще не смотрел на меня, так что вместо этого я встала прямо перед его лицом и пристально смотрела на него, пока он наконец не переключил свое внимание на меня. — Просто признай: ты наблюдал за нами и кончил от увиденного.

— У О проблемы с близостью, — сказал Кэл как ни в чем не бывало, заслужив на себя взгляд, сотканный из надгробий и мертвых вещей.

— Мой отец бросил меня в неглубокую яму с моей мертвой матерью, чьи руки обхватывали мою шею. Мне позволительны проблемы, Каллум Парк.

По мне прокатилась волна жестокости и желания, когда я представила малыша Оскара — его светлые волосы, лежащие в грязи, и синяки на шее. Скажем так, его отец сделал правильный выбор, приставив пистолет к своей голове и спустив курок. Если бы он все еще был жив, я бы обдумывала, как убить его, так же как обдумываю убить отца Хаэля.

Ну, знаете, когда за вами не следуют копы, даже те, которые теперь здесь лишь для нашей защиты.

Сара Янг могла играть со мной. Я так не думаю, но я недооценила эту суку раньше и не собираюсь делать это снова. Мы должны быть чрезвычайно осторожны в каждом шаге. Один неверный шаг мог столкнуть нас с пропасти свободы в глубины тюремной камеры.

Двери лифта открылись, и мы направились в сторону квартиры, постучали особым образом, а затем ждали, когда остальные распознают нас через дверной глазок Звук открытых замков был знакомой мелодией для кого-то из южного Прескотта. Щелчок, отодвинуть в сторону, поворот. Наконец, Аарон открыл дверь, впуская нас.

Виктор и Хаэль ждали в гостиной, даже не потрудившись скрыть тот факт, что они уставились на меня.

— Послушайте, я…, — ну, сказать, что я в порядке, будет ложью.

Я не в порядке. Ничего из этого не было нормальным. Моя мать убила мою гребанную сестру. За какое преступление она ее убила? За то, что постояла за себя? За то, что пыталась бороться с больным, извращенным, сексуальным хищником? А теперь, поговорив с Памелой, я поняла, что ей так нравится причинять людям боль, что она даже унесет секреты ее ненависти с собой в могилу. Она не расскажет мне о моем отце. Она даже не расскажет мне о то, как совершила своей самый тяжкий грех.

И мне просто нужно научиться с этим жить.

— Перевариваешь? — предположил Аарон, и я кивнула, украдкой посмотрев на него.

Это хорошее слово, перевариваю. Мне оно нравилось.

— Перевариваю, — согласилась я, чувствуя, как сексуальная эйфория извне притупляется по краям. Все эти эндорфины и прочее дерьмо были полезны, но этого недостаточно, чтобы стереть боль в моем сердце. Ничего никогда не сможет. Я просто позволю времени сотворить свою маги, притупляя мою эмоциональную рану по краям, пока она не станет ничем иным, как блестящим, белым шрамом, по которому я могла провести пальцем. — Но я буду в порядке. Не надо так сидеть вот так и беспокоится. Идите и принесите что-то из еды в той роскошной столовой, которая вам так нравится.

— Она не плоха, — согласился Хаэль, замолкая, когда Вик бросил взгляд в его сторону

Очевидно, даже с моим предложением, они никуда не пойдут. Они скорее прикуют себя цепями к моим щиколоткам. От этой мысли я улыбнулась.

— Или закажите пиццу, — крикнула я, пытаясь найти нормальную жизнь, и увидела, что она покоилась на кончиках моих пальцев. Все, что мне нужно было сделать, это податься вперед и ухватиться за нее. — Мы можем покурить и посмотреть «Южный Парк», когда ее доставят.

— Заметано, — крикнул Хаэль с радостной ухмылкой.

Аарон наблюдал за мной, пока я шла по коридору, но он оставил меня побыть наедине с собой, когда я проскользнула в ванную, чтобы принять душ, смыть сперму Каллума из своей задницы. Я не плакала снова, но не уверена, было ли это хорошим знаком или плохим.

Когда я закончила и мои волосы свисали мокрыми прядями вокруг моего лица, я направилась в комнату в полотенце, обернутом вокруг меня и обнаружила Кэла и Оскара, отдыхающих на кровати, словно они ждали меня.

Я проигнорировала их, пока рыскала в шкафу в поисках пижамы, но такое ощущение будто сопротивляться двойной силе их взглядов было невозможно. Наконец, я развернулась, в моих руках была сорочка из тонкого шелка, которую я просто знала, что не должна надевать, но, скорее всего, все равно надену. Если я надену ее, я, несомненно, буду опустошена в ней.

— Мы подумали, что ты могла бы насладиться чем-то, что отвлечет тебя от мыслей о Памеле, — предложил Оскар таким мягким голосом, что не могла испытать ничего, кроме ужаса. Медленно и осторожно я повернулась, чтобы посмотреть на него, одетого только в серые треники и больше ни во что. Чернила ползли по его телу, как чума, окрашивая собой каждый участок кожи. Металлические мечи, проколотые через его соски, ловили слабые свет от единственной лапы у кровати, когда он сел. — Ты просила научить тебя немного моему мастерству завязыванию узлов, правильно?

Я лишь смотрела на него, но несмотря на то что я хотела быть мелочной и погрязнуть в своей ненависти и обиде, мой интерес подскочил до пика.

— Ты хочешь научить меня прямо сейчас? — спросила я, посмотрев на Кэла и пытаясь понять, оказался ли он тут случайно или спланированно.

Эти голубые глаза были яркими, и он самодовольно улыбнулся мне.

— Ты можешь попрактиковаться на мне, — подтвердил он, кивая головой, а затем снял свою толстовку.

Его футболка подцепилась вместе с ней, но Кэл, казалось не возражал, бросив обе вещи на пол. Его розовые соски были твердыми, и несмотря на то что он только что кончил в меня полчаса назад, он уже снова был готов. Я видела доказательство тому, когда он снял свои шорты, оставшись полностью обнаженным.

Кэл криво улыбнулся мне, но Оскар щелкнул пальцами, и я одарила его скептическим взглядом.

— Давай я научу тебя узлу «Голова жаворонка», — протянул Оскар, посмотрев на меня в ответ. — Может быть полезным в ситуации для выживания.

— О, я поняла, — начала я, закатывая глаза, когда залезла на кровать будучи все еще в полотенце. — Ты учишь меня этому только из-за возможной ситуации, чтобы выжить?

Рот Оскара искривился в одном углу, когда он взял шелковые веревки в свои руки.

— Нет, еще я рассказываю тебе на случай, если нам нужно будет связать остальных парней, чтобы получить немного гребанного покоя, — Оскар процедил последнее слово сквозь зубы, от чего он стало резким, почти болезненным для слуха.

Теперь, когда я видела его таким, с пылающим взглядом серых глаз, то воспоминала ощущение его рук на моем горле. И, блять, это было хорошо. И, черт подери, если я не была согласна с его решением быть девственником до меня.

Он на самом деле мог кого-то ранить. Но он никогда не причинить вреда мне. Это я знаю, блять, наверняка.

— Теперь, следи за мной, — начал Оскар, его голос сменился от актера-психопата на учительский. Его очки скатились по носу, и он поднял их обратно одним пальцем, прежде чем осмотреть меня поверх оправы. Я делала все возможное, чтобы не улыбнуться. — В шибари есть несколько основных узлов. Начнем с узла «Голова жаворонка». Он не предназначен для связывания, но обычно это первый шаг в остальных узлах, — он сделал петлю из веревки, сложил ее пополам, а затем просунул два пальца в каждую из небольших петель, которые образовались в результате движения.

Я моргнула несколько раз, но он с легкостью сделал это снова. И снова.

Оскар протянул мне веревку.

— Попробуй, — приказал он, так что я попробовала.

Это было не так сложно, как я сначала подумала. Спустя несколько попыток, у меня получилось. Пока я была в процессе завязывания узла, Каллум поглаживал себя длинным, легкими движениями своего кулака. То, как закатились его голубые глаза, как приоткрылись его розовые губы, было почти слишком.

Я немного поерзала, когда протянула веревку обратно, а полотенце спало, упав на пол, и Оскар замер напрочь.

— Черт, — процедил он, но он не перестал наматывать веревку. Спустя мгновение я поняла, что все еще должна наблюдать за его руками, а не за серебристыми глазами, не за опасно прекрасными губами. Я опустила взгляд. — Простой узел, — он закончил свою демонстрацию, мягкий шепот веревки, когда он завязал ее, заставил мое сердце колотиться. — И двойной узел.

Я наблюдала за движениями его татуированных пальцев, но, честно, сейчас я не обращала внимание на урок. Мне просто нравилось то, как он двигался. Он показал мне прямой узел и хирургический узел, а затем перешел к полупетлям.

— Теперь, — наконец приказал он, указывая на Каллума. — Помоги мне связать его, — спокойный взгляд Оскара обратился к Кэлу, но он не мог скрыть капельку пота, которая стекала по его татуированному горлу, между его бицепсами и вниз к пупку, скрывающему его идеальный пресс. — Кэл, прислонись спиной к изголовью кровати.

Каллум подчинился, позволяя нам связать его без жалоб, зацепив лодыжки, шею и запястья за реечное изголовье кровати. От непристойного цвета красной веревки на его бледной коже, на его шрамах, татуировках и длинному, стройному телу танцора, я стала мокрой и набухшей, что, когда я немного подвинулась назад на кровати, мои бедра терлись и удовольствие волной облучило меня.

— Святое дерьмо, — пробормотала я, изучая связанную форму Кэла, его член был толстым, набухшим и пульсирующим от нужды.

Он ни черта не мог с этим поделать. Он находился в нашей милости. Я бы не удивилась, если бы он использовал стоп-слово прямо сейчас.

Каллум лишь на мгновение закрыл глаза и вздрогнул, а потом снова поднял веки и уставился на нас. Я повернулась назад к Оскару, и он стянул свои пижамные штаны по бедрам, проводя пальцем по влажной головке члена. Он потянулся кончиками пальцев вниз, играясь с одним из своих пирсингов. Для меня было невероятно, что кто-то, кто ненавидел прикосновения к себе настолько сильно, имел так много татуировок, такие интимные пирсинги. Он рассказывал о том, что за этим стоит физическая боль, преследующая эмоциональную, но мне нужно было больше.

Когда он будет готов рассказать мне, я буду рядом.

— Подойди, Бернадетт, — сказал Оскар, и несмотря на то что я была его королевой и я отдавала приказы, я чувствовала, что ему нужен был этот момент власти, чтобы подавить в себе яростный, ледяной гнев.

Я полезла на его колени, но он побудил меня прижаться пиздой к его бедру, а не к стволу. Он грубо схватил меня за волосы сзади и облизал раковину уха, а потом прошептал «двигайся».

Я сделала так, как сказал Оскар, потираясь набухшим жаром моей киски об него. Прямо сейчас, окутанная во все это, мои переживания были далеки, как падающие звезды. Не было ничего важнее, чем нахождения в этом моменте, чем вид Кэла завязанного веревками Оскара, чем скольжение по его татуированному, мускулистому бедру, пока он не стал влажным из-за меня.

Моя собственная татуированная левая рука схватила его член, удовлетворяя его, пока мы смотрели в глаза друг другу, а наше смешанное дыхание затуманили его очки. Мой клитор задевал ту самую точку, заставляя мое тело ощущаться вялым, легким. Мои глаза наполовину прикрылись, когда я оторвала свое внимание от Оскара и посмотрела в сторону Каллума, который стонал и двигался, связанный этой прекрасной, красной веревкой.

Оргазм настиг меня, как удар в живот, заставляя меня застонать, а внутренности трепетать. Как только он настигает меня, и мои мышцы напряглись, Оскар подстроился под меня, двигая бедрами и насаживая меня на свой член, пока кульминация захватывала все мое тело. К протяжному, низкому стону, пронесшемуся по моим губам, вскоре присоединился его, когда он излился внутрь меня, а затем перекатил меня на спину рядом с ним.

— Пожалуйста, дай мне кончить, — пробормотал Кэл, его глаза были зажмурены. — Блять, Боже, прошу.

Я оперлась на один локоть, задыхаясь и уставившись на него глазами, затуманенными сексом.

— Сделай это, — приказал Оскар, и я обернулась, чтобы увидеть, что он смотрел на меня, как властный принц. — Сделай это, Бернадетт.

Я потянулась левой рукой и три раза нежно погладила Кэла разжатыми пальцами. Он кончил так сильно на свой живот и грудь, связанный веревкой и не в состоянии делать что-то, кроме как испытывать прилив. Затем он обмяк в узлах, задыхаясь и дрожа, а Оскар приблизился, развязал его несколькими ловкими движениями.

— Господи, блять, Иисусе, — пробормотал Кэл, дрожа, когда он схватил наполовину выпитую бутылку колы с прикроватной тумбочки. — Святое дерьмо.

— Святое дерьмо, это точно, — пробормотала я в ответ, а затем я знала, что вскоре мне нужно будет попробовать это снова, чтобы Оскар связал меня. В прошлый раз он ушел. На этот раз ему не позволительно. — Оскар…

— Тебе лучше? — спросил он с искренней серьезностью.

Все, что я могла, — это кивнуть, когда залезла наверх, ложась рядом с ним, позволяя его руке устроиться на одной стороне моей головы. Каллум подкрался ко мне сзади, обнимая меня за талию.

Минуту я обнималась с ними обоими, моими двумя темными, бесценными монстрами.

— Лучше, — сказала я, потому что я была счастлива, но еще не оставила остальное позади. Так что, я решила сказать правду. — Но лишь немного.

— Мало-помалу, малой становится большим, — Оскар замолчал, и я закрыла глаза.

Это не совсем придуманное Шекспиром, но сойдет. И через несколько минут я уснула и видела сны.