Триумф в школе Прескотт

27. Виктор Ченнинг

Я крался сквозь деревья, прислушиваясь к отдаленному хрусту листьев или треску веток. Офелия могла ползти сквозь лес на животе, как змея, но Хизер маленькая и делала куда больше ошибок, пока они обе проходили в деревьях.

— Виктор! — прокричала Офелия, наконец, поняв, что кто-то следует за ней. И, конечно, она предположила, что этим человеком был я. Умно. — Убирай отсюда свою задницу или, клянусь, я утащу сестренку твоей шлюхи со мной ко дну.

Даже когда она угрожала мне, Офелия понимала, что не выберется из этого леса живой, если убьет Хизер. Она это знала, и именно поэтому я не переживал, когда вышел из-за деревьев и ступил в ее поле зрения.

Земля была покрыта мхом, заполняя пустые пространства между деревьями. Папоротники усеивали пейзаж, тяжелые и капающие росой, когда я прошел между ними и остановился возле поваленного бревна, покрытого гроздьями коричневых грибов.

Здесь очень живописно, прекрасное место для смерти.

Оно куда красивее, чем заслуживала Офелия Марс.

Ты позволила им касаться меня, подумал я, когда уставился на нее с другой стороны поляны, и солнечный свет падал слабыми, но заметными поцелуями на наши макушки. Свет раскрывал все прекрасные переливы и блики естественных вариаций в иссиня-черных волосах Офелии. Ты позволила этим мужчинам уничтожить меня. Иногда, ты смотрела.

Внутри меня горел темный уголь моей души, тот, что я хранил, сглаживал и утихомиривал столько раз, что сбился со счету. Сдерживай свой нрав, Виктор, прибереги его. Используй его как оружие. Столько, столько раз. Я предупреждал Берндаетт, предупреждал Оскара. Предупреждал Хаэля и Аарона. Даже предупреждал Каллума.

И все, никто из них не делал того, что делал я, тщательно культивируя и поддерживая эту ярость, пока она не станет похожа на ядерное ядро планеты, плотное, горячее и полное кипящей, первобытной ярости.

— Сегодня я убью тебя, мама, — сказал я Офелии, потому что, помимо всего прочего, я старался быть вежливым монстром.

Донор яичников приставила пистолет к голове маленькой девочка, но не спустила курок. Она знала так же хорошо, как и я, что если спустит, то для нее не останется абсолютно никакой надежды. Я сброшу с себя человеческую кожу и последую за ней через лес, как животное, которым она меня считала, животное, которого она сотворила, мальчик, превращенный в монстра боли и насилия.

Осторожно, медленно я начал спускаться по покрытому мхом склону передо мной.

— Отстань, Виктор, — огрызнулась Офелия, ее прекрасные ресницы ловили свет, удерживая капли солнечного света, как роса, цепляющаяся за развевающиеся ветви папоротников. Я улыбнулся ей, мои зубы были белыми и идеальными, как и ее, полученные благодаря генетике и тщательному разведению, а не стоматологии и ортодонтии. — Это твой последний шанс.

— Ты вообще когда-нибудь любила меня? — спросил я, чувствуя, как мои мышцы пульсировали от ярости. — Я имею в виду, хотя бы одну, единственную секунду?

Глаза Офелии странно сверкнули в темноте, и, когда я отпустил всю эту тщательно сдерживаемую ярость и гнев, нахлынули воспоминания. Такие мрачные и ужасные, что я едва мог выносить смотреть на нее.

— Тихо, сынок, все хорошо, хорошо, — Офелия убрала мои волосы с лица, пока я плакал, гладила их длинными, белыми пальцами с идеальной формой ногтей.

Она провела одним из этих ногтей по моему носу, а потом обхватила мое лицо и повернула мою голову к себе.

Поцелуй, которым она меня одарила, был неподобающим. Ее прикосновения были агонией. Ее боль стала моей болью, загнанная в мое тело, вне зависимости хотел я того или нет.

Я моргнул, медленно и мрачно, и думал, а что если в этом лесу, в тенях она могла видеть, что во мне было ничего, кроме зла и мрачных намерений на ее счет. Давно забытые воспоминания всплыли на поверхность, когда я наконец, к счастью, освободил последние отголоски гнева.

Звук шагов в лесу привлек мое внимание, и я повернулся как раз во время, чтобы увидеть нескольких мужчин Максвелла Баррассо, направляющихся к нам. К счастью, они пытались прорваться через VGTF и добраться до их босса раньше федералов.

Этого не случится.

Хизер закричала, когда Офелия повернулась и побежала, потащив за собой маленькую девочку, пока мужчины навели свои пистолеты на меня и открыли огонь через деревья. Без собственного пистолета — Бери, точно нужны эти пули больше, чем мне — мне пришлось разыграть игру немного иначе, чем я бы сделал в обычный день.

Но я не боялся.

Мой характер наконец-то вырвался наружу, словно змея, готовая напасть. Спрятавшись за огромным стволом дерева, я ждал, когда мужчины подберутся ближе, а затем я выскользну справа, словно тень. Самый близкий ко мне нападающий выстрелил, но я уже заехал ему по животу и повалил его на спину. Мы вместе скатились вниз по небольшому склону, а вокруг нас были слышны крики других мужчин.

Мне нужно добраться до Хизер.

Эта мысль витала в воздухе.

Хизер.

Потому что она — свет в глазах Бернадетт, а я убью целый мир, чтобы увидеть его мерцание. Блеск. Вспышку. Хизер, была по сути, такой же дочерью Бернадетт, как и моей.

Такой ужасное слово, не так ли? Моя. Такое собственническое, такое мрачное и глубокое. Один человек не может полностью обладать другим. Я это знал. Я был достаточно умен, чтобы это понять. И все же, самые первобытные части меня звали Хавок. Они кричали, чтобы я обвел эти пять душ вокруг моего пальца и тянул их.

Я владел Хавок.

Именно с этим знанием, горящим внутри меня, смешивающимся с прорванной плотиной моей ярости, я позволил себе дать себе волю так, как никогда раньше.

Как только мы достигли нижней точки склона, я выхватил пистолет мужчины из его хватки и выстрелил в его лицо. Вот так просто. Кровь была повсюду, но это не имело значения, я мог быть весь пропитан кровью, купаться в ней, и это не имело бы значения.

Неделями — нет, скорее месяцами — я, как одержимый, проходился по сценарию, за сценарием в голове, пытаясь найти способ разобраться с Офелией. О, и с Максвеллом. Но он был второстепенной проблемой и всегда был. Моя мать умела проникать в чужие жизни. Если бы мы убили Максвелла и оставили ее в живых, то она бы начала кого-то другого, чтобы использовать его, какой-то другой способ уколоть меня, как пропитанная ядом игла.

Поднявшись на ноги, я начал размахивать оружием и выстрелил в других мужчин, приближающихся через лес. Минутами раннее их было трое, теперь их много. Слишком много.

Максвелл призвал свою кавалерию.

Без Мейсона, или Расса, или Уилла, в его мужчинах не осталось верности и навыков, чтобы справиться с нами в меньшем количестве. Ему нужна была грубая сила. Так что, видимо, он сделал звонок, и — даже при угрозе VGTF — его мужчины должны были прийти.

Я выпустил всю обойму первого пистолета, который украл, а затем порыскал по карман мертвого мужчины за дополнительными пулями. По мне открыли огонь из всех залпов, и я был вынужден двигаться, прятаться за очередным деревом, в то время как почти дюжина мужчин тяжело ступали и с треском пробивались сквозь лес, передвигаясь так, словно это земля должна им, а не наоборот.

Это лишь…разозлило меня еще больше. Я не мог это объяснить. Может, волк внутри меня давал о себе знать? Это дикая, первобытная природа, которая требовала, чтобы ей подчинились.

Следующее, что я сделал, это залез на это дерево, подтягиваясь на мощных бедрах и сильных руках, именно так, как неоднократно показывал мне Кэл. «Всегда есть путь наверх, скрытые опоры или поручни. Ты просто должен быть терпелив и найти их».

Мне удалось забраться на ветви дерева как раз в тот момент, когда двое нападавших обошли ствол. Они были удивлены увидеть, что я исчез. Я спустился на них обоих, повалив одного на спину, пока другой попятился назад и раскрыл рот, чтобы прокричать о помощи.

Моя рука обхватила его горло, когда я швырнул его в ствол дерева. Должно быть, я нелепо выглядел, одетый в школьную униформу, моя мантия на выпускной была выброшена в мусорное ведро в кампусе. Свирепая ухмылка, которая завладела моим лицом было дико непристойной, но я ничего не мог с собой поделать.

Второй мужчина уже вставал на ноги, но я свободной рукой я украл пистолет первого мужчины, а затем выстрел его приятелю в горло. Засунув пистолет в карман, я использовал силу своей хватки, чтобы прикончить своего нападающего. Это не доставляло мне никакой радости. Я не любил быть злым монстром, который делал жуткие вещи. Но таким был мир, в котором я жил, в котором был вынужден существовать.

Я играл по правилам Прескотта.

Тело рухнуло на землю, и я обогнул ствол дерева, кулаков заехав по животу другому мужчине. Пистолет в моем кармане стал моим лучшим другом, когда я выстрелил и пригнулся, заворачивал за деревья и снова появлялся.

Все шло без проблем. Все было плавно.

Когда у меня не осталось патронов, я выбросил пистолет и украл другой. Потому что кража — неотъемлемая часть экосистемы в южном Прескотте, и без нее невозможно было выжить.

Эти мужчины были ничто для меня, просто дымка, через которую мне пришлось пробираться, чтобы достичь своих конечных целей.

Спасти Хизер.

Убить Офелию.

Вернуться к Бернадетт.

Земля в лесу стала красной от крови к тому моменту, когда я пробирался обратно сквозь лес в направлении южных ворот. Туда направится Офелия, туда она и пойдет. Потому что она хотела выбраться отсюда, чего бы это ни стоило, даже если ценой будет Максвелл и его веселая банда придурков.

Проверив магазин своего последнего, украденного пистолета, я увидел, что осталось всего три пули.

Блять.

Я должен быть осторожен, даже изобретателен. Но я привык работать с тем, что есть, и не позволяю этому выбить меня из колеи.

Поскольку моя мать была гораздо лучшим наследником, гораздо лучшим представителем голубых кровей, гораздо лучшим апостолом жадности, нежели охотницей, то было несложно идти по ее следам. Как только я увидел ее, то лег на живот и пополз, как гребанная змея. Той, которая моя мать обучала меня быть.

Офелия не видела моего наступления, волоча Хизер за собой. Когда девочка слишком сильно протестовала и боролась, она повернулась, сильно ударила ее по спине, что Хизер упала на задницу. Если бы я уже не полз к ней, чтобы разобраться, то мог бы просто сорваться.

Я не мог этого вынести. Просто, блять, не мог. И не только потому, что любил Бернадетт, но и потому что, я так же любил Эшли, Кару и Хизер. Мне нравились дети, потому что дети не наебывали всех вокруг, как это делали взрослые. Они не причиняли людям боль, как это делали взрослые. Может, еще я любил детей, потому что мне никогда не довелось самому побыть ребенком.

Ни мне, ни кому-то из моих красиво замученных парней Хавок или моей залитой кровью невесте.

Я дам им все, что должно было у них быть все это время: стабильность, безопасность, доверие, честность, любовь. Все это и даже больше. Больше, больше, больше. Мои, мои, мои.

Моя мать навела пистолет на Хизер и приказала ей встать.

— Если ты снова разочаруешь меня — хоть еще один раз — я выстрелю тебе в ногу. Ты понимаешь, как ощущается огнестрельное ранение, Хизер? — она покачала головой и теперь всхлипывала, ее храбрость улетучилась где-то между моим уходом, чтобы отбиться от наступающих солдат «Банды грандиозных убийств», и нынешним моментом. Ничто из этого не имело значения для Офелии. Был только один человек, о котором она когда-либо заботилась, и это она сама. Она заявляла, что любила меня в каком-то больном, разрушительном, извращенном смысле. — Пулевое ранение похоже на обжигающий огонь, на злые зубы. Оно жжет и болит, и ты никогда не сможешь забыть его укус.

Я, наконец, добрался до длинного, большого бревна, покрытый покрывалом изо мха и еще большим количеством странных, коричневых грибов. Если бы я не знал, то подумал бы, что мы попали в другой мир. В мир темных фейри и озорных демонов.

— А теперь, шагай, — Офелия опустила пистолет, прямо когда из-за деревьев появилось несколько мужчин, направляющихся к ней.

Она выглядела немного удивленной тем, что они был здесь, но я нет.

— Где Виктор Ченннг? — спросил один из них, но Офелия лишь покачала головой и испустила долгий, аристократический вздох.

— Понятия не имею, — сказала она, жестикулируя в том направлении, откуда мы начали.

Должно быть, мы приближались к краю территории Оак-Вэлли, где возвышалась массивная каменная стена с железным верхом, ограждающая крестьянство от такого королевского поместья. При ином раскладе, я бы нахмурился и плюнул. Вместо этого, я наблюдал. Ждал. Я не мог облажаться.

Хизер вытерла кровь со своей губы и держала голову опущенной, испустив легкий вскрик удивления, когда один из мужчин схватил ее за руку.

— Это младшая сестра? — спросил тот же мужчина, в то время как остальные два сканировали лес проницательным, закаленным боем взглядом.

— Это сестра Бернадетт Блэкбер, да, — подтвердила Офелия, и, хоть она не предвещала этого, я мог. Я знал, что случится.

Без колебаний мужчина приставил пистолет к голове Хизер, когда она закричала.

— Что ты делаешь? — огрызнулась Офелия, предупреждение окрасило ее голос. — Она нужна мне.

— А Максвеллу нужна расплата за Джеймса, — спокойно ответил мужчина, и это были последние слова, слетевшие с его губ.

Встав из-за дерева, я прицелился в голову мужчины и выстрелил. Он упал, как бескостный мешок, а Хизер оторвалась от него и побежала. Хорошая девочка. Прежде чем двое мужчин смогли среагировать, я выстрелил и в них тоже, и их кровь полилась густой и горячей струей по проросшей мхом земле.

Офелия, как умный монстр, коим она всегда и была, подняла один из пистолетов и побежала, приседая в чаще деревьев, а я вместо этого повернулся и пошел за Хизер.

Это было неважно: в конце концов, я в любом случае поймаю Офелию.

Я устремился за Хизер, с легкостью догнав ее, когда она споткнулась и слепо бежала к деревьям. Когда я дотянулся до ее руки, она закричала и обернулась в мою сторону, размахивая кулаками и ногами, готовая драться, сбежать, быть храброй, как ее сестра.

— Шшш, малышка, — прошептал я, большой рукой касаясь одной стороны ее лица. Как только она увидела меня, ее маленькое тело рухнуло, и я поймал ее в свои объятия, прижимая к себе, пока она плакала. — Все хорошо, Хизер. Я рядом. Я рядом.

Я поглаживал ее спину, выводя маленькие круги, даже когда снова зашагал.

Крови было много — часть ее была на Хизер, но в основном я был покрыт в ней — но прямо сейчас не особо что можно было бы с этим поделать. Так что я и не пытался. Я просто утишал, гладил и успокаивал ребенка, которая, из-за моей сильной и несокрушимой связи с Бернадетт, теперь была моей дочерью. Господи помоги ее будущим ухажерам. Маленькая улыбка осветила мой рот, но она не задержалась надолго. Было слишком много срочных дел, с которыми нужно было разобраться.

— Можешь кое-что для меня сделать? — спросил я, поворачивая ее, чтобы мы могли смотреть друг другу в глаза, пока я говорил.

— Что? — спросила она, ее лицо и голос были твердыми, похожий на кого-то, с кем я точно был очень хорошо знаком.

Иной бы ребенок был бы хромым, как тряпичная кукла, потерял сознание или сломался, плакал или кричал. Но не этот. Не мой ребенок.

— Если я спрячу тебя где-нибудь и скажу тебе быть очень, очень тихой, заткнуть уши и закрыть глазки, ты сделаешь это ради меня?

Хизер потребовалось мгновение, чтобы ответить, но, наконец, она кивнула, и мы продолжили идти в сторону края леса, где я слабо видел, как солнечный свет проникал в темноту леса. Я нашел дерево с глубоким дуплом и скоплением зеленых папоротников вокруг ствола и прижался к нему, чтобы подождать.

Когда я отстранился, она остановила меня тем, что закинула свои руки на мою шею, обвивая ее и сжимая.

— Спасибо, что спас меня, — прошептала она, и я оставил легкий поцелуй на ее макушке в ответ.

— Ты не должна благодарить меня за это, — честно ответил я, вставая и разворачиваясь, чтобы уйти.

— Вик? — крикнула Хизер, и я замер, бросив взгляд через плечо и подняв бровь. Уверен, что я выглядел безумно, одетый в пиджак, галстук и покрытый кровью, но Хизер не отвела взгляда ни на секунду. — Думаю…теперь я шипперю тебя и Берни.

Мне пришлось моргнуть несколько раз, чтобы на самом деле осознать это.

— Или, ну, я шипперю ее, и тебя, и Аарона и….думаю, всех.

Ого, пиздец, этого я не ожидал.

— Ты всегда будешь в безопасности со мной, — сказал я и был серьезен. — Я скоро вернусь.

Она кивнула и уютно устроилась в папоротниках, когда я побежал, найдя каменную стену, а затем пошел вдоль нее, пока не достиг ворот.

Офелия думала, что поступала умно, держась в тени, стаскивая туфли, пытаясь тихой, отчаянной походкой добраться до этого самого места.

Но когда она добралась до этого места, я уже ожидал ее.

— Привет, мама, — сказал я, когда она побежала до ворот из края леса.

Ворота все еще были открыты, и даже если бы я мог расслышать сирены вдали, это имело значения. Они не доедут сюда вовремя, чтобы предложить ей любой вид помощи.

— Виктор, — выдохнула Офелия, поворачиваясь, а затем тут же подняла свое оружие, чтобы выстрелить в меня.

Но так я и предполагал.

Я двинулся назад в лес, пока она стреляла, используя стволы деревьев для укрытия, пока я все приближался и приближался, плетясь из-за деревьев и вставая позади них до тех пор, пока моя мать спустила курок, и больше не было никаких выстрелов. Она опустила пистолет и повернулась на пятках, побежав к воротам в этом в красном атласном платье, которое выделялось на фоне зеленого и коричневого природного ландшафта.

Мне потребовалась секунда, чтобы догнать ее.

Выставив свою правую ногу, я повалил Офелию на колени на гравистой дороге, прямо перед школой. Она вела обратно к асфальтированной дороге, которая проходила мимо парадного входа, а затем сворачивает обратно в город, прямо в Оак-Парк.

Но здесь, прямо сейчас, были лишь я и моя мать.

Она попыталась встать на ноги, красное атласное платье закручивалось вокруг ее лодыжек, когда она встала и снова побежала. Я снова пнул ее и беспристрастно наблюдал, как она упала, теперь ее руки были в синяках, кровоточили и испачканы в мелком гравии.

В конце концов, Офелия поняла замысел и повернулась, чтобы посмотреть на меня и увидев, что я возвышался над ней. Это не доставляло мне удовольствия, возвышаться над женщиной, которая меня родила. Но с потоком моей злости пришла и боль старых воспоминаний, ее неподобающие касания и поцелуи, ее «дарение» меня моим «дядечкам» на ее роскошных вечеринках.

— Все, что ты должна была сделать, — это заботится обо мне, — сказал я, когда она крабом попятилась назад, ее темные волосы выбились из аккуратного шиньона и спутались вокруг лица. Я продолжал идти, просто идти. Не бежал. Не пугал. Не угрожал. Моя добыча пыталась удрать, а я просто следую за ней. Просто говорил. — Единственное, что ты должна была сделать, чтобы все не дошло до этого момента, — это любить своего сына больше, чем себя.

— Вик, прошу… — умоляла Офелия. Ее голос звучал натянуто и так непохоже на тот аристократический тон, которым она обычно говорила — с ленивой беззаботностью, со злым правом. Раньше она утверждала, что знает: я убил бы ее, представись случай. Что ж, по стечению обстоятельств, такой случай выпал. Она действительно перешла черту, когда прикоснулась к Хизер. — Я всегда любила тебя. Ты знаешь это, так? Я старалась показать тебе…

— Нет, — я скрежетал зубами, глядя на нее, а затем присел перед ней, встречаясь напрямую с ее взглядом. В этих глазах был страх, отчаянный ужас, которого она заслуживала, но на который я не мог смотреть дольше, чем это было необходимо. — Ты меня не любила. Ты мне не показывала. Ты меня использовала. Ты обращалась со мной, как с аксессуаром и как с игрушкой. Я был создан для твоего удовольствия и удовольствия твоих друзей. Мама, ты похитила Аарона. Ты пыталась убить Бернадетт. Ты не перестанешь все брать, и брать, и брать.

— Если ты это сделаешь, то никогда не простишь себя, — сказала она, наблюдая, как я приблизился к ней. Чтобы покончить с этим. Чтобы, наконец, черт подери, покончить с этим.

— Если я не сделаю этого, то никогда не прощу себя, — поправил я. — Потому что я — чудовище, и единственный способ, как я умею разбираться с другими чудовищами, — это танцевать в тенях.

А затем оно случилось, и все кончилось, и я вернулся в лес, подняв Хизер на руки.

Тогда-то и поступил звонок от Хаэля, тогда-то я и услышал вой.