Ну да. Логично. Видимо, решил, что я хочу его добить.
— Расслабься, — сказала я спокойно, не открывая глаз. — Я просто спрашиваю.
Он медленно выдохнул. И в ту же секунду я снова почувствовала его прикосновение — осторожное, почти несмелое. Как будто боялся обжечься. Или меня разозлить.
Эти мужчины не привыкли касаться Ташу. А я… я обожала прикосновения. Эти — особенно. Я буквально таяла под их руками.
— Он в норме, — наконец прошептал Томрин. — Готов служить вам, лея.
— Хорошо.
— Лея?.. — нерешительно подался он ближе. Я приоткрыла один глаз. — Я поговорил с ним. Он будет послушным. Прошу вас… не пытайте его.
Я приподнялась на локтях, повернувшись к нему лицом.
— Почему?
— Он… — Томрин отвёл взгляд. — Он был в плену всего год до того, как вы его купили. Он не привык к… такому. К тому, что у него есть хозяйка, лея.
Я замерла, вглядываясь в его черты. Они были свободны?
Как вообще циски попадают в плен?
— А вы, выходит, уже привыкли, — тихо сказала я, оглядывая своих мужчин.
— Мы рады служить своей лее, — чётко произнёс Томрин.
А Мейлон промолчал. Просто смотрел на меня — взглядом, в котором было куда больше, чем просто покорность.
Я посмотрела на него, ожидая ответа.
— Я сделаю всё, что пожелает моя пара, — сказал он просто.
Я сжала губы. Вопросы о расе повисли на кончике языка — горькие, колкие, слишком опасные. Нельзя. Не сейчас. Не так. Таша бы не спрашивала. Она бы знала. А я… Я делала вид.
Поэтому, вздохнув, повернулась к Мейлону:
— Всё готово к визиту родителей?
Он слегка вздрогнул, но тут же кивнул.
— Почти всё. Комнаты приведены в порядок, меню согласовано с главной кухаркой, подарки подготовлены… Я хотел обсудить только, где вы планируете встречать их. В зале или в малом приёмном?
— Где обычно? — спросила я, надеясь, что это звучит естественно.
— Обычно… вы спускались к ним в сад. Чтобы произвести… должное впечатление, — он чуть смутился. — И эффектно.
Я закатила глаза и хмыкнула:
— Ну конечно. Всё должно быть с размахом.
Мужчины переглянулись, но промолчали.
— Хорошо. Пусть будет сад. Только напомни, когда именно они приезжают. Не хотелось бы… пропустить шоу.
Мейлон кивнул с лёгкой улыбкой.
— Завтра утром. На рассвете.
Значит, у меня осталось меньше суток, чтобы окончательно вжиться в роль.
Кайрен
Я не находил себе места.
Комната была слишком тесной. Воздуха — будто не хватало. Я ходил туда-сюда, пересекал пространство, возвращался обратно, каждый раз останавливаясь у двери и снова поворачивая назад.
Где он?
Мейлон ушёл к ней ещё вчера. Вечером. С этой своей одержимой улыбкой на губах, блеском в глазах от их парной связи. И не вернулся. Даже когда к ней пошёл Томрин — он не вернулся. Даже тогда. Она и раньше была жестока с Мейлоном, словно ненавидела его за то, что тот создал с ней связь, которую она не могла контролировать. Но в этот раз что-то яано пошло не так.
Что она сделала с ним? Я сжал кулаки. Челюсть свело от напряжения.
Таша была стервой. Жестокой, капризной, требовательной. Она ломала нас, как надоевшие игрушки. Смотрела, как ты рушишься под ней, и улыбалась. И если Мейлон… если он всё ещё там… значит, она сделала с ним что-то особенно извращённое.
Может, изуродовала? Он бы не остался по доброй воле. Значит она не дает ему уйти. Я знал Мейлона. Я знал его терпимость, его улыбки, его мягкость. Но и его границы знал тоже. Он не из тех, кто добровольно бы остался под ударами, если бы был выбор.
…а может, всё не так? Нет. То, что она решила поиграть в рабыню ничего не значило. Просто очередной ее дурацкий эксперимент. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Нет. Она не такая. Она не…
Но в голове снова и снова вспыхивало лицо Мейлона. Его взгляд. Как он смотрел на неё в тот день, когда она впервые назвала его по имени.
Как будто она — его солнце. Наивный мальчишка верит, что раз она его пара, то рано или поздно она его примет. Дурак! Она не примет никого из нас.
Я швырнул подушку на пол. Потом ещё одну. Потом сел на край дивана и сжал голову руками.
Я сидел, сжав кулаки, когда почувствовал на себе взгляд. Тяжёлый, молчаливый, но — пристальный. Обернулся.
Талмер.
Он сидел на полу у стены, подтянув колени к груди, и молча наблюдал. В его лице не было ни злости, ни страха. Только та самая пустота, в которой всегда прячется недоверие.
Живое подтверждение того, какая она есть на самом деле.
Его до сих пор не трясёт только потому, что он закрыт изнутри наглухо. Но я помню, как всё было. Видел, как она вела счёт, когда била его плетью. С какой холодной точностью выбирала угол удара. Как подбирала слова.
Если бы не случилось то… если бы ей не стало плохо — она бы добила его прямо там. Без колебаний.
И теперь он молчит. Держится. Потому что так проще.
Я снова поднялся и начал шагать по комнате. Хотелось что-то разбить, закричать, рвануть к ней и вытащить их оттуда. Или хоть убедиться, что они живы.
Но вместо этого я снова посмотрел на Талмера. Он не сводил с меня взгляда.
— Она действительно такая… — начал Талмер, но замолчал. — Или мне просто не повезло попасть под тяжёлую руку?
Я остановился, уставившись в стену.
— Действительно, — бросил я хрипло. — Это не случайность. Не один плохой день. Она вся такая. Холодная, расчетливая, сильная. И если с тобой это случилось — значит, она хотела, чтобы случилось.
— Тогда почему приказала исцелить? — голос Талмера был почти равнодушным, но я слышал за ним осторожную надежду. Или недоумение. Я пожал плечами. Ответа я не знал. Никогда раньше она исцелять не позволяла. Никогда не заботилась о своих игрушках.
Талмер долго молчал. Потом выдохнул:
— Видимо, придумала что-то ещё.
Я медленно обернулся и сел напротив него, прижав локти к коленям.
— Почему ты не сбежал до сих пор? — спросил он вдруг. — Я понимаю, Мейлон не может. Он привязан. А ты? Томрин?
— Метки, — ответил я. — Ошейники снять не проблема, но метки… они не дадут ей навредить или сбежать.
Талмер кивнул, будто слышал такое.
— А если бы снял? Ушёл бы?