— Почему слиться? — спросила я тихо, проведя пальцами по его ключице, будто пыталась зацепиться хоть за что-то понятное. Но в груди всё равно всё дрожало — от того, что он говорил, от того, как он смотрел.
Он прищурился, улыбнулся так, что у меня внутри всё похолодело и разогрелось одновременно. — Надо лучше читать книжки, Таша. Прежде чем делать что-то такое. — Его ладонь лениво скользнула по моей талии, а в уголках губ играла почти дьявольская насмешка. — Но раз ты уже моя…
— Твоя? — я удивлённо подняла брови, но он лишь улыбнулся ещё шире, будто ему нравилось, как у меня сердце ухает от этого слова.
— Моя, — повторил он спокойно. — Хочешь, расскажу тебе, что ты натворила?
Я замерла — и он уловил это мгновение, чуть сильнее сжал моё бедро.
— Метка, — сказал он медленно, почти выговаривая каждую букву. — Её нужно закрыть со стороны хозяина. Всегда. Если не закроешь — связь начнёт пульсировать в обе стороны. Магия… создает взаимную связь, Таша. Если оставить её открытой, она проявится и на тебе со временем. Как брачная. Неофициальная, но достаточно сильная и совершенно необратимая.
Я сглотнула, а он всё ещё держал меня за талию — так крепко, что я чувствовала, как у него под пальцами дергается пульс.
— И нет… — усмехнулся он, глядя прямо мне в глаза, будто выжег в них своё имя. — Ты не можешь её теперь ограничить. Метку можно разблокировать совсем, если она ограничена как у остальных твоих рабов. Но ограничить уже закреплённую… тем более, если мы сделали это дважды… — он чуть склонился ко мне ближе, губы почти коснулись уха, и голос зазвучал низко, хищно. — Ты уже не можешь. Ты, может, и неофициально, но теперь моя. Точнее… скоро станешь моей — совсем.
Вот это я попала, поняла я, не отрываясь от его глаз. В груди всё заколотилось ещё сильнее, потому что он смотрел так, будто видел насквозь.
— На мне тоже появится метка? — выдавила я, почти шёпотом.
Он ухмыльнулся — медленно, лениво, с этим своим хищным удовольствием, от которого у меня внутри всё сжалось. — Да.
— Мама меня убьёт, — выдохнула я и прикрыла глаза ладонью. Потому что правда — убьёт. Или хуже.
Он вдруг рассмеялся. Настоящим, низким смехом, от которого по коже побежали мурашки. — Это единственное, что тебя смущает? — спросил он и склонил голову, глядя на меня с этой своей лукавой усмешкой.
Я медленно убрала руку и посмотрела на него. Серые глаза блестели в полумраке, такие цепкие и глубокие, что дышать стало труднее.
— Быть моей тебя смущает? — спросил он тихо, едва касаясь моих губ своими.
— Нет, — призналась я прежде, чем успела осознать этот ответ.
Он снова улыбнулся — чуть мягче, но в этой мягкости было что-то такое, что обжигало сильнее, чем его слова. — Не врёшь… — сказал он медленно, будто для себя. — Ничего не понимаю. С тобой определённо что-то произошло, Таша.
А я лежала у него в руках, слушала, как стучит его сердце под моей щекой и думала, что я натворила и как теперь из этого выпутаться.
— Она убьёт тебя, если узнает, — вдруг вырвалось у меня. Слова сами слетели с губ, и только когда я их произнесла вслух, до меня дошло, насколько это реально. — Завтра же.
Меня накрыло холодной волной — сердце заколотилось, ладони вспотели. Я почти подалась вперёд, всматриваясь в его лицо.
— Это можно проверить? — голос сорвался. Паника подступала всё ближе, стучала в висках.
Он замер, чуть прищурился и так внимательно посмотрел, что я почувствовала, как он сканирует каждую эмоцию у меня на лице.
— Ты… боишься за меня? — медленно поднял бровь, и в этом удивлении была такая растерянность, что мне захотелось разозлиться на себя ещё больше.
— Ты ответишь? Она может узнать? — я почти цедила слова, с трудом справляясь с бешеным сердцем.
Он хмыкнул и провёл ладонью по моим волосам, будто хотел успокоить. — Не может, пока на тебе ничего не появилось.
Я резко выдохнула — грудь вздыбилась от облегчения. — Ладно. — Сказала больше для себя, чем для него. — А сколько у нас времени?
— Я думаю, пару недель должно быть, — отозвался он спокойно, но взгляд не отрывал. Прямой, цепкий, как всегда.
Мне стало чуть легче. Настолько, что я даже хмыкнула и провела пальцами по его губам.
— Ладно. Я что-то придумаю к тому времени, — пробормотала вслух, уже прокручивая в голове все возможные сценарии.
Он тут же нахмурился, уголок рта чуть дёрнулся. — Что ты задумала?
— Ты всё ещё ведёшь себя слишком нагло для раба, — отрезала я и сузила глаза.
Он усмехнулся, склонился ко мне ближе, тёплый, опасный. — Потому что я теперь не совсем раб. И теперь придётся к этому привыкнуть, Таша.
Я поджала губы, не отрываясь от его лица. Муж… или почти муж. Чёрт. Хорош, зараза. Ещё и детектор лжи на ножках — вот уж подарок судьбы. Ну не так уж и плохо, если выживет. Лишь бы выжил.
Я медленно выдохнула и села, чуть отстранившись от его груди. Он следил за каждым моим движением — слишком внимательно, слишком глубоко, будто читал всё, что я даже думать боялась.
— Тебе нужно уйти, — сказала я спокойно, но взгляд всё ещё держала твёрдо.
Он нахмурился. — Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы ты стоял на коленях пол ночи. — Я чуть скривилась.
— Если мать зайдёт… — закончил он за меня, чуть усмехнувшись. — Понял.
— Вот и молодец. — Я подтянула к себе край одеяла, глядя, как он поднимается с кровати. Чёрт, как же он хорош даже вот так — в полутьме, с этой ленивой, сильной пластикой, в которой ещё вибрировала наша связь.
Он быстро натянул на себя рубашку, застёгивая её на ходу, и вдруг вернулся ко мне ближе. Молча наклонился, провёл ладонью по моей щеке и притянул к себе. Поцелуй был совсем коротким — горячим, но сдержанным, словно он хотел оставить метку на моих губах так же, как и на моём теле.
— Уходи, — выдохнула я, едва сдерживая дрожь.
Он кивнул, чуть склонил голову, почти так, как делал раньше — но теперь в этом поклоне была странная мягкость. Развернулся и тихо вышел, не оглядываясь.
А я осталась стоять среди сбитых подушек и простыней, с этим вкусом его губ на своих — и странным, колючим теплом под сердцем.